Мария Метлицкая - Кровь не вода (сборник)
А что трудности в бизнесе – так у кого их, собственно, нет? Он будет бороться, сражаться, стремиться. И – вырулит. Точно. Подумаешь – сложности! Впервые, что ли?
И все у него, Куропаткина, будет отлично. Он справится. Такое бывало не раз. И что? Проносило!
А вот по поводу Евсюковой… Здесь, конечно, сложнее. Любит он эту дуру и стерву. Любит. И Ваньку. Ну, ладно. Что делать? Не самое страшное – капризная и избалованная жена. К тому же – при всех своих недостатках Инна Ивановна верная. Налево не смотрит. Хозяйка хорошая. Ну… Неплохая. Не любит, когда в доме грязь. И кстати! Насчет готовки. Борщей, конечно, не варит и пирогов не печет, а вот фетуччини с грибами готовит! И лазанью, и киши там разные – с грибами и сыром. Не очень он, правда, любит все это, но… Ему бы котлеток с борщом. Но это не Иннина пища. Плебейская, в смысле. Но это можно поесть у мамули. Кстати, всегда.
И еще фасолевый суп. Ум-мм!
Куропаткин вздохнул, надел пиджак, запер офис и спустился вниз. В ресторан идти расхотелось – захотелось домой. Так захотелось!
Он быстро доехал до дома, поднялся на свой этаж и, повертев в руках ключи, чуть подумав, нажал на звонок.
Жена открыла дверь и посмотрела на него так, словно раздумывая: пускать – не пускать?
Потом, однако, вздохнула и чуть отступила назад.
– Привет! – сказал Куропаткин и скинул ботинки.
– Поправь, – кивнула она на развалившуюся обувь. – У нищих слуг нет!
Куропаткин нагнулся и выровнял свои ботинки.
Она удовлетворенно кивнула, усмехнулась и молча ушла на кухню.
Он, не торопясь, вымыл руки и тоже пошел вслед за ней.
На кухне работал телевизор – какая-то чушь по «Домашнему» – что-то из жизни миллионеров: рублевские жены хвастались успехами маститых мужей и проводили экскурсии по дому.
Жена жадно всматривалась в экран, и на ее лице было растерянное и жалкое выражение.
Ванька ковырялся в тарелке с овсянкой и раскачивался на стуле.
– Не качайся! – резко бросила Инна. – Стул счас развалится!
– И спину сломаешь! – подхватил Куропаткин.
Жена бросила на него уничижающий взгляд и зло усмехнулась.
– Папа пришел! Воспитатель! – прокомментировала она мерзкеньким и елейным голоском.
Ванька испуганно переводил взгляд с одного родителя на другого.
Куропаткин сел за стол и посмотрел на сына:
– Ну, как успехи? В школе и в гольфе?
Ванька глянул на мать, словно спрашивая у той разрешения – а стоит ли вообще отвечать на вопросы этого человека?
Инна отвернулась к плите, но вся ее гордая и очень прямая спина кричала, вопила и негодовала в адрес этого человека.
Ванька пожал плечом:
– Да нормально! А ты, пап, где был?
– В командировке, – ответил Куропаткин, немного краснея.
Инна Ивановна фыркнула, но ничего не сказала.
– Инн, – наконец спросил муж, – а можно что-то поесть?
Она резко повернулась к нему, и он увидел, как на ее щеках запылали алые розы.
Молча и со стуком она поставила на стол сыр, масло и хлеб. Налила себе кофе и села за стол.
Куропаткин снова вздохнул и промямлил:
– А кофе?
Она ничего не ответила, дернулась и стала о чем-то расспрашивать сына.
Куропаткин встал, сварил себе кофе, взял два бутерброда и молча пошел к себе, чувствуя на своей спине ее очень пронзительный, просто испепеляющий взгляд.
«Хорошая получилась бы из нее актриса, – устало подумал он, – ну, в каких-нибудь сериалах. На НТВ».
Он сел за письменный стол, открыл ноутбук и принялся за бутерброды. Потом услышал, как хлопнула входная дверь – жена повезла сына на занятия.
Он расслабился, потянулся и встал. Прошелся по квартире – и с удовольствием отметил, как все красиво у них и со вкусом.
«Нет, молодец все-таки Инка, – подумал он. – Вот как все умеет! Тут вазочка, тут скатерка. Тут торшерчик затейливый. Зеркало, шторы. Здорово как. И как красиво. Женская рука, что говорить!»
Он принял душ уже совсем счастливый – дом свой он любил, – потом налил чаю и пошарил в холодильнике. Там обнаружился какой-то кусок пирога. Откусил – с творогом. Съел с удовольствием.
Потом пошел в гостиную, включил телевизор и на канале «Спорт» нашел биатлон.
В кресле было уютно, в доме тепло. И он в хорошем настроении совсем расслабился и задремал.
Перед этим подумав, какое же счастье, что его пронесло! А с Инкой – да все разрулится. Сколько раз ссорились, какие дела!
Разбудил его телефонный звонок. Приятный женский голос справлялся насчет работы.
Он все объяснил и, кашлянув для солидности, попросил соискательницу рассказать о себе.
Она представилась – Инна Фролова.
При слове Инна его слегка передернуло. Но дальше все было приятно – Инне Фроловой было под тридцать, разведена, имеет малолетнюю дочь. Дочь живет с мамой недалеко – в Балашихе. А она, Инна Фролова, имеет жилплощадь в Москве. На Комсомольском проспекте. Деньги большой роли для нее не играют – ну, такие обстоятельства, можно без подробностей?
Можно. Конечно.
А что волнует? Да неохота дома сидеть. Три года сидела, и так надоело, что… да что говорить. А ваш офис – ну прямо у дома. Пешком минут десять. С десяти и до шести, правильно? Вот! Два выходных – все прекрасно. Меня все устраивает. А вас? Да, опыт имею – ну, не такой уж большой, но…
И она назвала фирму-конкурента – Куропаткин чуть не присвистнул от неожиданности и удивления.
Завтра? Устраивает, а почему нет? Да нет, не то чтобы спешно, но очень хочется выйти.
Ну и договорились на завтра.
Инна пришла через пару часов – бросила презрительный взгляд на сидящего в кресле мужа и, ничего не сказав, только хмыкнув, ушла на кухню.
Он слышал, как она говорит по телефону – голос был приглушен телевизором, и разобрать ничего было нельзя. Наверное, с мамашей. Естественно, со своей. Его матери она никогда не звонит.
Тещу свою он… мягко говоря… Нет, не надо мягко – надо как есть. Тещу свою, Аделаиду Степановну, он ненавидел.
Жуткая тетка. Такая махина с пергидрольной башней на голове – с черными наведенными бровями, с ярко-алой помадой и бриллиантами с полкулака.
Аделаида Степановна всю жизнь прослужила в гостинице. Работала с контингентом – так она называла иностранных гостей. Стучала, наверное. Наверняка! Небось при погонах. Не меньше майорских. Такой, правда, и генеральские очень к лицу.
Хвасталась, что у нее в ушах «по коттеджу». Мужа своего, скромного и «никчемного» Ивана Ильича, всегда презирала. Но не разводилась. Сохраняла, так сказать, статус.
Иван Ильич был скромным бухгалтером в строительном тресте. Стырить там было нечего, вынести тоже. Ну, муж «ни о чем», что говорить. Аделаида любила со скорбным лицом рассказывать, что «дети и дом были на ней». Так оно, конечно, и было. Ее рассказы «про жизнь» были до противного однообразны – уважительно она говорила о знакомых, с которых что-то имела, – мясник Поливайко, маникюрша Светлана, зубница Клара Васильевна. Лида из «Арбатского», из гастрономического отдела. Скорняк Рабинович, ювелир Наум Маркович. Спекулянтка Зойка из магазина «Весна».
«В доме у нас было все!» – гордо заявляла она, предварив тем самым любые вопросы, – а может быть, чего-то и не было, а?
Да кто бы решился об этом спросить? Нет таких смелых. Зятя своего, Куропаткина, она, естественно, не любила и считала человеком никчемным. А мужа так и вовсе отправила в ссылку на дачу – чтоб не маячил перед глазами, ну и вообще – не портил настроения ей, королеве.
Дочку обожала и очень жалела – ну, не такая судьба же должна была быть у ее красавицы, не такая! Да где она, справедливость? Впрочем, кое-что понимала: Инка не девочка, есть ребенок – ну, встретит кого-нибудь поудачливей, и нечего думать! А не судьба – пусть живет с Куропаткиным. Черт с ним.
Слава богу, весь ее пыл был направлен на сына и на сноху. Вот уж несчастная женщина! Сын был тоже никчемным – отпрыск папашин, и она все про него понимала. Тухлая кровь. Но винила во всех бедах сноху. Ох, той доставалось!
А любимую дочь, как могла, утешала. Поддерживала, ну и, конечно, жалела.
Мать Куропаткина со сватьей не общалась – раз в году на дне рождения внука, и все, выше крыши. Ну и теща ее не жаловала – оно и понятно.
На свадьбе мать сказала ему:
– Колечка, я все… понимаю. Ну, или стараюсь понять. Но здесь – уволь. Никогда!
Куропаткин все понял и, разумеется, согласился.
Теща приезжала довольно часто. Сидела на кухне, трясла дорогими подарками Ваньке и с укором смотрела на зятя.
Инка с ней нежно ворковала, сплетничала, обсуждая родню и знакомых, вместе они поливали невестку Людмилу, допоздна пили чай, и она, слава богу, уезжала домой. После нее на кухне оставался тяжелый и терпкий запах цветочных духов и длинные белые волосы в раковине в ванной комнате.
