Мирослав Бакулин - Зубы грешников (сборник)
– Нету никакой войны, понимаешь, нету! – кричал раздраженный Колька.
– Сейчас нету, завтра будет, – твердо отвечал дед, – ты, главное, Коленька, учись да молись. Тебе пока самому-то думать рано, ты вот хоть меня слушай.
В военкомате Колька попросился в десантуру. За месяц до призыва дед захворал. Он перестал есть, только пил крещенскую воду из фляжки. Перед смертью он позвал дочь и Кольку попрощаться.
– Господь судил мне за верность помереть на Пасхальной седмице. Поэтому не отпевайте меня.
– Да как же, папа, как же не отпевать-то? Времена уже не те… – сокрушалась дочь. – В райцентре и церковь открыли, молодой священник туда ездит, святит…
– Я говорю, не отпевать, – твердо сказал дед, – все равно превратите поминки в пьяную тризну. Закопайте, и все.
– Иди ко мне, – позвал он Николая.
Тот подошел.
– Вот что, Коля, ты на войну едешь, не перебивай, перед смертью моей дай слово. И слово твое должно быть крепко. Одного тебя я учил здесь «бузе». Да жаль, не научил с Богом разговаривать. Так вот, когда ты окажешься на войне и увидишь врага, который будет танцевать наш воинский танец, знай, что ты должен его убить. Убить, а иначе наше искусство воинское против нас же и обратится.
– Да меня на Кавказ посылают… – начал было Колька.
– Ты не перебивай, молодой еще и не знаешь, что прошлая кавказская война сто лет шла, и кавказцы наше боевое искусство на себе сто лет знали. Многое за это время переняли, многое проведали. Поэтому дай ты мне слово, что если такого врага найдешь, ты его убьешь. Дай слово.
Ну, Колька под слезы материнские и дал слово выжившему из ума Деду-Непоседу, который наконец помер и которого похоронили без отпевания.
Перед отправкой Колька напился до беспамятства, плохо помнил, как их везли на барже от родного поселка до райцентра, как потом долго тащились они на автобусе до областного города, и очнулся только в поезде, где царило всеобщее ликование молодых бойцов, отправлявшихся на край света тянуть армейскую лямку.
Край света оказался Чечней, где как раз разгорались военные действия. После учебки на блокпосту Колька чувствовал себя героем фильма Копполы «Апокалипсис сегодня», но только до тех пор, пока снайперской пулей не разнесло череп его другу Лехе. На разминировании он познакомился с ребятами из соседнего батальона. Они рассказали ему, что за два года батальон сменился почти наполовину, много парней улетало домой «грузом двести».
Все больше и больше стал понимать Колька, как много дал ему Непосед, как многому научил. Однажды ему пришлось охранять связанного пленного чечена. Тот неожиданно вырвался и бросился с острой палкой на Кольку, который привычным, автоматическим движением сделал «жаворонка», вырубил нападавшего и связал его. Страх навалился, когда все уже было позади. Колька ухватился за дедовы уроки, как за ниточку, которая связывала его с безмятежной прежней жизнью, с возможностью выжить.
Были в соседнем батальоне и свои легенды. Ребята рассказывали про Заговоренного. Звали его Иван Кутовой. Этот щуплый, тихий парнишка уже успел понюхать настоящего пороху. Его взвод два раза полностью менял свой состав. Первый раз ребята погибли на перевале, а Ивана засыпало землей в окопе, и он откапывался, контуженный, несколько часов. Второй раз в дозоре снайпер уложил троих его товарищей, а он, простреленный, снова остался жив. Через полгода службы солдаты старались быть как можно ближе к Заговоренному: его смерть не трогала. За него, говорят, молились мать и весь приход их маленького дальневосточного рыбацкого поселка. Это непонятное слово «молитва» окружало Заговоренного какой-то тайной. Солдаты верили, что Ивана заговорила его мать, которая могла не отпустить единственного сына в армию, но он исполнял обет покойного отца, офицера-подводника, считавшего воинский долг святым обязательством русского мужчины.
Скоро вера в то, что смерть не властна над Иваном, стала своего рода талисманом всего батальона. Офицеры уже не ругали солдат, которые рыли окопы рядом с окопом Ивана, нарушая все законы дислокации огневых точек.
Служба свела Кольку и Заговоренного на одном блокпосту. Их, уже почти дембелей, послали в село неподалеку от Грозного, где боевые действия не велись. Они должны были проверять проходящий транспорт, разминировать соседний лес. Село было маленькое, спокойное, все друг друга знали.
Колька расспрашивал Ивана про его жизнь, про то, кем он будет после армии. Иван собирался поступать в семинарию, стать попом. Все это смешило Кольку. Поначалу он подтрунивал над Иваном, два раза они подрались, причем Колька разбил Ивану лицо и при этом шутил, что Заговоренного только чеченские пули боятся. Колькина «буза» казалась выше тайных молитв Кутового. Но Колька вспоминал Непоседа, его твердую веру и осекался, когда на языке вертелось очередное богохульство.
Через месяц службы, когда, казалось, война окончательно отошла от поселка, на блокпостах стали пропадать солдаты. То один, то другой исчезали ребята, никто не просил за них выкупа, нигде не находили трупы. Ребята стали собранней, внимательней.
Осенью в селе играли свадьбу, со всего района съехалась родня жениха, свадьба была небольшая, но шумная. Охранять ее послали Кольку с Иваном.
Здесь-то, на свадьбе, Колька и увидел ВРАГА.
В самом центре села стоял бывший Дом быта, в котором теперь располагались поселковая администрация и отделение милиции. Из бытовых услуг здесь остался только парикмахер. Его звали Махмет. Это был высокий, почти совсем седой человек, молчаливый и, казалось, даже медлительный. Он стриг мужчин и мальчиков, но не отказывался и от дополнительного ветеринарного заработка – помогал резать и разделывать коров.
И вот на свадьбе, когда мужчины танцевали, он вышел в круг и, поначалу мелко засеменив ножками, стал вдруг размахивать руками, как большая неуклюжая птица, потом попал в размер барабана и стал совершать те движения, которые были так знакомы с детства Кольке. Вот он сделал «веретено», двух «жаворонков», ухнул ногой «кочергу», развернул руки в «плюхе», а потом, несколько наклонившись, пошел «волчьим шагом».
У Кольки в душе захолонуло. Махмет знал дедовскую «бузу» и знал ее хорошо. Дай такому нож…
Ночью Колька нашел Ивана и рассказал ему про виденное.
– Понимаешь, я деду слово дал, что должен его убить.
– Да ведь ты под трибунал пойдешь…
– Я слово дал. Такие люди свое искусство не просто так получили, это мастерство, как шило в мешке… Оружие, оно войны просит. А может, это он и режет ребят наших?
– Убить живого человека – грех страшный, такого у Бога не отмолишь. А если он действительно ребят наших режет, тогда он враг страны нашей и за это должен ответить, – решил Заговоренный.
– А как же узнать, что он – тот самый враг?
– Нужно устроить ему засаду.
– Да ведь в засаду приманку нужно положить. А мы чем его приманить можем?
– Я буду приманкой, – решил Иван, – меня все считают Заговоренным, вот мы и поглядим, какой я заговоренный.
– Да ведь он тебя убить может…
– Мой Господь, в Которого ты не веруешь, говорит, что без Его ведома ни один волос с нашей головы не упадет. Решено – я буду приманкой, а ты – охотником.
Через неделю они все спланировали. Они уже знали, куда и когда ходит Махмет, что раз в неделю он ездит в соседнюю деревню к родне, ночует там. И как раз в том направлении был блокпост, на котором пропало двое молодых солдат.
Засада была простой. Иван должен был попроситься в машину к Махмету доехать до ближайшего блокпоста. Колька должен был следить за машиной с высокой точки, где дорога делала крутой поворот. Если что-то произойдет, машина все время будет на виду, снайперская винтовка поможет разрешить ситуацию быстро и точно.
Как и договорились, Иван сел в машину к Махмету. А Николай ждал ее в засаде. Он уже слышал звук красного жигуленка Махмета и весь напрягся, боясь, что не увидит на соседнем кресле Ивана, что он (или, может быть, уже его труп) лежит в багажнике, и тогда он всадит весь боекомплект в тугую седую башку Махмета. Но звук двигателя вдруг умолк. Николай дернулся в сторону, туда, откуда только что ехала машина. Он быстро побежал по склону к дороге, уже не думая о возможных растяжках. То ли кровь, то ли красное пятно машины мелькало перед его глазами. Да, вон она стоит в кювете пустая.
Неожиданно – удар в затылок, и взгляд Николая померк.
Придя в себя, он увидел Ивана, жестоко связанного алюминиевой проволокой, избитого, с затекшим левым глазом. Пошевелил руками, они связаны веревкой за спиной, голова гудит, как колокол, ноги затекли.
Небольшая поляна в лесу, скорее похожая на воронку от фугаса, в яме посередине догорает небольшой костерок. У костра сидит Махмет и протирает новенький «калашников».
– Что, пришел в себя? Хотели меня, как барана, вдвоем порешить? Нет, у Махмета чутье, Махмет знает, когда смерть внимательно смотрит ему в глаза. Это Махмет будет резать вас, как баранов. Резал вас и резать буду. Тихо, спокойно. Аллах мне воздаст за каждого неверного.
