Алексей Сухаренко - Блокада. Запах смерти
Шкет выскочил из полуторки, забежал в магазин, который, будучи у Деда в банде, обворовывал, потому и знал, и юркнул в подсобное помещение с выходом во двор.
Цыган, пока дожидался напарника, уложил мешки с зерном в заготовленный деревянный короб, отсыпав из последнего несколько килограммов зерна в брошенную прежними жильцами клеенчатую скатерть. Затем заколотил на нем крышку. Именно таким образом, как доставляемое оборудование для хладокомбината, он и хотел доставить зерно в Волкову деревню. На этот случай у него оставались документы начальника цеха и пустые накладные с печатью, которые он заранее заполнил должным образом.
Взяв узелок с зерном, он поднялся к старухе из подъезда напротив. На стук в дверь никто не выходил, и Ванька дернул за ручку. Дверь приоткрылась.
– Мать, ты здесь? – крикнул он в пустоту квартиры.
Никто не отозвался, и Зарецкий стал по очереди толкать двери в бесконечном коридоре, и наконец за одной открылась убогая обстановка одинокого старого человека. На кровати он увидел укутанную в какие-то тряпки недавнюю собеседницу, видимо, спавшую.
– Хватит спать, бабка, вот тебе зерна немного. Поклюй, может, и тебе чуть веселей станет, – протянул в сторону кровати сверток с зерном Зарецкий.
Но бабушка, с которой он разговаривал чуть больше часа назад, была мертва. От неожиданности Ванька выронил сверток с зерном. «Счастливая», – пришла ему в голову странная мысль.
Вместе с вернувшимся Шкетом они с огромным трудом выволокли ящик во двор и, взгромоздив на сани, потянули по раннему снегу в сторону окраины города. Расчет оказался верным, и на двух мужчин, толкающих деревянный ящик, явно с содержимым производственного назначения, никто не обратил внимания. Придя домой, первым делом они сложили мешки с зерном в подпол и разобрали ящик, сложив доски в бане. Несмотря на усталость, Шкет, переживающий за свою семью, выказал намерение съездить в город опять – чтобы передать матери зерно.
– Я быстро, туда и обратно, – заверил он своего старшего товарища, – за пару часов обернусь. Еще успею соснуть, перед тем как мы поедем в гости к Деду.
Цыган не возражал. Наполнив зерном полный вещмешок, подельник Зарецкого отправился в путь. А Ванька после его ухода положил два мешка с зерном на сани и, прикрыв их от постороннего взгляда дерюгой, направился в сторону церкви. Оставив сани перед входом во флигель, постучал. Отец Амвросий, баба Фрося и Николка оказались на месте и приняли его с радушием, предложив кипятку с сухариком.
– Я бы и от пирогов не отказался, – улыбнулся Зарецкий.
– Какие пироги? Ты же знаешь, как мы живем, – обиженно прошамкала старушка.
– Да вас пора раскулачивать, – продолжал подшучивать над соседями Иван, – вон у вас перед дверью зерна два мешка валяются. Хоть бы прибрали.
– Какое еще зерно? – недоуменно пожала плечами Ефросинья.
– Ванька мне обещал зерна, – вспомнил Николка и пулей выскочил во двор. А через минуту вернулся, неся на спине первый мешок, и тут же убежал за следующим.
– Откуда зерно, Иван? – Батюшка поднял на Цыгана проницательный взор.
– Купил для церкви, – соврал тот, не моргнув глазом.
– Да оно же, по нынешним временам, целого состояния стоит!
– Продал фамильные драгоценности, – усмехнулся Зарецкий, давая понять, что исповедоваться не намерен.
– Что ж, спаси тебя Бог, – вздохнул отец Амвросий. – Сложный ты человек, но деяния твои направлены на добро, а значит, и душа у тебя добрая.
Шкет добрался до своего дома быстро, не успев даже устать, так как удачно сел на быстро подошедший трамвай. Дверь открыл братик и, увидев его, запрыгнул ему на шею, сбалансировав оттягивающий со спины вещмешок с зерном.
– Кто там, Сережка? – услышал Шкет голос матери.
– Это я, мам. – Он прошел в комнату.
– Ты зачем пришел? – не то недовольно, не то тревожно спросила та. – У нас милиция была недавно, тебя искала.
– Вот как? – насторожился Шкет. – А чего им было нужно?
– Обыск устроили, все продукты, что ты нам принес, вымели из дома, – с полным отчаянием запричитала женщина. – И когда ты за ум возьмешься?
– И сахал весь унесли, сволочи, – пожаловалась старшему брату лежащая на кровати с матерью его маленькая сестренка.
– Да я на минутку забежал, вас проведать да еды немножко принес, – стал торопиться покинуть опасное место Шкет.
– Чур мне, чур мне! – наперебой заспорили дети. – А что ты принес?
В этот момент в дверь квартиры застучали.
– Откройте, милиция, – раздался грубый мужской голос.
– Ох, Боже ты мой, – заохала больная мать, попытавшись встать.
– Не надо, лежи, – остановил ее Шкет и подскочил к окну, хотя понимал, что прыгать с пятого этажа бессмысленно.
– Где мои вещи? – обратился он к семилетнему брату. – А ну неси сюда.
Взяв простыню, расстелил ее на полу и высыпал на нее зерно, потом связал концы и засунул драгоценный узел под кровать. Затем набил пустой вещмешок своими старыми вещами, полагая, что если за ним следили, то первым делом захотят увидеть его содержимое. Едва он успел затянуть бечевку, дверь распахнулась, и в комнату вбежали несколько человек.
– Ни с места, милиция! – рявкнул милицейский старшина и на всякий случай врезал Шкету кулаком по скуле.
Дети заплакали.
– Не пугайте детей, – сплевывая кровь, прошипел Шкет.
– Поучи меня еще, урка! – прошипел милиционер и еще раз приложил по его лицу костлявым кулаком.
– Вяжите ему руки и тащите в машину, – отдал приказ человек в штатском, и Шкету стали скручивать за спиной руки, стягивая брючным ремнем.
– До свиданья, мальцы, пока, мам, – окинул взглядом перепуганных родных арестованный, прежде чем его выволокли из дома и затолкали в черный «воронок».
В управлении его сразу же привели на допрос.
– Капитан Солудев, – представился человек в гражданском, изучая подбитое лицо арестованного.
Возникла пауза. Офицер достал папиросу. Шкету до боли в печенках захотелось курить, но он сдерживался, пытаясь сохранить достоинство.
– Хочешь? – придвинул в сторону задержанного пачку работник милиции.
– Хочу, – сознался Шкет.
– Кури, – придвинул папиросы капитан.
Шкет закурил, оглядывая обстановку кабинета.
– Странно, такой молодой, а уже столько дел наворотил, – произнес офицер.
– А чего я наворотил? – сделал удивленное лицо арестованный.
– Что, не хочешь говорить начистоту? – поднял усталый взгляд капитан.
– Я чист, аки младенец, – решил съязвить Шкет.
– Ну, тогда придешь ко мне, когда не будешь таким чистым, – неожиданно нажал кнопку капитан, вызывая конвой. – Я с младенцами не связываюсь.
– Не, а чего? – пошел на попятную Шкет, который понимал, что сейчас его начнут бить, готовя к следующему визиту в этот кабинет. – Я готов говорить.
– Подождите, – бросил офицер зашедшему конвоиру.
Он внес в протокол допроса данные арестованного, а затем включил настольную лампу и направил свет ему в лицо.
– Что вы можете рассказать о краже продовольствия с Бадаевских складов? Какое участие вы в ней принимали? Кто еще участвовал в краже продовольствия? Какая роль в хищениях принадлежала начальнику складов Соскову Афанасию Игнатьевичу?
Шкет попытался пробиться взглядом через плотный световой занавес, чтобы увидеть лицо допрашивающего милиционера, но не смог.
– Я не понимаю, о чем вы.
Свет погас, в кабинет вошел мрачный конвоир.
– Подготовьте задержанного к допросу, – распорядился Солудев.
Шкета схватили под руки, протащили по коридорам до лестницы, а затем, спустив на несколько этажей вниз, втолкнули в камеру и лязгнули засовом.
«Ну и ладно, не так уж все и плохо», – подумалось Шкету. – Цыган, рассказывали, никого не сдал, хоть его трое суток лупцевали, а меня еще никто не бил как следует. Может, и я сдюжу».
И тут снова раздался лязг засова. Один за другим в камеру зашли трое мужчин в грязных солдатских гимнастерках с засученными рукавами.
Прождавши подельника до десяти часов вечера, Ванька Зарецкий почувствовал неладное и отправился на переговорный пункт, чтобы позвонить к нему на квартиру.
– А кто вы? – прозвучал в трубке неприветливый мужской голос.
– Это из районной библиотеки, – соврал Цыган.
– Из библиотеки? – удивился мужчина, но пошел звать соседей.
– Мама больна, не может подойти к телефону, – сообщил вскоре детский голос.
– А Артем дома? – спросил Зарецкий.
– Темку милиция забрала, – девочка заплакала, а затем понеслись гудки.
– Мужчина, вы закончили разговор? – видя, что Ванька перестал говорить, но не кладет телефонную трубку, вывела его из оцепенения телефонистка.
Зарецкому стало не по себе. Он никогда не был вором-одиночкой, но сейчас впервые почувствовал себя таковым. Оставшееся малочисленное воровское сообщество Ленинграда давно знало о конфликте между ним и Дедом, и сойтись с кем-нибудь для грабежей и краж для него, отколовшегося от авторитета, было невозможно. Шкет на допросе с пристрастием указал на их избу. Поскольку они не успели уничтожить Нецецкого с его прихвостнем, то и с той стороны в любой момент могли прийти с заточенным «гостинцем» по его душу. Цыган растерялся. Нет, не страх вверг его в такое состояние, а отсутствие четкого плана действий на ближайшее время.
