Наталия Терентьева - Страсти по Митрофану
Элька посмотрела на фотографию смеющихся друзей. Они снялись в парке. Ирочка, тесно льнущая к Костику, Танька, выставившая вперед тонкие губы и сбившая волосы на глаза, так что те начали слегка косить, София с непроницаемой улыбкой, стоящая с другой стороны от Костика, близко, но порознь, София не позволит себе прикасаться к мальчику напоказ, ее восточная гордость не позволит, Ваня, на всех фотографиях с вопросительной улыбкой смотрящий на Таньку, Костик, разрумянившийся, и, как обычно, потерявший равновесие в момент, когда стали фотографироваться, и еле держащийся на ногах – ноги так сильно выросли совсем недавно, Костик управляться пока с ними не научился…
Почему так все горько? Почему такие несовершенные отношения? Почему еще полтора-два года назад они дружили без оглядки, смеялись, ходили гулять в парк, играли в мяч, в «крокодила», вместе смотрели фильмы, а теперь… Может, все-таки позвонить родителям? Эля, вздохнув, набрала их номер.
– Элька! – обрадованно выдохнула мать. – А мы звоним-звоним тебе, связи нет…
– Я на море гуляла.
– На море? Ну и как там, дочка, хорошо?
– Хорошо…
Ну что она спрашивает… Море – это море, а Эля – это Эля. Просто от моря счастливым не станешь, по крайней мере, в пятнадцать лет.
– Элька, сейчас я отца дам. Он тоже хочет с тобой поговорить.
Как будто Лариса сейчас с ней поговорила. Если это называется разговор с матерью, когда у тебя кошки на душе скребут…
– Элька, как ты? Добралась до Юрмалы?
– Добралась, пап. Завтра конкурс.
– Выспись, дочка. У тебя все хорошо?
Сказать? Кому из них? Как это сказать, как описать то, что произошло днем? Неужели отец сам не слышит по голосу, что ничего хорошего у нее нет? Как сказать – он меня обнял и взял за руку, а через несколько минут наорал на меня ни за что ни про что, плюнул в мою сторону и ушел? Его отцу стало плохо, я не так отреагировала, но Митя же говорил такую ерунду, даже страшно повторять…
– Пап…
– Ты грустишь? Надеюсь, ты поела хорошо?
– Хорошо, пап.
– А что ела? Как там кормят?
– Кормят на убой, пап.
– Сколько раз в день?
– Восемь, пап.
– Во-осемь? Может, и мне к тебе прилететь на пару деньков?
Было бы неплохо, папа, если бы ты отдал часть дел своим заместителям и прилетел ко мне на пару деньков, да хотя бы на день…
– Прилетай, пап.
– Хм… хм… – закряхтел Федор. – Вот, значит… Ну куда мы с матерью от фабрики денемся… Сама знаешь…
– Знаю, пап. Все хорошо.
– Дочка, дочка… А хлеб их пробовала? Не забудь привезти что-то.
– Пробовала, целый день ем хлеб.
– Эля… Ну-ка, знаешь ли… Включи-ка скайп. Хочу на тебя посмотреть.
– Нет связи, пап.
– Точно?
– Точно. Интернета нет.
– Европа все-таки… – с сомнением протянул Федор.
– У них кризис, пап. Все уехали на работу в Германию, и урожай пропал, собирать некому, покупать некому…
– Элька, – прервал ее отец, – прекрати болтать. У тебя на самом деле все хорошо?
Элька услышала встревоженный голос матери: «Что у нее?»
Совсем низко пролетели две толстые белые чайки, крикливо переговаривающиеся между собой. В просвет между соснами был виден кусочек свинцового моря, светлого, спокойного, и медленно садящееся солнце в серо-голубой пелене облаков. «Что у нее…» Вопрос-то какой!.. Да ничего у меня, мам! У меня – жизнь. У тебя – жизнь, у папы, у вас вместе, и вот теперь у меня – жизнь. И в ней все не так, как хотелось бы.
– Элька, не молчи.
– Я не молчу, пап.
– Все нормально?
– Все блестяще, пап. Я иду в гостиницу, чистить зубки и ложиться спать. Спокойной ночи, малыши.
– Хорошо… А… – Федор не знал, о чем еще спросить дочь. – А там у тебя не темно, не страшно? Десять часов все-таки…
– Белые ночи, пап. Сейчас сниму закат и пошлю вам.
– Отличная идея, дочка! Завтра утром обязательно позвони перед конкурсом. Мы с матерью в тебя верим. Будь умницей!
Интересно, им не приходит в голову спросить, а как там мальчик, с которым она поехала? Им неинтересно? Они забыли, что она не одна? Они ведь знают, что он Эльке небезразличен… Не хотят лезть? Стесняются? Или им просто все равно? Скорей всего, просто все равно. Сыта, не простужена, и ладно. Отец даже забыл как будто, что она теперь без денег. Забегался. Дел много на работе. Людей хлебом надо кормить!
Элька закусила губу, чтобы не расплакаться. И ведь у нее – прекрасные родители. Они для нее ничего не жалеют. Они о ней искренне беспокоятся. По-своему, как умеют.
По дороге к гостинице она увидела группу детей из своей музыкальной школы. Они шли с пакетами чипсов, смеялись. Здорово все-таки было жить до двенадцати лет. Мир казался другим. Сейчас тоже здорово, но очень сложно и как-то… негармонично, что ли.
– Теплакова! – окликнула ее Ольга Ивановна. – Как дела? Готова завтра всех сразить?
Почему она так с ней разговаривает? Потому что она старше на тридцать или сорок лет? Сколько ей лет? Столько же, сколько Элькиной маме? Интересно, у нее есть своя дочь или сын? Что бы она сказала, если бы с ее ребенком кто-то так разговаривал?
Элька промолчала, улыбнулась.
– Молчишь? Ну-ну. А где твой партнер? Сбежал? Конечно, с таким характером парней не удержишь, даже если у твоего отца миллионы.
– Ольга Ивановна, – не выдержала Элька. – Что вы ко мне цепляетесь?
– Цепляюсь? Я – цепляюсь? – мгновенно завелась учительница. – Ты что, вообще, что ли? Да ты как разговариваешь?
– Как разговариваю, так и разговариваю, – пожала плечами Элька. – Не хуже, чем вы со мной.
– Жизнь тебе покажет! – зло засмеялась Ольга Ивановна. – Прокофьев! – закричала она одному из своих учеников. – Хватит уже объедаться чипсами, смотри, ты и так, как шар, раздулся, завтра лопнешь на конкурсе! А ты, Теплакова, не думай, что тебе все можно, если твой папа всех купил.
– Да кого он купил? Что вы говорите?
– Всех купил. И если тебе завтра что-то дадут, значит, и здесь всех купил. И голоса у тебя нет. Так, ничего особенного. Полно таких голосов. Просто у других возможностей нет. А тебе отец деньгами дорожку выстелил. Точнее, булками!
Элька знала, что обижаться, если тебя нарочно хотят обидеть, – последнее дело. Но слезы выступили сами собой. Глупость какая… Дорожку ей булками выстелили… Представишь такую картинку, плохо станет… Она побыстрее отвернулась. Вот черт, зря она этой дорогой пошла, надо было возвратиться по морю. Но ей казалось почему-то, что здесь она может встретить Митю. А ведь надо как-то помириться перед завтрашним выступлением. В номер к нему идти неудобно, лучше поговорить на улице.
Что случилось с Ольгой Ивановной? Неужели ей понравился Митя и она ревнует, галиматью такую несет? Но он же младше ее лет на тридцать, двадцать, сорок… Непонятно, на сколько, но сильно младше… Хотя это обстоятельство не мешает Марине Тимофеевне увиваться за Митей в школе… Все уже шепчутся… И не одной Марине хочется потрогать Митю, приобнять, причесать ему волосы, потрепать по щеке…
Эля развернулась и пошла к гостинице, не обращая внимания не то, что Ольга Ивановна нарочито громко стала рассказывать детям, что конкурс – дело очень субъективное и побеждают, как правило не сильнейшие, а самые богатые. Зачем ехать сюда было тогда?
– Какая приятная встреча! – Никита догнал Элю и ловко подхватил девушку под руку.
– Я тебя не видела…
– А я давно тебя видел, по другой стороне улице шел. Думаю, ну кто же такая красивая идет… Задумчивая… Что, привязалась к тебе эта тетка? Кто она?
– Привязалась… Это наша преподавательница из музыкалки, привезла сюда детей. Да ну ее! Она слишком волнуется перед конкурсом, так вымещает свое волнение.
– Ты – хорошая… – Никита ненароком поправил Эле волосы. Девочка чуть отстранилась. Он усмехнулся. – Пойдем, я тебя угощу?
– Я не голодна.
– Выпьем чаю… Такое милое кафе у моря… Пойдем, пойдем, сниму тебя на закате… Закат никогда не повторяется. Каждый вечер новые картины. Изумительно… Идем!
Эля колебалась. Она ведь хотела помириться с Митей… Но где его искать?
– Хорошо, только недолго. Я бы и правда еще выпила чаю. Очень стылый вечер.
– Пошли, пошли… Красивые слова знаешь… – Никита попытался взять девушку под локоть, но она аккуратно высвободилась.
– А знаешь, мне даже нравится, что ты такая недотрога! – засмеялся он. – Отвык совершенно от этого! Всё доступно, все сразу в первый день остаются у меня до утра, а хотели бы и до вечера…
– Вот прямо так все? – тоже засмеялась Эля.
– Нет, есть феминистки, которые не задерживаются. Получают удовольствие и уходят.
– Давай не будем продолжать эту тему? – попросила Эля.
– Стесняешься?
– Просто есть другие темы.
– Вот, давай сюда, видишь, как здесь уютно… Сейчас закажем чай и… выпить чего-то, да? Рижский бальзам со смородиной пробовала?
– Я буду только чай, Никита.
– Мило. Я, кажется, начинаю в тебя влюбляться.
Эля смотрела на симпатичного молодого человека и думала – вот когда так легко, не смущаясь, говорят об этом, это ведь неправда? Ну не стал бы он говорить, что влюблен, если бы это было на самом деле. А Митя? Митя – влюблен? А если нет, зачем тогда утром набрался духа и взял ее за руку… Бесконечный день… Все это было только сегодня утром…
