Александра Маринина - Обратная сила. Том 1. 1842–1919
– Что-то я в толк не возьму, – Алекс скептически улыбнулся, – как же это человек мог выдержать испытания на аттестат зрелости в классической гимназии при столь малых знаниях? Не вяжется, уважаемый Борис Вениаминович. Сколько я помню, требования на выпускных экзаменах весьма высоки по всем дисциплинам.
– Так это же Полтава! – расхохотался Зак. – Полтавская гимназия славится своим либерализмом в отношении уровня подготовки экзаменуемых, потому туда со всей Малороссии и тянутся экстерны. Ну и сами гимназисты, разумеется, не дремлют, у них там заведено сбрасываться деньгами, чтобы подкупить почтовых чиновников, которые давали возможность тайком вскрыть пакет с экзаменационными темами для письменных испытаний. Темы-то присылаются из канцелярии попечителя учебного округа, и считается, что конверт вскрывают только уже на экзамене. На самом деле и темы сочинений, и задачи по математическим дисциплинам, и тексты для переводов с иностранных языков становятся известными уже за неделю до испытаний, и все имеют возможность хорошо подготовиться.
Разговор стал общим, все принялись вспоминать гимназические годы и различные казусы во время испытаний, потом стали горячо обсуждать, может ли ум стать действительно гибким и острым при недостаточности базовых знаний и обязательно ли широкая образованность порождает глубину мышления. Спорили, приводили в пример разных деятелей, вспомнили и о министре внутренних дел Макове, застрелившемся в 1883 году. Лев Саввич Маков ничем особенным себя не прославил, да и министром пробыл недолго, но, тем не менее, его самоубийство породило множество толков, а разговоры о том, каким он был человеком, не утихали до сих пор: единого мнения по данному вопросу так и не составилось. Одни утверждали, что Маков был тупым самодовольным чинушей, другие считали его человеком необычайно щепетильным и очень честным, дорожившим своей репутацией настолько, что он пожертвовал жизнью при малейшем подозрении в служебных злоупотреблениях и хищениях.
– Я бы полагала, что коли человек приносит хоть малую пользу делу, которому служит, то одно уж это извиняет недостаточность ума, – рассудительно проговорила Элиза, тщательно выговаривая каждое слово и стараясь делать как можно меньше ошибок в произношении, что, впрочем, удавалось ей покамест не очень хорошо.
– Согласен, – тут же подхватил Алекс, – полностью согласен со своей дорогой супругой! А при свойственной России безалаберности в делах управления, еще и добавлю: вреда не принес – уже молодец! От Макова какой был вред? Никакого. А польза была. Он ввел полицейских урядников, чтобы становым приставам помогали, и сразу порядка больше стало, особенно в бумагах, да и за противопожарными и санитарными нормами начали хоть как-то следить, а то ведь у приставов руки до этого не доходили. Да за одно это Макову следует низко поклониться.
Николай Владимирович Раевский, однако, позицию племянника и его жены не разделял.
– Санитарные нормы! – сердито повторил он. – Да знаешь ли ты, Алекс, до чего довел этот надзор за санитарными нормами? Ты был еще совсем мал и не можешь помнить историю с ветлянской чумой, а я помню ее преотлично! Как только доктор Боткин понял, что дело может представлять опасность и стране грозит эпидемия, он пошел к Макову, пошел для того именно, чтобы добиться введения строгого санитарного контроля в Ветлянке и во всей Астраханской губернии. Так что Маков ему ответил? Попросил никому не говорить, чтобы перед Европой не опозориться, дескать, неприлично в век прогресса чуму иметь. Пусть люди мрут, лишь бы Европа худого слова про нас не сказала. Каково? Разумеется, никаких санитарных кордонов выставлено не было, в результате спустя какое-то время доктор Боткин диагностировал случай бубонной чумы уже в Петербурге, да не скрытно, а на глазах у множества студентов. Вот вам и Маков, и соблюдение государственных интересов.
– Но ведь эпидемия так и не разразилась, – возразил Зак. – Значит, какие-то меры по контролю все-таки были приняты, только тайно, без широкого оповещения общественности. Стало быть, Лев Саввич Маков свои обязанности выполнил должным образом.
– Не в том дело, – покачал головой Раевский. – Игнатий Владимирович, мой брат, рассказывал мне, что сто двадцать врачей изучали тот ветлянский случай и так и не поняли, что это за болезнь и откуда взялась. Полная загадка! И это просто счастье, что она оказалась не такой, чтоб вызвать эпидемию по всей стране. А кабы нет? Если врачи ничего в ней не понимают, то как лечить? Как предохранительные меры принимать? Коли непонятно ничего, так надо было в сто раз строже кордоны ставить. А тут… Чем славится правительство России из века в век, так это полным неумением видеть хотя бы на шаг вперед. Делают что-то сиюминутное, для мгновенной выгоды, а чем это обернется завтра – никто думать не приучен. Вот и Маков тот же: говорили про него, что энциклопедически образован, знания обширные, а решения принимал – хоть за голову хватайся.
– Позволю себе все-таки не согласиться с вами, Николай Владимирович, – снова заговорил финансист Зак. – Лев Саввич очень глубоко размышлял на политико-экономические темы и много занимался вопросами евреев. Он, будучи министром, подал всеподданнейший доклад о разрешении повсеместного жительства евреям, занимающимся фармацией и медицинскими профессиями, а также некоторым другим категориям. Такое решение было одобрено, и министерство издало циркуляр о сообщении с мест сведений о евреях-мастерах, ремесленниках и так далее. Министр хотел только собрать сведения, получить статистику, чтобы составить себе полную, ясную и реальную картину, но ведь на местах всегда все переиначат и по-своему перевернут: полиция начала проверять всю подноготную каждого еврея и если находила, что у него нет законных оснований проживать во внутренних губерниях, стала высылать назад, в черту оседлости, даже несмотря на то что эти люди жили там и занимались своей профессией лет по пятнадцать-двадцать, а некоторые – так и во втором поколении.
– Каков поп, таков и приход, – язвительно заметил Раевский. – Каков министр, таковы и рядовые исполнители его указаний. Так что налицо полная и ясная характеристика самого министра Макова.
– А вот и нет! – начал горячиться Борис Вениаминович. – Для пресечения подобных действий статс-секретарь Маков издал знаменитый циркуляр от третьего апреля восьмидесятого года, в котором приказано было всем губернаторам по всей России не прибегать к высылке евреев, живущих в губерниях, даже если окажется, что они не имеют законного права на жительство. В нашей среде этот циркуляр так и называют – «Маковский». И мне достоверно известно, что в бытность Макова министром внутренних дел серьезно возникал вопрос о даровании евреям равноправия и, уж во всяком случае, о полной отмене запрета для них проживать во внутренних губерниях. Вообще, в те времена атмосфера вокруг еврейского вопроса была весьма благоприятной, и если бы сразу после «Маковского» циркуляра наши общественные еврейские деятели в столице предприняли какие-нибудь еще шаги, вошли бы в надлежащие соглашения, то вопрос, я уверен, был бы давно решен. Однако они такую возможность упустили, увы… Но еще не все было потеряно, еще был шанс чего-то добиться, когда Макова призвали к председательству в особой высшей комиссии для пересмотра законоположений о евреях! Однако на пост заступить он не успел, в том же месяце застрелился. А я уверен, что, займи Лев Саввич этот пост, все уже было бы решено наилучшим образом.
– Удивили, Борис Вениаминович, право слово, удивили, – протянул Алекс. – Я об этих циркулярах и не слыхал.
– Да ты мал был совсем в те годы, – заметил Николай Владимирович, – куда уж тебе помнить. Но признаюсь, и для меня они прошли незамеченными. Сейчас вот вы сказали – так я смутно начал что-то припоминать…
– Ну разумеется, – обиженно проговорил Зак, – зачем вам помнить эти мелочи? Что для вас евреи? Вы же их не замечаете, так какое значение для вас могут иметь какие-то циркуляры, хоть и самого министра внутренних дел, ежели они до вас лично не касаются? Как лекарство нужно – так к нам, к евреям, к фармацевтам, если пошить что – тоже к нам пожалуйте, а коли денег ссудить – так и вовсе больше не к кому, только к нам, ростовщикам да банкирам. Или вот преступление какое-нибудь жестокое, убийство, раскрыть не могут – и сразу нас вспоминают: это ритуальное убийство, это евреи, они кровь христианских младенцев пьют! А больше мы ни для чего не нужны. Что мы для вас? Маленький народец, жиды. Так какое вам дело, что евреи ущемлены в правах в сравнении со всем прочим населением?
Мира Моисеевна ласково положила ладонь на руку мужа.
– Боренька, ну перестань же кипятиться! Такой день чудесный, воскресенье, отдохни от политики, оставь серьезные разговоры, тебе вечером в Москву ехать, а завтра снова делами заниматься.
