Татьяна Соломатина - Роддом, или Жизнь женщины. Кадры 38–47
Анастасия Евгеньевна Разова (по прозвищу Тыдыбыр) зарекомендовала себя как отличный, талантливый, инициативный смелый врач. И была принята в круг своих. В круг, куда по протекции не проникнешь, а если и проникнешь – то не удержишься. Начало самостоятельного житья-бытия безоблачным не было. Пришлось привыкать к тому, что продукты сами в доме не заводятся и холодильник не подаёт на стол ужин, сколько бы ты ни пихал в него полуфабрикатов. Но это был скорее плюс. Оказалось, что если в прохладной коробке для хранения еды валяется слегка завяленная морковка и стоит пакет прокисшего молока – так и «чай для похудения» уже ни к чему. Удивительно, когда они с мамой хором кричали, что они ничего не едят, – так это была наглая ложь! Причём – самим себе! Врать самим себе – это вообще уже какой-то верх цинизма. Жрали они с мамой в три горла, вот что! А теперь, на диете самостоятельности, да плюс спортзал – и Анастасия Евгеньевна оказалась удивительно хорошенькой! Килограммов десять – ну ладно, пятнадцать! – отделяли её от того, чтобы стать такой же красоткой, как Оксана Анатольевна Поцелуева или даже Татьяна Георгиевна Мальцева. С той выдающейся разницей-форой в её годы. Ха! Она уже даже встречалась с молодым торакальным хирургом, сыном старого Бульдога. Но пусть он себе не думает ничего такого! Замуж ей расхотелось. Пока. А если ещё раз сделает замечание, что есть нечего и по всей её хате тряпьё разбросано, – так будет ночевать дома у мамы-папы!
Оксана Анатольевна Поцелуева (по кличке Засоскина) отменно выполняла функции заведующей обсервационным отделением. Хотя, когда Мальцева назначала её на своё место, имелись тьмы недовольных, куда более «опытных» (точнее сказать – старших по возрасту) претендентов. Но Татьяна Георгиевна тоже не первый день в роддоме, ага. Она отменно знала, что из «всего лишь» старшего ординатора патологии получится отменный администратор. При том, что Оксана – уже опытный, талантливый, вдумчивый врач, постоянно работающий над собой. Это было по праву её место. И хотя сейчас средний персонал был временно обезглавлен и Оксане было трудно (потому что Марго – это Марго!), но она не сдавалась. Уже третья старшая акушерка вылетала. А Оксана Анатольевна переселилась в кабинет старшей акушерки обсервации и помимо всего прочего лихо управлялась и с материально-ответственной работой. Не боги горшки обжигают. Хотя, конечно, человека надо найти. Вера Антоновна в старшие акушерки годилась, как полотенце для вороны. Управление – это отдельный талант. Роман Оксаны с Родиным Сергеем Станиславовичем был успешен. Его-то и романом уже нельзя было назвать. Практически семейная жизнь. Они подходили друг другу, как ключ к замку. Кто-то мог бы съязвить, мол, ребята так поизмотались половыми путями и семейными тропами, что уже устали и решили определиться, но это не так… Оба они обладали редким качеством: не бояться снова и снова начинать сначала. Так что они просто любили друг друга. Такое тоже бывает.
Родин Сергей Станиславович – всё уже сказано. Ну, кроме того, что он был отличным заведующим отделением патологии беременности и одним из ведущих специалистов в репродуктологии. И не скупился на порой излишние запросы бывшей жены. Это не считая отдельной щедрости к дочери.
Ельский Владимир Сергеевич. Неизвестно, испытывал ли он действительные чувства к кому-нибудь или чему-нибудь, кроме своей профессии, но со своей последней женой явно намеревался прожить долго и счастливо. Она была той безупречной «душегреечкой», к которым порой очень привязываются сильные мужчины. Веселушка-хохотушка, обожающая мужа-бога, умеющая не мешать, не навязчивая. А ещё она была беременна. Неонатолог без собственного ребёнка – это не то что сапожник без сапог. Это практически творец без творений.
А уволенная из «душегреечек» Варвара Андреевна Панина никакой «душегреечкой» никогда и не была, признаться по правде. У Семёна Ильича достало мужества на официальный развод. Мужества ли? Дело в том, что он развёлся, когда задумал строить дом. Заказал архитектору проект и – пока шли проектные и инженерные работы – развёлся. Варя, конечно, страдает. Но калькуляция «для детей» – для общих с Паниным детей – способна выдернуть её из любого страдания. Она немного пришла в себя. И стала регулярно названивать Семёну Ильичу на предмет обсудить старшего сына (негодяй так и жил в съемной окраинной хате с медсестрой) или пристроить внучку на приём не меньше чем к лор-академику. По причине обыкновенных соплей. Старая семья не отпускала Семёна. Танька позволяла жить при ней (и даже: жить с ней). Но его семьёй становиться не хотела. Ну да ничего. Стерпится – слюбится! Ему ли не знать! После стольких лет с Варей. Только вроде как он сейчас в роли Варвары Андреевны. Теперь не он позволяет. Теперь – ему позволяют. Ну и ладно. Главное, что он с Мусечкой. Пусть Танька забавляется как хочет. Чем бы ни тешилась, лишь бы дитя было при нём.
Семён Ильич Панин. Стал замминистра по материнству и детству. А ещё бывшим мужем Варвары Андреевны, приживалкой при Татьяне Георгиевне и отцом обожаемой дочери Марии… Старший сын его был счастлив со своей медсестрой, но с дочкой – первой внучкой Панина, которая была старше Муси! – ему не разрешали видеться. Всё в лучших традициях курятника. Нашли, чем шантажировать молодого мужика, – ребёнком! Будете показывать фигу подольше – побыстрей забудет, новых себе наделает. Младшие учились в Англии и потому особых хлопот не добавляли. Высокая должность приносила массу хлопот. То каких-то ТП хотят утвердить в помощь роддомам… До ночи рубились, даже Таньку с обещанным совместным выходом прокатил. Хотя это сейчас совсем не в его интересах.
– Сёма! Почему так поздно? Мы же договаривались!
– Ты знаешь, кто такие ТП? – хмуро буркнул вместо приветствий и объяснений.
– Тупые пи… – пардон, я помню. Нельзя выражаться при Муське.
– Традиционные повитухи, балда! Слушай, какая нажористая чушь! – Сёма достал из портфеля бумаженцию с министерскими грифами и зачитал вслух: – «Потенциальная польза обучения ТП для снижения пери– и неонатальной смертности является весьма перспективной в комбинации с улучшением качества медицинской помощи. Однако число исследований, соответствующих критериям отбора, недостаточно для окончательного вывода об эффективности данного обучения».
– Обучения чему?!
– Не перебивай. Сейчас закончу. «В период с тысяча девятьсот семидесятого по тысяча девятьсот девяностый год Всемирная организация здравоохранения поддержала обучение традиционных повитух (ТП) как одну из стратегий по снижению материнской и неонатальной смертности. До настоящего момента нет достаточно данных в поддержку обучения ТП, а имеющаяся информация весьма противоречива». А чему обучали или собирались обучать этих ТП – извини, не указано. Весь текст перерыл. Дважды! Из-за этой галиматьи и рубились до ночи. Министр сказал – сверху спустили. В рамках не то духовного скрепирования, не то прозападного типирования.
– В рамках чего? – округлила Мальцева глаза.
– Да какие, на фиг, тэ пэ?! – не обратил внимания Панин, распаляясь. – Акушерок в роддоме достаточно! То есть их, толковых и грамотных, недостаточно, ну так акушерок и надо учить, а не тупых, прости господи, пи…
– Муся! – строго напомнила Татьяна Георгиевна.
Да, Мусечка была его огромной отрадой. Только она могла успокоить и развеселить папу. Да, первое слово было «папа». Но если честно – он специально подучивал.
– А ещё священников хотят запускать в абортарии.
– Надеюсь, хоть не аборты делать?
– Не знаю… Пока только лекции про геенну огненную читать. А каждую, обратившуюся в ЖК на аборт, прежде отправлять к священнику. Интересно, церковь форму справки разработает? Штампик типа «лекция прослушана»?
– У нас церковь вроде же отделена от государства. Мы же светские люди… Ну и там это… свобода воли, все дела.
– А! – махнул рукой Панин. – О действительно важных, неотложных, горящих делах – и некогда. Дела приходится втихаря проворачивать. Изыскивать возможности. Россия. Борьба утопий с невежеством.
– Невежества с несправедливостью, – поправила Мальцева.
– Нет. Именно что утопий с невежеством. Утопий – с просвещением. Утопий – с постепенными толковыми реформами.
– Да не заводись ты!
Панин и не заводился. В министры он не метил. Да его и не прочили. Сменится министр – сменится и кабинет. И можно будет снова вернуться к ремеслу в полном объёме. Оно и по деньгам куда выгодней. Почти всю кубышку распотрошил на дом. Прекрасный дом в сосновом бору. Мусечка должна расти в большом доме, на свежем воздухе. Ещё чуть-чуть, и…
И звонок вызвал его на очередные «блатные» роды. Деньги даются нелегко. Временем, отрываемым от семьи. Про себя же он может называть Мусю и Таньку семьёй? Может. Всё равно никто не слышит. Танька не слышит. А Мусечка знает, что она его семья.
