Лариса Райт - Железный характер
Олеся встретила их на вокзале – высокая, как и Кирилл, но не в пример брату хмурая, неулыбчивая. Оказалось, ютилась Олеся в Подмосковье в фанерном бараке с общим туалетом и кухней, где гудело одновременно двадцать примусов, а через стену слышно было все, что происходит в соседней комнате.
Анну Олеся сразу невзлюбила.
– Чего приехали-то? – угрюмо спросила она невестку в первый же день, когда Кирилл вышел прогуляться с маленькой Галей. – Думаешь, сладко вам тут будет? Ох, все в Москву прут и прут, как будто здесь своих не хватает.
– Это Кирилл хотел поближе к вам перебраться, – попыталась оправдаться Анна. – Все-таки столько лет ничего о вас не слышал, так обрадовался.
– Вот-вот, сто лет не вспоминал, что где-то у него сестра есть, а как узнал, что я в Москве, – так здрасьте, познакомьтесь. Ты, между прочим, имей в виду – я вас тут не пропишу, хоть убейте!
Так встретила Анну сестра ее мужа.
Олеся унаследовала от погибшей матери страсть к знахарству. Собирала по лесам травы, грибы, сушила их, готовила странные смеси. В бараке, где ютилась семья и где выделили угол и для Анны с Кириллом и Галей, под потолком вечно были привязаны какие-то пахучие вязанки трав и кореньев. А когда Олеся варила свои отвары, распустив длинные, полуседые волосы и нашептывая что-то над поднимавшимися от кастрюльки клубами рыхлого пара, казалась она Анне похожей на ведьму.
Каких она только гадостей не делала Аннушке, боже сохрани. И под дверь разные пакости подкладывала, и куклы исколотые подсовывала – словом, ведьмачила как могла. Анна делала вид, что внимания не обращает на проделки снохи. На счастье Анюты, потянуло как-то Олесю обратно на родину, в Белоруссию, травы какие-то поискать, которые под Москвой не растут. Собралась она однажды утром, уехала – да и не вернулась. То ли прижилась там, то ли черти ее забрали, с которыми она дружбу водила. А только Аня после ее отъезда заполучила сильнейшие мигрени, иногда по несколько дней мучилась. Но ни разу от нее слова жалобы никто не услышал. Такой был характер.
Анна с годами стала суровой женщиной, прямой, властной, на ней большая ответственность лежала – назначили ее директором продмага. Непреклонно честная, Анна жестоко гоняла подчиненных ей продавщиц за малейший обсчет. Бывший военный летчик, Кирилл устроился поближе к своим самолетам, в Шереметьево возил бензобаки с горючим. И работал, надо сказать, до самой старости, никогда сложа руки не сидел. Жизнь была трудная, невеселая. Галочка много болела в холодном бараке. Анна Федоровна, надрываясь, таскала в дом воду из общего колодца.
А когда начали бараки сносить, сумела-таки Анна со своим железным характером и жизнестойкостью выбить семье квартиру. Закончилась их кочевая жизнь. И уж до чего радовалась Анна Федоровна, как она новое жилище свое обставляла, намывала – все нарадоваться не могла, что свой угол заработала на старости лет.
* * *– Так что квартира эта, сынок, где мы с тобой на раскладушке спали, только под пенсию Анне Федоровне досталась, – подытожила мать. – Да и тут покоя ей не было – Поленька объявилась. Всю жизнь старшую дочь знать не хотела, с любимой Валечкой жила, внучку родную – Галочку – ни разу не видела. А помирать приехала к Анне Федоровне, разругавшись под старость лет с Валечкиным мужем. Так и доживала у старшей дочери, под конец уж ходить не могла, из ума выжила. Анна Федоровна, бедная, и горшки за ней выносила, и белье меняла, и на бред ее полусумасшедший не обижалась. Такая вот была праведница.
– А Кирилл? – поинтересовался Вадим. – Он как, тоже до сих пор живой?
– Отмучился уж, – вздохнула мать. – Долго он умирал, после инсульта год, считай, лежал. Потом гангрена у него началась, ногу ему пришлось отрезать. Все Аня за ним ходила. А как быть – столько лет вместе прожили. Может, и не было у них особенно времени, чтоб поговорить друг с другом, приласкать – все заняты были работой, да родней, да хозяйством, – а все же отношения были теплые, верные. Вот она днями и ночами при нем и сидела.
* * *Кирилл уходил при полной памяти. Анна Федоровна, глядя на его истончившееся, бледное, страшное лицо на больничной подушке, таила скорбную мысль, что, может, и лучше было бы, повредись муж перед смертью в уме. Все не так тяжко было бы ему, всегда деловому, работящему, осознавать свою немощь. Едва ворочая непослушным после инсульта языком, Кирилл говорил ей:
– Ты бы поехала домой, поспала, Анечка. На тебе уж лица нет. Трудно тебе со мной.
– Ничего, перемелется, – сдержанно вздыхала Анна Федоровна.
– А что же Галочка никак ко мне не заедет? – сетовал Кирилл. – Уж так я по ней соскучился, так истомился…
Анна Федоровна отводила глаза. Что ей было сказать мужу?
Уж как растили они дочь Галину, как баловали – вот и вырастили себе сюрприз на старости лет. Красавица Галка вышла той еще вертихвосткой. Сколько она поклонников сменила – не сосчитаешь. И тот ей был не хорош, и этот. Потом вроде замуж выскочила, дочку родила – Ирочку, а все не сжились. Так Ирку Анна с Кириллом и растили, пока мамаша личную жизнь устраивала.
А несколько лет назад спохватилась дочка, что годы-то уходят, пора уже остепениться, завести семью и собственный дом. Тридцатишестилетняя, все еще красивая, Галя выбрала из множества претендентов самого, как ей казалось, достойного и скоропалительно выскочила замуж.
Новоявленный муж в семье ко двору не пришелся. Анне Федоровне с Кириллом в Саше мерещилось что-то жестокое, расчетливое. Оскорбительной казалась бесцеремонность, с которой он расположился в их жилье, не гнушаясь полушутливо покрикивать на тещу. Маленькая Иринка же невзлюбила нового папу сразу. Дождавшись, пока Саша разляжется на диване, она выскакивала из-за шкафа, делая страшные физиономии и кривляясь, словно злой клоун в цирке.
Однако препятствовать счастью дочери Анна Федоровна не хотела, и вскоре молодые отбыли в кооперативную квартиру, купленную, разумеется, на деньги тещи. Анна отдала все свои накопления, внутренне радуясь, что дочь наконец счастлива, хотя и недолюбливала зятя по-прежнему.
Теперь же, когда слег отец, Саша будто бы мстил тестю за недобрый прием и возить Галину в расположенную далеко больницу отказывался. Галка приехала пару раз на перекладных, измаялась по дороге, да и плюнула, совсем навещать отца перестала. Но не могла же Анна Федоровна рассказать такое умирающему мужу.
– Занята она очень, – пряча глаза, поведала она Кириллу. – На ответственную работу вышла. А ты не горюй, смотри, кого я тебе привезла.
Она поднялась, выглянула в коридор и позвала вполголоса:
– Иринка!
В палату вбежала десятилетняя девчонка с непослушными, вечно рассыпающимися косичками. Увидев деда, всегда такого большого, сильного и веселого, беспомощно лежащим на койке, Ира не смогла сдержать слез. Села у края кровати и тихо заплакала.
– Ну-ну, что ты? – Кирилл, с трудом подняв руку, вытер пальцами слезы, бежавшие по щекам девочки. – Не надо. Мне уж сегодня полегче стало. Скоро поправлюсь, пойдем гулять с тобой. Будем самолеты бумажные запускать. Помнишь, я тебя учил, как наш военный истребитель назывался?
– МиГ-1, – всхлипнув, пробормотала Ира.
Анна, воспользовавшись свободной минуткой, присела на стул в углу палаты и прикрыла глаза. Голова кружилась от множества бессонных ночей. Но позволить себе до конца расслабиться, отдохнуть она не могла – когда Кирилл будет уходить, она должна быть рядом.
Когда Кирилла не стало, Галина не разрешила Анне Федоровне взять Иришку на похороны. Сказала:
– Нечего ребенка травмировать, пусть дома сидит.
Когда запирали квартиру, в которой билась и криком кричала Ирочка, у Анны Федоровны сердце кровью обливалось. Как же можно не дать любимого человека в последний путь проводить? Но Галка своего решения так и не изменила, упертая была.
Совсем осиротела Анна Федоровна после смерти мужа. Осталась у нее в жизни одна забота: на ноги поднять Ирочку, за которой Галка со своим новым мужем следить не спешили. Девочка росла и все больше становилась похожа на прямую, несгибаемую бабку, чем нещадно раздражала отчима. Идти на компромиссы она не желала и воспитательным методам Александра не поддавалась. Росла сама по себе, не боясь суровых высказываний отчима и не обращая внимания на стоны матери. Галина иногда пыталась вступиться за дочь, но особенного упорства не проявляла. Все же Саша был ее мужем, кормильцем и серьезный конфликт был опасен. И Галя, с детства привыкшая, что ее оберегают и лелеют, привыкшая получать от жизни самое лучшее, закрывала глаза на жестокость Александра по отношению к своей единственной дочери.
Дверь Галкиной квартиры оказалась не заперта. Анна Федоровна, приехавшая навестить дочь и внучку, едва толкнула ее – и та сразу же поддалась. В квартире гремел скандал. Зять Саша опять бушевал, воспитывая строптивую падчерицу.
