Михаил Веллер - Баллады тюрем и заграниц (сборник)
У меня были другие представления о дружбе. Если можно польщенно кряхтеть, то из меня исходили те самые звуки. Все слова на пэ: подсудимый подопытный пациент.
Беседа приняла общий характер и доброжелательную тональность. Она сводилась к тому, что я должен прочитать письмо, написать ответ и с надписанным конвертом сдать учителю английского, а отправят на почте они сами.
Я принес письмо домой и стал читать. Почерк был разборчивый, хотя наклон не в нашу сторону. Некоторые слова знакомые. Но само письмо не читалось. Этот американский мальчик изъяснялся совершенно не так, как Лина энд Эйда из пайониэ кэмпа. Шифровка не имела ничего общего с Питом, который хэз а мэп.
Пришла с работы мать и развеселилась. Пришел со службы отец и озаботился. Их до войны учили в школе немецкому. Еще их учили, что любой контакт с иностранцем кончается статьей за шпионаж.
Командированному в Читу сослуживцу заказали мюллеровский словарь. И я узнал, что десятилетний Ник Гарднер живет близ городка Эгз в штате Колорадо. Его папа фермер и недавно купил второй трактор. Ник тоже хочет стать фермером. Еще он хочет приехать в Советский Союз и увидеть Москву. А меня он приглашает приехать в США и пожить у них в доме, на втором этаже есть комната для гостей. (Я не уверен только насчет названия города, но если на карте СССР были Ребра и Лобковая Балка, то почему бы и нет.)
Имущество фермера не вписывалось в советское мировоззрение. Оно нас не то чтобы унижало, но приводило в истерическое веселье. Фермер должен быть худой, небритый, в рваном комбинезоне на одной лямке. Хибара заложена банку, дети просят есть. Второй трактор… Русские танки! Министр падает из окна!
На фотографии сиял лобастый вихрастый крепышок в ковбойке.
И стал я писать по-английски. Папа купил машину. Он офицер. Летом мы были в отпуске в Ленинграде. Я люблю читать Джека Лондона. Хочу стать скульптором.
Англичанин вернул мне письмо с исправлениями. Он велел заменить фотокарточку. Желательно в школьной форме и пионерском галстуке. Форму почти никто не носил по бедности и необязательности. Моя давно стала мала. Приказ был – фотографироваться по грудь, ничего.
Через полгода пришел ответ. На конверте опять стоял московский штемпель. Отец одолжил мою переписку и через неделю велел закругляться с эпистолярным жанром. Политотдел дивизии и районный КГБ имели разные задачи и взгляды на выстраивание отношений с предполагаемым противником.
Ау, колорадский фермер Ник Гарднер! Купил ли ты третий трактор? Отвоевал ли во Вьетнаме? Как растет генетически модифицированная конопля?
Я хранил то письмо. Оно попадалось мне на глаза при переездах. Я взрослел, и ситуация взрослела вместе со мной.
Только что избрали Кеннеди. Взгляд Америки на Восток потеплел. Русские запустили человека в космос. Миролюбивый юный американец откликнулся на призыв к всеобщей дружбе. Фермер. В округе никого умнее сурков.
КГБ решал задачи, мелкие тоже. Контакт? Хорошо, последим, может пригодиться. Приехать встретиться? Не так сразу. Найти ему адресат там, куда замучится ехать. Владивосток – близко к Сан-Франциско. Если ткнуть в глухую середку карты – будет Забайкалье. В Чите тоже ткнули поглубже, попали в Борзю, это почти неприятный америкосам Китай.
Ход мыслей районного КГБ прост, как гипотенуза. Должен быть отец коммунист. Достаток в семье. Мальчик хорошо учится. Активный пионер. И пятерка по английскому.
Офицеры жили богаче остальных, а я был председатель совета отряда. Первый и последний раз в жизни анкета была истолкована в мою пользу.
Вот так американец получил вместо мальчика Коли из Москвы мальчика Мишу из Борзи. Бери что дают.
…Мирные советские люди жили в кольце врагов. Враги были коварны и многочисленны. Они мечтали поработить нас и захватить наше добро.
Американские империалисты, немецкие реваншисты, японские милитаристы, британские капиталисты, так в шестидесятые к ним добавились китайские гегемонисты. Португальские колонизаторы, норвежские натовцы, итальянские мафиози и голландские развратники. Швейцарские укрыватели краденого, израильские агрессоры и южноафриканские расисты. Все вооружены до зубов и ненавидят власть трудящихся. После лекции по международному положению пенсионеры пили валерьянку.
Врезалась в память навек трагико-романтическая живопись на цветной вкладке «Огонька»: трущобы в ущельях Манхэттена, и два худеньких бедных паренька, озираясь, пишут белой краской на мрачной обшарпанной стене: «Реасе!», и рисуют белую голубку – а к ним уже бежит, воздев дубинку, звероподобный полисмен: карать! Поджигатели войны, что с них взять. За призыв к миру там бьют и сажают в тюрьму.
Сознание с годами умнело, но подсознание оставалось травмированным.
Если не выпускать никого за границу и ввести цензуру на переводы книг и перлюстрацию писем, любая жизнь может показаться прекрасной, а трудности – частными. Лишь бы не было войны! Наши продукты были самыми экологически чистыми и вкусными, а их – синтетическими и безвкусными. Нам были открыты все пути, а у них карьеру делали только дети богатых семей. Наши медицина и образование были бесплатны, а у них болезнь разоряла простого человека, а университет был не по карману. Наши бесплатные санатории предоставляли отдых на уровне их миллионерских побережий.
Система давала сбои. Газета помещала фоторепортаж об американских безработных. Очередь выглядела нереально хорошо одетой. У нас таких вещей купить было негде. У городских читателей это рождало излишнюю мысль, что безработным быть, конечно, очень плохо, но уж работая они жили будьте-нате. Реакцию деревенских читателей следует охарактеризовать как лишенную мыслей тоскливую злобу.
Биография великого русского певца Шаляпина повествовала, как перед смертью он хотел на родину, в Россию, в Москву!.. Естественный вопрос, какого же хрена этот голосистый брат трех чеховских сестер не мог на свои гонорары купить билет и приехать в Москву, естественного разрешения не получал. Мало ли типа кто чего хотел. Хочется, перехочется, перетерпится. Умирающий талант нежен и капризен, как беременный. Но патриот!
Журналистка нашла Войнич, Этель Лилиан, автора одного из главных советских бестселлеров «Овод», пламенные карбонарии против австрийских реакционеров. Девятнадцатый век. Подруга русских народовольцев – жива, жива! Столетняя блоха была обнаружена в Нью-Йорке, в небоскребе, полностью забывшая русский и нимало не интересующаяся светлой жизнью в СССР. Момент выплаты ей безумных гонораров за астрономические тиражи сотен переизданий в Союзе – этот момент даже не встал.
Мы не платили Хемингуэю, не платили Фолкнеру, не платили Ремарку, потомкам любимого Сент-Экзюпери мы подавно платили шиш с маслом. Мы «не находились в конвенционном поле». Зачем платить, если можно и так.
А они, жирные твари, нашим писателям платили. Но мы им, то есть своим писателям буржуйские деньги, все равно не платили. Гонорары перечислялись через Внешторгбанк и забирались ВААПом, была такая организация по отъему авторских прав. А мимо Внешторгбанка шла статья за валютные операции (валютчиков по этой статье иногда шлепали).
Люди искусства регулярно попадали впросак (это промежуток между вагинальным и анальным отверстиями, подсказывает циничный консультант из памяти). Идет указ: отпраздновать юбилей Пушкина, показав его всемирное значение. Включается механизм подготовки юбилея по всем статьям. Самой вопиющей для народа оказывается та интересная статья, что почти все потомки Пушкина живут на Западе, причем, опять же, не говорят по-русски. А?! Гм. Почему там? При советской власти их бы никто не выпустил. При царизме им и так неплохо было, дворянство, имения, средства, положение. Напрашивалось неприятное: смылись в Гражданскую войну-с…
А вот и внучка Льва Толстого, а вот и правнук! Все там, за шеломянем еси.
Идеологическая борьба доходила до того, что американский роман «Живи с молнией» перевели «Жизнь во мгле».
Шедевром и бестселлером была книга правдиста Юрия Жукова «На фронтах идеологической войны». Разделы именовались: «Литературный фронт», «Театральный фронт», «Музыкальный фронт». Все ихнее было деградирующим, реакционным и антигуманным, шарлатанством по форме и диверсией по содержанию. Битлам, веберам и раушенбергам мужественно противостояли коммунисто-реалисты, близкие народу и заветам классики. Они были в загоне, в бедности, их никуда не пускали. Я храню этот образец злокачественного маразма – для памяти.
А вот и образец мироотношения – стишок против стиляг из журнала «Крокодил»:
Иностранцы? Иностранки?Нет! От пяток до бровей —это местные поганки,доморощенный Бродвей!
На карикатуре рядом кривлялись пестрые уроды.
Образ иностранца в советских СМИ – тема отдельных диссертаций по политтехнологии. Иностранец – крикливо и дорого одетый циник, лишенный патриотизма и руководствующийся наживой. Так выглядели иностранцы в советских фильмах. Страна происхождения не важна. Таковы все белые. Азиаты – коварны, льстивы, жестоки. Африканцы и вообще негры – простодушны и сравнительно человечны. Нищие всех стран и рас – это хорошие люди, добрые и честные, за то и страдают. Идеал человека – нищий негр-коммунист.
