Надежда Нелидова - Женщина в жутких розочках
– Пенсию, что ли, хочешь хорошую за калеку получать? – наконец, уважительно осенило её.
Как ей объяснишь, что Рита перестала спать по ночам? Ночь превратилась в маленький персональный ад.
Она ворочалась и думала, что вот она здесь, а дети в это время заперты в бетонном периметре с грубой твёрдой женщиной, драчуньей и матерщинницей Маленькой Верой и с Валиком с испорченными нервами. Рита спасёт хотя бы одного малыша. Хорошо бы, он был похож на Риту.
Директор, ухоженная дама в пышном бархатно-шёлковом розово-голубом, как французский альков, кабинете, смотрела на Риту профессиональным прищуренным глазом, обведённым карандашом Л, ЭТУАЛЬ. Рассматривала волосы, схваченные идиотским ободком в форме веночка, клипсы-розочки в ушах…
И всё-превсё понимала про эту возрастную тётю. Что явных диагнозов у посетительницы, конечно, нет, но что в голове у неё ползают тараканы – это точно. Такие слегка обалделые, как от средства «Машенька», большие тараканы. Тараканы в цветочек.
В коридоре Риту обступили выведенные нянькой, тихие, изолированные от мира, как преступники, дети. «Мама пришла!» – говорили десять пар детских глаз.
В нескольких метрах за бетонной стеной шла мирная жизнь: ни тебе взрывов, ни обстрелов и дымящихся воронок, ни гор трупов. Работали магазины, бегали автобусы, играли дети, невозмутимо ходили, ели и спали взрослые люди.
И это был никакой не триллер и не ужастик с канала ТВ-3. Потому-то от обыденности происходящего стыла кровь в жилах, ледяней, чем от самого страшного триллера и ужастика.
Ничего бы у Риты не получилось, если бы не её старая знакомая из отдела опеки. И даже несмотря на мощное покровительство, Рите пришлось преодолеть бог знает сколько препон.
В кабинетах на Риту, на её покачивающиеся, постукивающие пластмассовые цветы тоже смотрели намётанным женским глазом и тоже делали соответственные выводы. Потому что понятно же, что человек в здравом уме и ясной памяти на такой шаг не пойдёт. Но собранные справки подтверждали, что Рита не состояла, не привлекалась, не участвовала, не разделяла, приводам не подвергалась, сочувствовала и имела благоустроенное жильё с раздельным санузлом и подходящим метражом.
Рита поняла, что если будет выбирать ребёнка по внешним данным, то совершит предательство по отношению к остальным. Она просто зашла в указанную группу, зажмурилась и погладила чей-то вихорок. Открыла глаза.
Перед ней стояла крошечная чёрненькая девочка, абсолютно не похожая на Риту, с блестящими смородиновыми глазками. Она смотрела куда-то немножко мимо Риты косеньким взглядом. Это оказалась слабовидящая девочка Соня. По сопроводительным медицинским документам, она имела кучу побочных диагнозов с труднопроизносимыми названиями: начиная с буквы «А» и заканчивая буквой «Э».
Пара подружек навсегда потеряла Риту как сподвижницу по гимнастике тайцзинюань, по урокам фэн-шуя, по школе духовного усовершенствования или хотя бы в качестве диванного телекритика. Подружки досадовали и пытались открыть ей глаза. Рассказывали реальные ужасы-ужасы.
Вот недавно одна молодая пара удочерила крошку, души в ней не чаяла, особенно папа. Заболеет – ночами с рук не спускал своё сокровище, сопельки ей высасывал. А сокровище чуть на ножки встало… Пьянки-гулянки, ранние беременности, наркотики, кражи. Из дома перестали выпускать – пообещала дом поджечь. И подожгла – хорошо, успели потушить.
До последнего терпели, особенно папа. Решили отказаться от приёмной дочки – журналисты и детские омбудсмены налетели, срамили, срамили, на всю область ославили.
Молодой паре пришлось всё до нитки с себя продать: дом, дачу, машину – лишь бы от сокровища руками-ногами отбиться. Сами с нищенской сумой вырвались и уехали куда-то на край света подальше от срама. Рады – не рады, что хоть живы остались. Вот!
Пара подружек настойчиво внушала подобные мысли – Рита гнала мысли от себя. Они вбивали подозрения в её сознание – она выдёргивала их, как гвозди. Ловила на себе косенький строгий, старчески умный взгляд девочки. Сонечка видела Ритины метания. Рита чувствовала себя нашкодившей девчонкой.
Потом стало не до рефлексий. Некогда. В первые недели Сонечка целыми днями сидела как роботик, там, куда посадят. («Тебя надули! – догадалась пара подружек. – Она слепоглухонемая!») Действительно, девочка не предпринимала ни малейшей попытки не то что встать, а даже поменять позу, пошевелиться. Бессмысленно держала в ручке куклу, потупив глазки в пол. Из открытого ротика тонкой стеклянной нитью стекала слюнка, она её не вытирала.
«Олигофренка! – дула в уши пара подружек. – Мало диагнозов, так ещё и олигофрения».
Только через месяц Сонечка начала оживать, оттаивать. Рита поняла: в казённых заведениях маленькие дети замирают, как бы впадают в анабиоз. Это у них такая защитная реакция, чтобы выжить. В природе детёныши, потерявшие мать, тоже ведь в первое время благоразумно распластываются по земле и не дышат, пытаются слиться с окружающей враждебной средой. Включается инстинкт самосохранения.
Через месяц Сонечка осмелела настолько, что позволила себе заплакать: робко, осторожно, абсолютно беззвучно. Великий ледниковый период отступал. Толщи льда внутри неё начали растапливаться, она оттаивала в прямом смысле – водичкой через глаза, через носик и даже немножко через уши.
Там, где она жила, на плач никогда не обращали внимания. Взрослые тёти в это время оживлённо разговаривали, смеялись, сплетничали, обсуждали свои дела. Детский плач был рабочим фоном, слегка досадным, но за вредность здесь приплачивали.
А природа требовала: «Плачь, ты живая». Даже в природе зверята пищат и скулят, их жалеют и облизывают мамы. А если мамы нет, есть шанс, что на плач придёт и подберёт, и выкормит чужая звериная мама. Ну, или сожрёт и прекратит мучения. Но дети жили не в природе, а в человеческом интернате.
Ещё заметила Рита: Сонечка обожала производимые над ней медицинские манипуляции. Даже самые неприятные и болезненные: укол в попку, смазывание горлышка люголем, закапывание в носик щиплющих капелек, удаление занозки. Только стоически покряхтывала («Мазохистка! Маленькая извращенка!»-ахнула пара подружек).
Но Рита понимала: насколько дети в казённых домах задыхались в вакууме равнодушия, без крошечки, без капельки любви. Когда тёти в белых халатах брали малыша твёрдыми руками и уводили на процедуры, остальные бросали игрушки и смотрели ему вслед зачарованно, с завистью вложив пальчики в рот. Ведь счастливчика чем-то выделили, ему достался скудный знак внимания: пусть даже в виде небрежно и больно сунутого под мышку градусника или торопливого взятия крови из пальчика.
Покупая детский шкаф, Рита думала, что он будет забит детскими вещами. Но половину полок пришлось выделить под толстые папки сколотых товарных чеков и квитанций.
В отделе опеки и попечительства дама-специалист надевала очки и дальнозорко отводила от себя квиток. Подозрительно зачитывала вслух: «Рыба минтай. Она у вас почему-то через день идёт. Рыбу, говорите, любит? Пятилетний ребёнок? В первый раз слышу. Ну-ну». Трескай, мол, дальше, зажрись своим минтаем.
«А что это у вас в один день отбита телятина 3 кг? День рождения справляли, соседских детей приглашали? А это уже нецелевое использование. Эдак вы, мамочки, на детские деньги застолья с дружками будете справлять, а государство плати…»
Красная как рак от стыда Рита писала унизительные объяснительные. Чувствовала себя воровкой, руки тряслись от обиды, уши полыхали.
А Сонечка плохо видела, ударялась о предметы и набивала шишки и синяки (снова медицинские освидетельствования, обещания отобрать ребёнка и даже завести уголовное дело об избиении). Если бы Сонечку держали в манеже с грудниками, как в интернате – синяков бы, разумеется, не было. Но Рита терпеливо учила её ходить с тростью.
– Сонечка, видишь, я закрыла глаза? Я ничего не вижу. Моё первое желание: вытянуть руку и ощупывать предметы на пути, да? Но рука короткая. Но у нас есть палочка-выручалочка, как бы продолжение нашей руки. И мы можем потрогать табурет с острыми углами…
Сонечка с пронзительным криком отталкивала трость, будто её когда-то били ею по бестолковым ручкам. Рита снова и снова терпеливо брала трость. Зажмуривалась, шла, ощупывая предметы, нарочно «спотыкалась», «падала» и «ушибалась».
Разыгрывала целые спектакли, театр одного актёра. Сонечка хохотала, хлопала в ладоши, бросалась помогать «незрячей» маме Рите. Перестали бояться трости!
Всё потихоньку нормализовалось, главное: великое терпение. К Сонечке возвращались нормальные человеческие реакции. Она хохотала, когда смешно. Плакала, когда грустно. Капризничала, когда была не в духе.
Возвращаясь из садика, с порога сбрасывала сапожки и мчалась к коробке с игрушками, помогая себе для скорости локотками, пыхтящими губами. Когда Рита ложилась отдохнуть, ходила на цыпочках и грозила себе пальчиком. Однажды Рита проснулась от ощупывающих её лицо ручек и горячих слёз, дождём падавших на её лицо.
