Владислав Вишневский - Терпень-трава
Снова все вместе расселись за накрытым столом.
Скажу откровенно, не при хозяевах, я давно уже не был в хорошем ресторане, года три или четыре. Последнее время так прямо с голодной тоской и размышлял порой: сходить-не сходить. Очень сильно хотелось побывать, вспомнить, но вот проблема – денег на себя было жалко. Это первое. Потом – важный фактор – нужно было очень хорошо знать куда пойти… Идёшь ведь, праздник живота в первую очередь получить, потом уже – эстетическое, моральное и прозаическое. А тут – вот оно! – попал! Действительно попал, и задаром. И какой стол! Президентский ресторан отдыхает, я так думаю! У мм! Но не это главное…
Может я кого и разочарую, не рассказав, какое обилие блюд, их разнообразие, вкус, эстетику форм, содержание и их подачу было выставлено передо мной, перед нами, благо площадь гигантского стола позволяла, этому нужно посвятить отдельную главу. И если доведётся ещё, вот так вот, когда-нибудь попасть за такой именно чудесный стол – обязательно всё расскажу. Непременно поделюсь. А сейчас, обозначу общение. От водки и вина я вежливо отказался. Не пью я эти катализаторы, на дух не переношу. Чем несказанно удивил обоих хозяев, кроме Мишеля. Тот только поощрительно подмигнул, молодец, мол, так их. Молоток дядя Женя!
– А вы, Евгений Павлович, коренной здесь, москвич, местный, нет? – усаживаясь за стол, заправляя салфетку за ворот рубашки, первым делом интересуется папа.
– Нет, – отвечаю. – Я не местный, я приезжий. Пять лет здесь…
– И я тоже! – с гордостью восклицает Николай Михайлович. – Я вообще из деревни, деревенский я. Да! Из самой, что ни на есть, Самарской губернии. Из глубинки. Помните: «Ах, Самара городок, беспокойная я…» Песня такая ещё про нас была, помните? Да что была, и сейчас, наверное, есть. Я там, правда, «сто» лет не был. Уж и не знаю… – Он остановился, вздохнул, потом вновь оживился, продолжил. – Почти лимитой в Москве был. Да! Я ведь сюда в Губкинский институт, в «керосинку», из деревни поступать приехал. Простой парень, лапоть. Смешно теперь сказать. Без денег, без знакомых… Поступил. Общага! Зачёты! А по ночам, когда вагоны с ребятами разгружали, подрабатывали, когда почтово-багажные, что, в общем, подвернётся. И самодеятельность, конечно. Это святое. Я ведь чтецом всегда был, лауреатом. Такие стихи о Ленине, о Партии читал, о войне… Заслушаешься. На конкурсах всегда! Так сильно у меня звучало, убедительно. Потому что я сам в это крепко верил, не играл, просто не сомневался в том, что говорю. Мне даже предлагали в театральный перевестись. Ага! Смешно сказать! И танцы, естественно. Под духовой оркестр, потом под магнитофон. Летом, безусловно шабашки – стройбригады. Девочки, конечно, извините. «Агдам» и прочие прелести вольной жизни. Это потом уж и Север, и Сахалин, снова Север, и вот, теперь, здесь, Москва. В Москве живём. Зато у нас в семье теперь целых два москвича: Эличка и сын. Да Эля?
Эля кивнула головой, аккуратно подкладывая в это время овощи на мою тарелку.
– Вам ещё что-нибудь положить? – Отвлекая, мягким, приятным голосом спрашивает она.
– Нет, – вежливо отказываюсь. – Спасибо, я сам. У вас всё очень вкусно! Мне всё нравится!
– Приятного аппетита! Кушайте, пожалуйста, кушайте.
– Да, не стесняйтесь, пожалуйста, – энергично поддержал супругу Николай Михайлович. – Нам тоже приятно. – И продолжил беседу. – И чем же вы, простите, сейчас в Москве занимаетесь, Евгений Павлович? Если не секрет! – старательно прожёвывая сочную, хорошо прожаренную телячью вырезку спрашивает Мишкин папа. – Где… эмм… работаете?
– Сейчас ничем. Нигде. Я… – помялся, размышляя, говорить-не говорить. Произнёс как можно равнодушнее. – Я бэ-жэ-эр.
– Кто-кто? – Не разобрал Николай Михайлович.
– Это фамилия такая у вас? Французская? – пряча удивление, осторожно уточнила Мишкина мама, зависнув изящными своими ручками, с ножичком и вилочкой, над не менее изящной тарелочкой.
– Нет, это название спецкоманды у них, мам, – выскочил Мишаня. – Безжалостные ребята… В смысле рота, да, дядь Жень?
Мне вдруг стало смешно, даже почти весело от его фантазий, ну, мальчика, ну, выдумщик.
– Ну, в общем, Миша, – не выдержал я, рассмеялся. – Пожалуй, что да. Ты угадал.
Мальчишка победно воскликнул:
– Вот!
– Никогда не слыхал, – отрицательно замотал головой Николай Михайлович. – Хотя, уважаю. Сам всегда хотел… эээ…бегать, стрелять, драться… И всё такое прочее. Эх!
– Как Джеймс Бонд, да, пап?
– Да, – отец многозначительно улыбнулся. – Даже лучше.
– Лучше, – Мишка хмыкнул. – Это у дяди Жени хорошо получается. Я видел.
– И как? – не осторожно полюбопытствовал папа.
– О! – Мишель выпучил глаза, подскочил, сжал кулаки, с зажатыми в них боевыми предметами – столовыми приборами, замахал ими для убедительности.
– Он как дал справой тому, длинному, потом раз, левой, под дых, ещё и подсечку… потом, в челюсть – бабах! Х-ха… И они сразу бежать! Да!..
– Мишель, осторожно… за столом! – от неожиданности чуть съёжившись, одёрнула мама. – Нельзя так показывать.
– Молодец, Евгений Павлович. – Похвалил папа.
– Он нас всех, сказал, научит Да, дядь Жень? Только ему надо купить бронежилет, каску и пистолет.
– Купим, купим! – не задумываясь, легко пообещал папа, но спохватившись, переспросил. – А зачем нам бронежилет с пистолетом?
– Как зачем? А нас… А меня защищать! Вы же не хотите, чтобы меня снова похитили, как сегодня. Не хотите?
Мама с папой, да и я, все мы встревожено переглянулись.
– А что, это действительно серьёзно? – Оба родителя с тревогой смотрели на меня. – Есть предпосылки, да? Вы только скажите… Скажите!
– Я… не знаю, – растерялся я. А что я мог сказать. Я вообще здесь случайный человек, на ужин только зашёл и всё. И не знаю я ничего. И не спецназовец я. Сказал же, что бэжээр. Так нет же. Но слышу, нагло так произношу. – Надо изучить всё. Неоднозначно вроде. – И осторожно добавляю.
– Может, в милицию…
– Нет, нет! – неожиданно подпрыгнув, замахал руками папа. – Только не в милицию. Нет! Знаем мы их запросы и методы… Мы уж сами. Только сами. Да, Эля?
– Да! – эхом отозвалась мама. Её румянец снова куда-то уплыл.
– У нас кое-какие знакомые там, конечно же, есть, но только в крайнем случае. Только в крайнем! – оправдывался папа.
– Вот! – опять встрял мальчишка. – А он сможет. Я видел, как он работает. Он – профессионал. Высокий спец. Да, дядя Женя?
– Ты понимаешь, Миша… – решился я растолковать этому ребёнку всю сложность такой проблемы, как я её понимаю, но, меня рукой остановил Мишкин папа.
– Ладно, достану я и каску, и бронежилет, не проблема. Но с пистолетом будут сложности. Может, пока газовый?
– Папа, ты что? – В голос изумился Мишель. – Ему?! И – газовый!! – Большей оплошности отец, конечно же, допустить не мог.
– Ну да, ну да, я понимаю, – осознав, сник папа, будто объёмом меньше стал. – Извините. – Произнёс он. – Я не хотел вас обидеть. Но… – и отключился, в том смысле, что задумался. Выражение его лица стало особенным, напряжённым, будто он мысленно старался угадать, в каком месте его большого тела сейчас заболит. Понятно было, это курсор в его голове судорожно сейчас скачет по файлам памяти, может и за пределами её, отыскивает необходимую информацию, выстраивает схемы. Привычная папина работа, говорил Мишкин взгляд. Наконец папа легко вздохнул, и решительно произнёс. – Ладно, достанем. Что-нибудь придумаем. Эля! Эля! Что с тобой?
Ну, вот тебе и, пожалуйста!
Нашатырь…
Валидол…
Спальная комната…
Покой.
Весь ужин насмарку. Так только, поковырялись потом.
«Ну, мальчишка! Ну фантазёр. Ну, шельмец! – мысленно восхищался я. – Но какой обаятельный шельмец! Какая конфетка!» Нравился уже мне парень. Нравился своей непосредственностью, неординарными поступками, выводами, заявлениями. У него всё интересно получалось, и необычно. И если бы я не был очевидцем драки, поверил бы запросто. Хотя, теперь, сейчас именно, здесь, уже сомневался в случайности или стечении тех обстоятельств. Так уж всё у мальчишки убедительно выстраивалось.
– Всё, ты теперь мой личный охранник, – от радости прыгал на месте мальчишка, хлопая в ладоши. – Я так рад! Так рад! Да, дядь Жень, ты рад? Папа так сказал…
Да, что-то такое, в общем, произошло. Припёр он, папа, меня в своём кабинете к стенке убойными аргументами: «Вы же видите, – приглушив голос, нервно размахивая передо мной руками, торопливо говорил он, – как у нас ситуация катастрофически складывается! Нам угрожают! На нас уже нападают, сына вон, уже хотели похитить… Жена в панике! На работе у меня – чёрте что! Если не налоговики, так конкуренты того и гляди грохнут. Нет-нет, – поймав моё недоумение, принялся сглаживать, – это я так, образно, к слову. Поверьте, я действительно разрываюсь на части, никому не могу довериться, тем более свою семью доверить, сына. В бизнесе же знаете как, – горько усмехнулся, – не знаешь с какой стороны тебя сдадут. А вам я доверяю. Вы честный человек, порядочный. Это видно. И сыну вы нравитесь, он вам доверяет. И я тоже, и Эля, жена… Помогите мне… нам! Соглашайтесь. Я заплачу. Что надо, я всё сделаю. Ну, Евгений Павлович! Соглашайтесь. Хотя бы на месяц. Ну, на один только месяц! А дальше видно будет. Ладно? Лады?» Я пообещал подумать, если только на месяц. «Вот и хорошо, вот и отлично! – обрадовался, вспыхнув, будто сноп света в ночи, папа. – До завтра и думайте. Спасибо, вам, Евгений Павлович! Бесконечное спасибо! Пойду скорее жену обрадую», – и выкатился к ней, в её спальную комнату.
