Алексей Сухаренко - Блокада. Запах смерти
– Настя! – спохватившись, крикнул вслед уходящей девушке Иван. – Анастасия! – повторил громче, видя, что девушка никак не реагирует.
– Ванечка… – обрадовалась она встрече. – А я не думала, что ты придешь.
– Почему? – удивился Зарецкий. – Разве ты не знаешь, как я к тебе отношусь?
– Да, но сейчас такое тяжелое время, все думают только о том, как бы выжить, – виновато пояснила Настя, но по ее лицу было видно, что она рада, что ошиблась.
– А я смогу выжить только при одном условии, – возразил Зарецкий.
– При каком? – попалась в умело расставленные силки Анастасия.
– Если ты меня поцелуешь, – немного смутился он.
– Ой, ну ты что, здесь же люди… – сконфузилась девушка.
– Где? – огляделся Цыган, увидев нескольких семенящих вдали прохожих.
– Ну ладно, – сдалась Настя, которой самой хотелось поцеловать Ивана, она просто стеснялась выказать свои чувства. Подойдя к Зарецкому, девушка встала на цыпочки и чмокнула его в плохо выбритую щеку.
– Нет, от таких поцелуев не выжить… – Зарецкий обхватил худенькое тело и приник к губам страстным поцелуем.
Его обоняние распознало слабый аромат духов, едва различимый запах мыла и ее самой, что вместе составляло настолько сильный букет, что он никак не мог заставить себя прервать поцелуй. Тело девушки, которое первоначально напряглось в его руках, неожиданно расслабилось и полностью обмякло.
– Настя! – испугался Зарецкий и, поняв, что она без сознания, начал трясти ее, пытаясь привести в чувство.
– Ванечка, – так же неожиданно, как потеряла сознание, пришла в себя после голодного обморока Анастасия, – ты извини меня, я тебя, наверное, испугала.
– Выходи за меня замуж! – в невольном порыве воскликнул Зарецкий.
– Ты сумасшедший. Разве можно сейчас об этом думать?
– А как не думать, если ты для меня все? Я боюсь за тебя!
– И я тебя люблю, – спрятала она счастливое лицо у него на груди. И оттуда встревоженно пробормотала: – Только мой отец тебя никогда не примет.
– А разве я ему предложение делаю? – попытался отшутиться Иван.
– Ой, Ванечка, что же с нами будет? – вздохнула Анастасия, плотнее прижавшись к любимому, отчего у Зарецкого началось легкое головокружение.
Но он уверенно ответил:
– У нас все будет замечательно!
Цыган поднял сумку с мукой, и они потихоньку пошли в сторону Настиного дома. Идти пешком было трудно, так как выпало много снега и ветром намело сугробы во дворах и на улицах, и дворники сгребали снег в большие кучи, чтобы хоть как-то очистить тротуары для пешеходов. На всем пути им попадались только стоящие на маршруте трамваи – из-за снежных заносов и отключения электричества. Проходя мимо продуктового магазина, где стояла большая очередь, девушка вспомнила о просьбе матери реализовать при случае талоны.
– Постоим пару часиков, – зябко поежилась она в своем пальтишке, – а я потом сбегаю домой и попрошу тетю Марию меня сменить.
– Что говорят? – обратился Зарецкий к молодой женщине, стоящей перед ними.
– Обещали студнем отоварить, вот люди и стоят, – грустно откликнулась та.
– Что ж, студень не мясо, но тоже неплохо.
– Чего уж хорошего? Крахмал да кишки резаные, – вздохнула собеседница. – Но хоть бы это завезли, а то детей кормить нечем.
Через час топтания на одном месте Зарецкий, видя, как продрогла Настя, стал уговаривать ее уйти. Но девушка, которой было жалко потерянного времени, но страшнее было вернуться домой с пустыми руками и увидеть глаза голодных детей, отказывалась.
– Так у меня мука есть, – вспомнил о гостинце Зарецкий и потряс сумкой.
– Мужчина, а вы не продадите мне немного? – услышав его слова, жалобно заканючила собеседница из очереди.
– И мне бы, браток, полкилошки, – обратился к Цыгану мужчина в солдатской шинели на костылях. – Могу на табачок сменять.
Узнав о том, что в очереди есть человек с мукой, люди загалдели, окружая Цыгана кольцом, наперебой предлагая что-либо на обмен, создавая таким образом подобие импровизированного рынка.
– Пойдем! – Анастасия схватила Зарецкого за руку и вытянула из уже почти сомкнувшегося кольца. А отойдя немного, спросила: – Что же ты мне сразу не сказал? Тебя же могли задержать за спекуляцию продовольствием.
– Да я после твоего поцелуя забыл обо всем, – улыбнулся Иван. – К тому же я не спекулировал.
– Сейчас, если обнаружат человека с продовольствием одного типа, превышающим в несколько раз карточную норму, забирают, – предупредила его Анастасия.
У подъезда Зарецкий протянул ей сумку с мукой и собрался попрощаться, но девушка стала настойчиво звать его подняться. Заявила тоном, не допускающим возражений:
– Пока ты не попьешь у нас чаю и не съешь чего-нибудь, я тебя не отпущу.
Ивану, несмотря на безапелляционный тон, ее забота пришлась по душе, но он переживал, как к его визиту отнесутся домашние.
– Отца ведь нет дома, никто тебе ничего плохого не скажет. – В глазах у Насти показались слезы.
Цыган все не мог решиться, но когда девушка пригрозила, что не возьмет муку, сдался. Дома, не считая Анны Ефимовны, были мать Анастасии и дети. Узнав, что Зарецкий принес им несколько килограммов муки, Лариса растерялась, но, вопреки своим былым принципам, не стала возражать и сердечно поблагодарила.
– Вы, наверное, замерзли, сейчас я вам кипяточку налью, – засуетилась женщина, узнав о неудачном стоянии в очереди.
Она вышла на кухню, а Ивана окружили дети.
– Ты принес только муку? – спросила Катя. – А конфет?
– Прости, детка, но конфеток у меня нет, – улыбнулся гость, – но в следующий раз обязательно принесу.
– Так все взрослые говорят, – обиженно надула губки малышка. – А еще учат, что врать нехорошо.
– Ты что, мука лучше конфет, – вступился за Зарецкого Андрейка. – Из муки можно и хлеба, и блинчиков с пирогами испечь. А конфетами сыт не будешь.
Добавить что-либо к такому рассуждению было совершено нечего, и Настя с Иваном рассмеялись, чем еще больше обидели пятилетнюю девочку. Та побежала к бабушкиной кровати и улеглась на самый краешек рядом с Анной Ефимовной, тем самым показывая остальным, что не хочет продолжать с ними общение.
– Воду в чайник десять минут наливала, – вошла мать Анастасии, – напора нет, струйка, как нитка, тонкая. Но хоть есть, а на третий этаж уже не доходит.
Чайник поставили на примус и уселись вокруг стола.
– Угостить вас толком нечем… – вздохнула Лариса. – А давайте я хлебцев испеку?
Зарецкий, несмотря на голод, попытался отказаться, но детский хор выступил в безоговорочную поддержку, и женщина занялась стряпней. Хлебцы к чаю получились на восхищение вкусными. После хлеба, получаемого по карточкам, в котором было много примесей, включая отруби и жмых, эта еда казалась верхом блаженства.
– А вы, Иван, где работаете? – спросила у Цыгана Лариса.
Настя с ужасом ждала его ответа, понимая, что маму интересовала причина, по которой молодой человек не мобилизован.
– Сейчас я, можно сказать, тружусь при церкви, – собравшись с духом, сказал полуправду Цыган.
– Ах, ну да, – вспомнила Лариса о похоронах свекра.
Наступила небольшая пауза.
– А на фронт вас по заболеванию не призвали? – не выдержала мать Анастасии, пытаясь как можно больше узнать о молодом человеке, которого привела дочь.
– Я по малолетству судим был по мелочи, я же детдомовский, – честно ответил Цыган, предвосхищая возможный вопрос о родителях.
Настя по выражению лица матери поняла, что та очень сильно огорчена.
Словно на запах еды, домой стали возвращаться другие члены семьи Петраковых. Вначале с работы возвратилась Мария, которая, узнав, по какому поводу пир, с некоторым неприятным подтекстом пригласила Зарецкого почаще навещать их семейство. Все, кроме Ваньки, сконфузились от бесцеремонной прагматичности родственницы. Зарецкий же принял приглашение с радостью, хоть и понял подтекст. Потом пришел Вячеслав, отработавший смену на мелькомбинате. Увидев гостя, парень обрадовался, засыпав Ивана вопросами об общих знакомых из Волковой деревни. Мария подозрительно вслушивалась в их разговор, что пугало Настю, которая помнила о поездке с ней туда за продуктами и ее последствия. Наспех утолив голод, Вячеслав стал рассказывать о краже зерна.
– Представляете, шофера обвели вокруг пальца, накидав в машину вместо вещей какой-то хлам, и стырили целых пять мешков первосортного зерна, – хитровато посматривал он на Зарецкого, словно рассказывал исключительно для него одного.
– Да, много мучицы можно намолоть с пяти мешков… – высказалась Мария, посмотрев на принесенную Иваном сумку с мукой.
– Доиграются когда-нибудь эти люди, – осуждающе произнес Зарецкий, чтобы снять с себя налет подозрения, – сейчас за такие дела расстреливают.
– И ведь все равно не боятся! – подначила Мария, оглядывая родных, желая понять их реакцию.
– И не говорите. Я вон два гроба продал да еще могилки рыл за несколько кило, и то, когда получил муку от заказчика, нес со страхом. – Цыган старательно отводил от себя подозрения, крестясь, словно со страху.
