Владимир Владмели - 11 сентября и другие рассказы
– Меня это зрелище захватывает больше, чем любое шоу, – возбуждённо говорил Захар, – я могу смотреть на него до бесконечности. Люди проигрывают такие суммы, которых мне бы хватило до конца жизни.
На следущий день перед работой Захар предложил отцу пойти в отель «Венеция», дал ему деньги и сказал, чтобы он тратил их не задумываясь. В «Венеции» Борис Яковлевич увидел голубое небо и точную копию знаменитых на весь мир каналов. Он подошёл к одному из них и посмотрел на противоположный берег. К нему подплыла лодка.
– Do you want a ride? [58] – спросил гондольер.
Даже не зная английского, Борис Яковлевич понял вопрос и отрицательно замотал головой.
– Do you speak English? [59]
– Нет.
– Так вы русский, – обрадовался молодой человек.
Борис Яковлевич удивлённо посмотрел на него.
– Садитесь, я вас покатаю.
– У меня нет денег.
– Не беспокойтесь, я с вас много не возьму, а удовольствие гарантирую, – он помог Борису Яковлевичу зайти в гондолу, – мы ведь поедем не на старой посудине по заплёванным каналам, а в стерильной чистоте. Это вам не Венеция, а Лас Вегас, посмотрите, как всё вылизано.
– Как ты здесь оказался? – спросил его Окунь-старший.
– Я окончил школу Джулиярд в Нью-Йорке, был на прослушивании в нескольких театрах и теперь ожидаю их решения, а до начала сезона, как видите, прохожу стажировку. Деньги, конечно, небольшие, но работа интересная. Я научился управлять гондолой, отрепетировал несколько новых арий и прочитал кучу книг по истории. Выяснил, например, что профессия гондольера потомственная, передаётся только по мужской линии, так что я – своего рода исключение.
– Почему?
– Мой отец в жизни не держал весла, он работает архитектором в Нью-Йорке.
– Спой мне что-нибудь, – попросил Борис Яковлевич и Виктор запел «Санта Лючия».
После «Венеции» Окунь-старший решил пройтись по другим отелям. Каждый из них был создан как памятник определённого периода человеческой цивилизации. Древний Рим, таинственный Восток, современная Америка, всё было интересно, но Борис Яковлевич выбрал Париж. Именно эта гостиница была в основании Эйфелевой башни. Там молодые люди в форме национальных гвардейцев Франции приветствовали гостей, отдавая им честь. Девушки, одетые боннами, многообещающе улыбались, создавая у посетителей впечатление, что они тоже с удовольствием отдали бы свою честь, но только не на посту, не в рабочее время и не бесплатно. В лифте швейцар с пышными бакенбардами и важностью премьер-министра величественно наклонил голову, приветствуя входящих. Пока они поднимались на смотровую площадку он рассказал, что Эйфелева башня в Лас Вегасе является точной копией Парижской и хотя она вдвое ниже, с неё видно не только весь «Париж», но и «Пирамиду Хеопса», «Дворец Цезаря» [60] и Статую Свободы, поэтому она намного лучше настоящей.
Страны света и исторические эпохи менялись перед Борисом Яковлевичем как в калейдоскопе. Это казалось ему ожившей сказкой. Он ходил по главной улице города и смотрел на творение рук человека. Даже дорогие и популярные шоу произвели на него меньшее впечатление, чем Лас Вегас. В театрах он бывал и раньше, игру хороших актёров видел много раз, а вот такой фейерверк фантазии предстал перед ним впервые. Человеческий гений создал в пустыне блистающий мир, сверкавший по ночам миллионами огней.
И вдруг мне вспомнилось, я царь,
Об этом забывал я годы,
Но как же быть, любой букварь
Свидетельствовал это встарь,
Что человек есть царь природы. [61]
Только в отличие от царей-созидателей, построивших Вегас, он был царём-разрушителем, князем тьмы, создававшим оружие.
4. Аплодисменты
– Сэр, – сказала стюардесса.
Илья открыл глаза.
– Мы связались с Нью-Йорком и выяснили, что самолёт на Москву задерживается, вы ещё можете на него успеть. Вот план аэропорта, здесь крестиком отмечено место, куда мы прибываем, стрелкой указан ваш путь по Ла Гвардии, а кружком обведены ворота, через которые вы должны выйти на нужный рейс. У вас как раз хватит времени, чтобы добежать. Посмотрите, пожалуйста, внимательно и если есть вопросы, задайте их сейчас.
– Вроде всё ясно, – сказал Илья, внимательно изучив рисунок.
– Я так и думала. Я ведь раньше работала в школе для умственно отсталых и привыкла объяснять так, чтобы ученики меня не переспрашивали. Значит, я не потеряла квалификацию. А теперь следуйте за мной. Мы говорили с курьером и обещали перезвонить ему через несколько минут [62] .
Когда они зашли в кабину, командир корабля протянул Илье наушники и сказал:
– Говорите, курьер на линии.
– Алё.
– Здравствуйте, меня зовут Марлин, у меня пакет, который я должен вам передать. Я буду держать его в правой руке и стоять у входа в самолёт. Вы меня найдёте?
– Да.
– Как вас зовут?
– Илья.
– А что у вас случилось?
– У меня в Москве умер отец и я хочу успеть на похороны.
– Зачем вам лететь, вы быстрее доедете на машине. Отсюда до Москвы не больше 300 миль.
На секунду Илья опешил, а потом, поняв в чём дело, сказал:
– Эта Москва в России.
– А… Ну хорошо, до встречи.
Как только самолёт приземлился, командир корабля объявил, чтобы все оставались на своих местах, ибо первым ввиду чрезвычайных обстоятельств должен выйти пассажир, который сидит в туалете.
– Нет, около туалета, – поправился он после специально запланированной паузы, – когда он будет бежать, вы господа, зажмите носы.
– Почему они всё время шутят, – подумал Илья, выскакивая из самолёта, – ситуация-то совсем не подходящая для острот.
Аэропорт он пробежал за несколько минут, а около входа на московский рейс увидел курьера. Не останавливаясь, он схватил пакет и вскочил в самолёт. Стюардесса сразу же закрыла за ним дверь. Когда он отдышался и вошёл в салон, раздались аплодисменты. Илья удивлённо оглянулся.
– Это вам, – сказала стюардесса.
– Мне?
– Да, мы рассказали, почему вы так спешите и спросили пассажиров, согласны ли они подождать. Они согласились.
– Сентиментальные американцы, – подумал Илья, – нашли чему хлопать. Бывший советский подданный успел на похороны своего отца, который разрабатывал оружие для уничтожения их страны.
Странен всё же мир, в котором мы живём.
Двойной кульбит
– Привет, Нина, ты к нам надолго? – спросил Илья.
– Нет, на пару дней. Я привезла семью своего дяди.
– Прямо на озеро?
– Сегодня на озеро, а вообще в Миннеаполис. Вы с ним уже познакомились?
– Нет.
– Ничего не потеряли.
Илья вопросительно взглянул на молодую женщину.
– Он получил статус беженца несколько лет назад, но бежать из Москвы не торопился. Если бы не жена он бы до сих пор там сидел, но она сказала, что рожать будет только в Америке. После этого мой родственничек согласился осчастливить своим появлением Нью-Йорк, но я его принимать не захотела.
– Твоя мама мне ничего об этом не говорила.
– Ну и зря, нужно было вас подготовить ко встрече с ним. Вон он стоит около скамейки.
– Здравствуйте, – сказал Илья, подходя к нему и протягивая руку, – я друг вашей сестры, меня зовут Илья.
– Марк, – ответил тот, – а это моя жена Света.
Марк сел, достал яблоко, обтёр его и, с аппетитом хрумкая, начал есть. Левой рукой он поглаживал коленку своей жены. У него был вид абсолютно счастливого человека. Казалось, он приехал в дом отдыха, а не в эмиграцию. Глядя на него, Илья невольно вспомнил, как начиналась его собственная жизнь в Штатах.
* * *На первом собрании в JCC [63] руководитель эмиграционного отдела Ася Фридман объявила, что еврейская община Миннеаполиса собрала для своих советских братьев весьма значительную сумму и готова оказать вновь прибывшим всяческую помощь. Она лишь забыла упомянуть, что львиная доля денег ушла на зарплату двум социологам, которых она приняла на работу, чтобы придать себе большую значимость в глазах вышестоящей организации. Она написала очень впечатляющий отчёт о повышении качества помощи эмигрантам и даже предложила взять их под свою опеку с тем, чтобы государство сэкономило на велфере. Местным властям идея понравилась, её опубликовали в городской газете и пригласили на ТВ, где она подробно рассказывала, как собирается осуществить свой план. Вскоре, однако, выяснилось, что денег хватит лишь на бесплатный обед для эмигрантов. Самым обильным блюдом этого торжественного обеда оказались обещания недавно принятых на работу социологов. Они на разные лады твердили, что теперешней волне эмигрантов ужасно повезло. У них нет никаких долгов, им не надо платить за дом, за машину и за образование детей. Они начнут жизнь в новой стране с нуля и впоследствии будут гордиться своими достижениями. Затем в документах эмигрантов поставили печать, которая перекрыла для них все возможности государственной помощи, и выпустили в свободный полёт.
Нуль, с которого они начали жизнь в Америке был абсолютным. Илья устроился в магазин разнорабочим и скоро его стало тошнить при виде красивых разноцветных баночек, так понравившихся ему в первые дни. Тогда он смотрел на них глазами неискушённого покупателя, а теперь должен был аккуратно их расставлять. Затем отвращение распространилось и на магазин и на сотрудников и на менеджера, который не разрешал слушать плеер во время работы. Он говорил, что это выглядит непрофессионально. По его мнению, мальчики на побегушках тоже должны быть специалистами своего дела и бегать в полной тишине. Радио могло понизить производительность их труда и отвлечь от тяжёлой умственной работы. Не напрягая мозги никак нельзя было сообразить, куда какую баночку поставить. Такое сложное действие требовало исключительных интеллектуальных усилий! Но выбора у Ильи не было, приходилось терпеть и дегенеративную работу и ничтожную зарплату, а в свободное время учить язык. Давался он Илье с трудом. Гранит лингвистической науки оказался необычно прочным и грызть его, уже затупившимися к 42 годам зубами, было нелегко. Только через год ему удалось найти нормальную работу. К этому времени социологи JCC стали собирать данные о жизни бывших советских граждан. Выяснив где они работают и сколько получают, социологи записали их успехи в свой актив и отправили очередной отчёт в вышестоящую организацию. Там он настолько понравился, что эмиграционный отдел JCC Миннеаполиса наградили премией за успешную адсорбцию беженцев из Советского Союза.
