Ирина Станковская - Господин Музыка
– Ну… у меня там дочь старшая на стажировке, привет ей передашь… да не бойся, не летают так высоко…
Не бойся…
Легко сказать.
Виолетта поднимается на высоту тридцать-какого-то этажа, со всей скоростью несется на закрытое окно.
Прижимаюсь к виолончели, еле удерживаюсь, чтобы не спрыгнуть.
Звон и грохот. Разлетается стекло.
Визжит женщина. Вот этого терпеть не могу, когда женщины визжат.
– Вам… вам что нужно?
Полуодетая дамочка пялит на меня испитое лицо.
– Чего надо-то, я не поняла?
– Это вы у них спрашивайте, чего надо…
– У кого?
– У виолончели моей… со скрипкой.
– Взбесились, что ли?
– Ну…
– Так это… настройщика вызывать надо… – тянется к телефону.
– Я настройщик и есть.
– Так какого…
Виолетта бешено хлопает крыльями, дамочка испуганно замолкает. Тут же скрипка и виолончель взмахивают смычками, понимаю – будут играть.
Не узнаю мелодию. Плохо у меня с мелодиями, не узнаю. У дамочки, что ли, спросить, да она вообще кроме муси-пуси в жизни своей не слышала…
Дамочка всхлипывает.
– Это же… это…
Осторожно пытаюсь успокоить:
– Да не бойтесь, они плохого-то ничего людям не сделают…
– Ты вообще дебил, что ли?
Вздрагиваю.
– Он же мне тогда играл… это…
– Кто?
– Андрюха, кто… блин, продрала всю жизнь свою…
– Так вернитесь… к нему.
– Ты больной, и не лечишься? На хрена я ему сдалась такая…
Вспоминаю что-то.
– Губаревский Андрей?
– Ты откуда знаешь?
Знаю. Ждет вас. Скучает. Очень.
– Ты откуда знаешь?
– Я с ним работаю, как не знать.
Виолетта играет, к ней присоединяется Дженни, дамочка машет руками, прекратите, прекратите, душу вымотали…
– Давайте… помогу вам… дойти. Такси вызовем…
Дамочка опирается на корпус Виолетты…
Играю. Женщина уже сама раскрывается передо мной, просит получше натянуть струны души, чтобы звучали, как надо.
Это еще только начало. Еще долго нужно настраивать затравленное животное, чтобы дикий кусок мяса превратился в человека с живой душой. Мне еще только предстоит научить её слышать музыку небесных сфер.
Ничего.
Лиха беда начало.
Веду женщину на буксире. Наш настройщик притих.
Устал.
Над городом проклёвывается рассвет, кончилась ночь, время безумных людей, не слышащих, не играющих, не живущих…
Цэ-пять, дэ-четыре
Поле боя пахло смертью – даже сейчас, когда битва, казалось, утихла, и только редкие крики и стоны напоминали о недавнем кровопролитии. На пути мне попалась убитая лошадь, у нее была почти отрублена голова, это было и мерзко и страшно – я приказала себе не смотреть. Не смотреть, не думать, брести и брести по полю, перешагивая через трупы пехотинцев. Я должна была найти своего короля, прежде чем его нашли враги, хотя врагов-то и не осталось на поле, только уже пылающая башня-тура и одинокий всадник, которого добивали наши солдаты.
Мой король… сердце сжималось при одной мысли о том, что могло с ним случиться. Я не допускала мысли, что он может быть ранен – нет, он где-нибудь сидит, целый и невредимый, думает о чем-то своем, королевском, о том, чего мне и не понять, как я ни умна. Он всегда думает по вечерам, когда солнце заходит, и молоденький солдатик вносит свечи, и другой солдатик подает вечерний чай. Мне все хотелось завести себе служанок, хотя бы одну служанку, но служанок в нашем стане не водилось, я была единственной женщиной.
– Моя госпожа… вам лучше не оставаться здесь, это слишком опасно…
Я повернулась: маленький солдатик в белом мундире стоял передо мной навытяжку, робко держал мою меховую накидку, хотел укрыть меня – но стеснялся. Его забота меня и раздражала, и трогала – хотелось прогнать его в шею, и в то же время я понимала, что кроме этого солдатика и моего монарха у меня, может, ничего и не осталось.
– Как тебя зовут? – спросила я, вспоминая этикет.
– Рядовой Шварц к вашим услугам! – отрапортовал солдатик, совсем еще мальчишка. И его тоже могли убить в этой схватке.
– Ну пойдем, Шварц, спасибо, что принес плащ… Пойдем по полю, поищем нашего монарха… И вообще, что ты тут торчишь, если должен быть возле короля?
Я изобразила гнев, кажется, солдатик испугался, мне это понравилось. Вообще приятно изредка гневаться, повергать подчиненных в трепет – но потом нужно обязательно улыбнуться, чтобы не делать им больно. И так уже предостаточно боли в нашем мире бесконечных войн…
Мы шли по полю, изрытому лошадиными копытами, чуть севернее возвышалась громадина убитого слона, хотелось даже подойти и мимоходом сдернуть с него звенящие колокольчики. Но мне некогда было заниматься слоном, мне было ни до кого и ни до чего – все мои мысли были отданы моему монарху.
– Тебе следовало бы больше думать не обо мне, а об отечестве, – зазвучали в памяти его слова, – лучше бы сшила солдатам новые мундиры, а то зима уже не за горами… в личном войске восемь пехотинцев, одеть не можешь!
Он нередко ворчал на меня – но сейчас это ворчание было мне даже приятно, но я не слышала его, наши добили последнего вражеского всадника и наступила пугающая, гнетущая тишина. Хоть бы птица мелькнула в небе, хоть бы чей-нибудь нечаянный окрик разрушил вселенское молчание, хоть бы стон умирающего! Но нет… никого и ничего…
Только после боя можно услышать истинное молчание – молчание смерти. Есть две смерти: смерть ревущая и гремящая, которая катится по полю битвы, увлекая нас всех в бешеный круговорот, и другая смерть, которая приходит потом. Молчаливая смерть… Истинная предвестница вечности…
И тут я увидела. Увидела случайно, уже почти прошла мимо, но какая-то сила заставила меня обернуться, посмотреть, вскрикнуть. Я наклонилась, я преклонила колени, я протянула руку, щупая меховой плащ, я еще не могла поверить, я смотрела, как завороженная, так я смотрела когда-то в ранней юности на огромного слона, готового меня растоптать. И страшно, и гибельно, и надо бежать, и нет сил бежать, и смотришь, смотришь…
– Моя госпожа… Мы позаботимся о нем, я и двое моих товарищей… Вам лучше уйти в шатер, моя госпожа…
– Уйди… – слова вырывались из груди сами собой, я не могла удержать их, – оставь нас, оставь!
Потому что передо мной лежал он, мой монарх, насквозь пронзенный мечом. Какой-то паршивый пехотинец убил его, сам валялся тут же с отрубленной головой – мой король никогда не оставляет своих убийц живыми. Никогда, сколько я его помню.
Мой король… Даже сейчас он был красив, эти утонченные черты, эти высокие скулы, этот чуть приплюснутый нос – наследие предков, знак рода, светлые, почти белые волосы, родинка над верхней губой, где пробивается пушок… Наверное, хорошо умереть молодым, вот так, в двадцать лет, наверное, ему уже не больно, вот только мне от этого не легче.
– Моя королева… позвольте нам позаботиться о его погребении…
– Оставь нас, Шварц, – у меня не было сил даже гневаться, – оставь нас…
Интересно остаться вдовой в восемнадцать лет, вот так, ни с чем, с остатками войска, с мертвым монархом, которого нужно похоронить где-нибудь в поле, с беспредельной неизвестностью, что делать дальше. Слезы заволокли глаза, я приказала им вкатиться обратно. Все-таки я королева и должна приказывать, всем, всем, даже своему сердцу. И все должны слушаться меня.
– Приготовьте могилу на холме и принесите могильный камень, – приказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно жестче, – и еще…
И тут что-то всколыхнулось, переменилось на огромном поле, и я увидела, как огромный слон, пронзенный тысячей стрел, начинает дергаться, встает, мертвый, растерзанный, и убитый погонщик слона снова берет свою палку. Вражеский всадник с отрубленной головой снова вскочил на коня, и я видела безобразную кровоточащую рану на его шее с острым кадыком. Я обернулась – люди уже бежали с поля, назад, назад, каждый на свою исходную позицию, кто-то решил отмотать все сначала, кто-то пытался дать нам реванш, еще один реванш за этот бесконечный день.
– А потом все сначала… я ждала и скучала… провожала, прощала… – бормотал Шварц, ища свое место в строю, – и назад возвращала… а потом все сначала…
Я хотела прикрикнуть на него, что он не вовремя горланит свои песни, но тут кто-то сзади сжал мои плечи, осторожно дыша мне в затылок – знакомый жест, знакомый вздох, от него пахнет «Айс», какой-то дешевенький парфюм, но как он ему идет…
– Эдик, – я повернулась к нему. Как хорошо, что сейчас нас никто не слышит, я могу назвать его просто Эдик, не упражняясь в титулах и званиях.
– Лиза, – он быстро, порывисто поцеловал меня в губы, – времени нет, родная, битва начинается… Шатер ждет.
Я бросилась вслед за ним к шатру, нужно было и вправду поторопиться – битва уже начиналась, и из глубины вражеского войска вырвался всадник на черном коне…
