Александр ВИН - Неделя холодных отношений
– Как думаешь, обязательно попадётся?
– Думать уже времени нет, остаётся только надеяться. Пошли за второй дубиной, у меня там кофейку ещё немного осталось, надо бы допить.
С пристальной улыбкой капитан Глеб осматривал их лагерь, всё ещё привычно удобный и уютный, даже в медленно пропадающем свете утреннего костра.
– Завершим вот операцию – и великая лень поселится тогда в моем сердце. Кстати, когда ты последний раз курил?
– Не помню, дня три назад…
– И не хочется?
– Не-а…
Глеб с сожалением поболтал в руке пустую жестянку.
– Всё. И с чайными церемониями на свежем воздухе тоже завязано.
Он достал из внутреннего кармана куртки часто размокавшие за эти дни и так же каждый раз заботливо высушенные бумажные листы с копиями их паспортов. Расправил на колене один, меньше скомканный и почти не рваный, поднял от костра остывший уголёк.
– Я точно знаю, кто сейчас к нам приедет.
Сашка задохнулся от холодного воздуха.
– Кто?!
Не обращая внимания на требовательно-любопытствующие интонации в голосе сына, капитан Глеб Никитин аккуратно написал углём на обороте бумаги два слова, плотно сложил листок и передал его Сашке.
– Спрячь подальше. Потом, будет время, посмеемся…. Всё, по коням! Продолжим наши дела. Мне потребуется минут пятнадцать, чтобы дотащить вторую ловушку до отворота просёлка от главной дороги. Там и останусь ждать. Как только машина проедет мимо меня, закапываю стёкла так же, поперёк колеи. Ни вперёд, ни назад он уже целым не вырвется – пропорет колёса в любом случае. После – я бегом сюда, к обрыву. А ты двигайся в лес, сними там все наши петли, проконтролируй, чтобы ни одной верёвочки лишней по кустам не дёргалось.
– Зачем?
– Чтобы не оставлять после себя здесь ненужной грусти.
«Не дело тебе, малыш, при таких разговорах присутствовать. Беседа с приезжим злодеем может оказаться весьма неприятной и трагической…».
Исподлобья, упрямо Сашка смотрел на отца.
– Точно? Ты уверен, что мне обязательно нужно идти снимать петли?
Глеб усмехнулся.
– Уверен. За полчаса справишься – и быстро двигай ко мне, договорились? Ну, тогда всё, топай.
Подмёрзший снег хрустел под тяжёлыми башмаками громко, со стоном, громоздкая ледяная палка шуршала по ткани куртки на плече тоже пронзительно, поэтому и шум автомобильного мотора оказался для него внезапным.
Капитан Глеб Никитин еле успел отскочить в придорожные заснеженные кусты и в самый последний момент смог торчком поставить в сугроб, спрятав за толстой сосной, свою колючую ношу.
Знакомый по прежним, ещё городским, встречам чёрный автомобиль медленно проехал мимо него, плавно переваливаясь на буграх совсем занесённой дороги.
«Ага! Угадал! Сашка потом меня обязательно похвалит».
…Через минуту Глеб, не заботясь уже маскировкой и таинственностью, начал портить проезжую часть самодельной заградительной конструкцией.
Упрямый сын – это всегда, в той или иной степени, проблема.
Отойдя от костра, Сашка рванулся в лес по знакомым тропкам.
Все петли он снял очень быстро, по очереди сдёргивая нитки с настороженных прутиков. Двумя ударами тяжёлого ножа срубил тонкое прямое деревце, на ходу счистил с него несколько редких веточек и вершинку. Остановился всего лишь на минуту, чтобы прочно, без сомнений, примотать своего «Центуриона» сохранёнными от ловушек оранжевыми нитками к длинному древку.
Получилось оружие – копьё.
Для экономии времени спрыгнул у дальнего оврага с обрыва и припустился, как индеец, к назначенному месту по пустынному, ровному, подмётённому ночным ветром берегу.
У снежного сугроба с телом Вадима он был первым, и от него на дорогу прибежал, судя по отсутствию свежих следов, тоже первым. Но вот дальше….
Прямо на стёклах их первой засады стоял, криво осунувшись на передок, чёрный автомобиль с пробитыми колёсами.
Перед ним, переминаясь по снегу, – человек в чёрном.
И с ружьём.
– Вы?! Но как же так…. Николай Дмитриевич! Это же….
Тепло одетый, в меховой шапке и унтах, Николай Дмитриевич Татаринов поднял охотничье ружьё на уровень глаз Сашки.
Молча.
Медленно дожевал что-то трудное, пальцами обтёр жирные от еды губы, спрятал от холода свободную руку в карман полушубка.
– Это ты тут с папашей балуешься на дорогах?
– А вы.… Так это вы Вадима убили?!
Сжав зубы, Сашка поднял своё копьё.
– Зачем вы так?! И с нами…
Опасность появилась перед ним настолько неожиданно и явно, что Сашка совсем не понимал, что же сейчас нужно говорить и делать.
Он был скорее изумлён, чем испуган.
«Почему он?! Для чего ему было убивать Вадима? А как же Ева?! Что будет с ней?».
– Не подходите! У-уезжайте! Мы всё равно про вас всё знаем…. Не подходите!
Чумазый, небритый, с прожжённым, оторванным, криво подшитым рукавом спортивной куртки, с всё ещё липким шрамом на лице Сашка зло тыкал копьём в сторону толстого живота Татаринова.
И слёзы его были близки.
– Ну, если так…. Давай, зверёныш, режь, может у тебя что и получится.
Уверенный и спокойный, Николай Дмитриевич Татаринов достал из кармана кусок белого хлеба, сунул его себе в рот.
– Давай…. А если не сможешь, я всё равно потом пару раз пораню этим твоим грозным ножиком свои руки, распорю им же себе одежду поверху…. Скажу в полиции, что вы тут с папашей твоим безумным совсем озверели после того, как Вадима по злобе вместе убили! Кстати, а где твой удалой отец? По лесу за зайцами бегает или уже сдох от холода?
Татаринов прожевал хлеб. Сочно сглотнул, икнул.
– Задачка-то простая. Грохну сейчас тебя, маленький, потом батю твоего прикончу, такого сильно умного и проницательного, когда он на выстрелы сюда прибежит. Ведь он прискачет же, да? Обязательно! Выручать сынишку, расправляться с врагами. Знаю я его, забавный тип…
Потом испугаюсь, сообщу в органы, мол, беспокоился, приехал помочь старому знакомому с его сыном, думал, что нужно подвезти до дома, что они могли ослабеть…. А они меня вдруг захотели убить, набросились с оружием. Убийцы! Я защищался, самооборона была и только.
Так что ничего сложного, паренёк, простой этюдик…
В кармане запасливого Николая Дмитриевича Татаринова было ещё что-то съедобное.
Он улыбнулся Сашке, переложил ружьё из руки в руку. Удобно достал бутерброд в вощёной бумаге, принялся его разворачивать.
– Мой отец не такой!
Не опуская направленного в живот Татаринова острия копья Сашка заорал, задыхаясь холодным воздухом.
– Он не позволит…, он не даст вам….
– Брось истерить. Две минуты ещё поживи, я вот доем колбаску – и всё, прощаемся.
– Отец…. Он не струсил, он самый лучший! Он доберётся до вас! Вы ничего не сможет сделать ему! И вы даже меня сейчас не застрелите!!! Вы толстый, жирный урод, вот…
Зря Николай Дмитриевич Татаринов так увлёкся вкусной едой в столь неподходящий момент, зря не смотрел очень пристально во внезапно заблестевшие напротив него глаза испуганного поначалу парнишки.
– Ну, раз ты так…
Татаринов скомкал и отбросил в сторону масляную бутербродную обёртку. Но ствол поднять вверх он не успел.
Действительно, напрасно он не обратил никакого внимания на вдруг окрепший голос сына одного замечательного отца!
– Мат, товарищ гроссмейстер.
Холодный, тяжёлый, верный, утром наточенный, да ещё и в крепкой руке….
Нож «Отшельник» плотно лёг на горло Николая Дмитриевича Татаринова, а сзади, прижавшись лицом почти к самому его уху, капитан Глеб Никитин ещё раз тихо произнёс:
– Мат. На колени, приятель. И брось пушку.
Всё-таки в решающие моменты жизни многие люди склонны к сомнениям. Татаринов малость промедлил, а Глеб просто не хотел рисковать.
Охватив шею противника ножом, да ещё и продымленным, изорванным рукавом куртки, Глеб дёрнул того назад, а своим башмаком неожиданно ударил под колено.
Николай Дмитриевич не удержался, слабо осел на снег, и сразу же завалился набок. Ненужное пока ружьё отлетело в сторону и упало в снег.
Одним шагом оказавшись перед Татариновым, капитан Глеб наклонился, мгновенно приставил нож к его горлу уже остриём.
– Вот и славно. А то всё угрозы, угрозы….
И, тёмный измученным лицом, небритый, в истерзанной, прожжённой одежде, сверкая белыми волчьими зубами, Глеб широко улыбнулся своему сыну.
– Ну что, пацан, обещаешь больше не курить?!
Только что всё было вокруг хмуро и напряжённо в природе, стегал ещё по оврагам зимний предполуденный ветерок, глухо шелестели в громадной вышине своих стволов тёмной хвоёй столетние сосны. И вдруг….
Солнце прорвалось к обрыву, первая большая птица плавно пролетела над белым заливом, зашевелился мягкий камыш на берегу.
