Елена Колина - Воспитание чувств: бета версия
– Ладно, живите пока, – сказал номер 1 и убрал пистолет. – Шутка, ха-ха.
– Вы нам пока нужны живыми… – добавил номер 2. Номер 2 тоже был человек не без юмора.
Наши охранники не бросились защищать нас: Колян привстал и неожиданно тонким голосом сказал «только без рук», Петюн подтвердил его намерения, сказав «спокойно, братва, мы уходим». Их можно понять: а вдруг номер 1 решил бы, что в сложившейся ситуации Петюн и Колян им ни к чему?
Охранников из фирмы «Элегия» никто не вышвыривал, они ушли сами, тихо прикрыв за собой дверь: порученные им дети Романа пока нужны живыми, так что все нормально и они могут идти.
А мы остались с нашими новыми стражами.
Смена караула объяснялась просто и страшно: Роман в беде. Все решилось, но не в пользу Романа. К нам пришли нанятые врагами Романа бандиты или же сами враги Романа. Неизвестно, что лучше: у бандитов нет личной злобы к Алисе и Скотине (это лучше), но они могут оказаться полными отморозками (это хуже). Если же номера 1, 2, 3, 4 – враги Романа, то у них есть личная злобная заинтересованность в Алисе и Скотине.
Спустя какое-то время стало ясно: это бандиты. Ни один из номеров 1, 2, 3, 4 не обладал способностями к осознанным действиям, у них не могло быть общих интересов с Романом.
– Будете сидеть смирно, все будет тип-топ… – предупредил номер 1.
– И еда? Еда тоже будет тип-топ? – спросила практичная Алиса.
– Если пикнете – папашу убьют, – сказал номер 2.
Номера ушли устраиваться, мы остались одни. Вот мы, на разноцветных диванах вокруг письменного стола, онемевшие от абсурда нашего положения, сидим взаперти – на Невском, у Аничкова моста! – под нами – первомайская демонстрация. Внизу – праздничная толпа, а наверху – мы под стражей номеров 1, 2, 3, 4. Можно высунуться в окно, выбежать на балкон, крикнуть «спасите!» – не убьют же они нас… Но крикнуть нельзя, нам сказано: нас не убьют, убьют Романа. Мы заложники.
…Номера не ответили на вопрос, как их зовут, захотели остаться для нас номерами 1, 2, 3, 4, – не знаю, сами додумались или начальство запретило, чтобы между нами не возникли дружеские отношения (а с номерами какая может быть дружба).
Вот теперь нас по-настоящему заперли: из охраняемых мы стали заключенными.
В первый день нашего заточения они поленились вывести Мента. Это оказалось самым тяжелым – смотреть, как он мучается, не понимает, и терпит, и затем стыдится. Когда запах окружил нас, стало понятно, что все это не приключение… Когда номера при нас переговаривались, какую из комнат отведут под туалет Мента, стало страшно: это означало забвение норм, означало, что все можно.
– Я понял, им все можно, – сказал Скотина. – А нам что можно? Меня больше всего волнует Мент, чтобы у него не было инфаркта от стыда.
Скотина как-то сразу понимал суть, но иногда вот так глупил: почему инфаркт?
– Ты идиот, Скотина. Меня вот больше всего волнует, что с папой, – сказала Алиса.
– На мне кольцо, – вдруг сосредоточенно сказала Энен, повертев рукой перед нами, – это дорогое кольцо. Если его продать, то я смогу целый год кормить и вооружать нас.
Энен вела себя мужественно, но, как мне казалось, странно: не сказала ничего ободряющего вроде «нужно держаться» или «если не бояться, то все закончится хорошо», вообще ни слова не сказала всерьез.
– Давайте играть, как будто мы живем в замке, а они наши привратники. И сами решают, кого пускать в дом, а кого не пускать… – И нелогично добавила: – Или можем попробовать их подкупить. Нужно узнать, какая у них мечта. У каждого человека есть мечта, даже у Сырника и Пельменя.
Главным среди номеров был номер 2: у всех были пистолеты, но у номера 2 был еще мобильный телефон – у кого телефон, тот и главный, – и он связывался с начальством. Связь в квартире была капризная, по иронии судьбы лучше всего было слышно с балкона из нашей камеры. Каждое утро номер 2 входил к нам и, стоя на балконе над Аничковым мостом, орал на весь Невский: «Все тут: ребенок, старуха, ребята!..» Прохожие поднимали глаза – кто там орет на весь Невский? – и шли дальше по своим делам, кто мог представить, что там, над Аничковым мостом, сидят взаперти ребенок, старуха, ребята… В голове у меня бесконечно прокручивалось, как кадр из фильма: я выбегаю на балкон, отталкивая номер 2, кричу: «Милиция!», номер 2 стреляет в меня (промахивается, конечно), прыгает с балкона в Фонтанку, я за ним… Он не пристрелил бы меня на глазах у толпы на Невском, не спрыгнул бы с балкона, он был не Джеймс Бонд, но и я бы не выбежал, не крикнул: во-первых, не хотел спастись ценой жизни Романа, а во-вторых, я тоже был не Джеймс Бонд.
Номера 1 и 2 были приятели, называли друг друга Сырник и Пельмень, номер 2 был вылитый Сырник, с плоским непропеченным лицом, у номера 1 было более извилистое лицо и уши как пельмени. У номера 2, Сырника, были все полномочия по нам.
Ночью ко мне пришла Алиса.
Скотина, Алиса и Энен остались спать на диванах, номера разошлись по комнатам бабы Цили и бабы Симы, номер 2 направился в спальню Романа, а я – в комнату Скотины с найденным в Куче надувным матрасом. Наша Куча была как портал «найдется все!». Матрас, конечно, оказался дырявый, иначе его бы не выбросили.
Ночью ко мне пришла Алиса. Мне снилось, что кто-то пинает меня ногой: открыл глаза – Алиса, стоит надо мной, пинает меня ногой. Пнула меня еще раз, для верности, и сказала:
– Проснулся?.. А я не спала, мне страшно. Но ведь это хорошо, что мы заложники. Если мы заложники, если его ловят на нас, значит, папочка жив! А ты почему спишь, тебе что, не страшно?.. Знаешь что… Если хочешь, у нас будет секс… Хочешь, у нас будет секс? Ну?.. Ты что молчишь? Ты хочешь?.. Ты что, вообще ничего не чувствуешь?..
Я чувствовал очень много чего – и страх, как Алиса, и беспокойство: когда срок моей «командировки» закончится, мама пошлет за мной папу, и что же, он прибавится к нам, запертым здесь?..
– Ты не думай: я тебя не люблю… Я тебе предлагаю просто секс. Ты понимаешь, что я говорю? Когда у человека стресс, нужен просто секс. Это не любовь, это просто секс.
Алиса сказала мне в точности то же, что мама – Роману.
– Просто стресс? Просто секс? – глупо повторил я. – …У тебя всегда все просто.
– А у тебя всегда все сложно. …У тебя все сложно, а у меня все просто: просто стресс, просто секс…
Писать о первом сексе двух подростков – зачем, каждый может сам представить весь этот набор: и неловкость, и недоумение, и гордость, и восторг, и ощущение, что ты родился заново, и разочарование – как, и это все?! – и взрослое равнодушие к партнеру, и детская мысль: «Что скажет мама?»
Дело в другом. После того как у нас был просто секс, Алиса сказала:
– А вдруг наша любовь навсегда?.. Так ведь бывает, что влюбишься один раз и навсегда.
– Но ты же сама сказала… – Я не торговался, просто удивился, ведь Алиса сама сказала…
– Что сказала? Что это не любовь, а просто секс?.. Ну сказала… на всякий случай. Чтобы ты надо мной не посмеялся… если что. Если бы ты вдруг надо мной посмеялся. Если я тебя люблю, а ты меня нет, то мне будет стыдно. А секс предлагать не стыдно… Ну, если вдруг ты меня пошлешь.
На всякий случай, если вдруг… Потом, взрослым, я и сам иногда говорил вместо «я люблю тебя» «это просто секс» – просто отчаяние, обман, говоришь, чтобы не опозориться, если тебя отвергнут.
Алиса сказала мне то же, что мама – Роману. Неужели все это – любовь, отчаяние, надежда, робость, все эти «он меня не любит, но, может быть, все-таки…» могло происходить с моей мамой? Неужели у нее было столько чувств, неужели смешение чувств было таким пугающе сложным?.. Представить, что у нее вообще могли быть чувства, не относящиеся ко мне, было трудно, и я мысленно отступил, и она вдруг стала как будто не мама, а просто другой человек.
Я не думал об этом, не было такого – «и долго думал, сняв очки». Но это сидение взаперти, оно как-то пришлось вовремя. Наверное, меня нужно было запереть, чтобы я понял. Мысль, конечно, ничего особенного, но нужно было самому понять: я могу любить ее как тоже человека, отдельного от меня. В этом была какая-то печаль, как будто кто-то от тебя уходит, но и радость, ведь тогда и ты можешь уйти. И я все крутил и крутил в голове расхожее выражение, меняя ударение, и от этого неуловимо менялся смысл: она тоже человек, она тоже человек, она тоже человек. Моя мама.
Утром было больше похоже на жизнь, утром после чего бы то ни было все больше похоже на жизнь. Номера 3 и 4 все же вывели Мента на Фонтанку, нам выдали картошку из запасов Петюна и Коляна, мы поджарили ее на плитке и привычно расселись с тарелками по диванам. Внешне со сменой караула ничего не изменилось: кто бы ни был снаружи, собственные охранники или чужие бандиты, те, кто внутри, все равно сидят взаперти.
