Вадим Норд - В поисках Евы
Ева села в кресло, но ногу на ногу закидывать не стала. Свела вместе колени, разгладила юбку и спокойно, словно речь шла о чем-то обыденном, сказала:
– Я люблю тебя, Саша. Люблю и ничего не могу с этим поделать. Я понимаю, что это нехорошо, но это так.
– Почему нехорошо? – только и смог спросить огорошенный столь неожиданной новостью Александр.
– Потому что ты меня не любишь, – так же спокойно сказала Ева, выплеснувшая все эмоции без остатка. – Потому что ты хороший человек, ты помог мне, но ты меня не любишь, а я ничего не могу с собой поделать. Очень нехорошо получилось… Мне хотелось развивать наши отношения, но я не могла.
Я ничего не могла, ни переключиться, ни бороться. Потом ведь ты – пластический хирург, для тебя такие, как я, – это всего лишь работа. И ты знаешь, чем я зарабатывала, то есть – отрабатывала. Есть такая книга «Алгоритм самопознания».
– К черту алгоритмы вместе с самопознанием! – Александр встал, пододвинул свое кресло ближе к Еве, сел, положил руку на теплое колено (шерстяная ткань делала это тепло особенно уютным) и сказал, стараясь, чтобы его слова прозвучали как можно внушительней: – Ева, то, как тебе приходилось зарабатывать на жизнь, не должно сломать тебе эту самую жизнь. Нельзя жить прошлым, стесняться его, постоянно оглядываться назад. Прошлое не должно влиять на будущее. К тому же ты не делала ничего плохого. Ты не грабила, не убивала, не обманывала. Ты. предоставляла услугу тем, кто в ней нуждался. Может, это была не самая почетная, или, как сейчас говорят, «зачетная», работа, но в ней нет ничего позорного-зазорного.
– Да уж! – Губы Евы снова задрожали.
– Ничего! – повторил Александр. – Работа, как работа! Тяжелая только и опасная, это да. И все твое прошлое таково, что тебе совершенно нечего стыдиться. Не надо вешать на себя какие-то ярлыки и считать, что ты хуже других. Ты лучше всех! Не хуже, а лучше! Ну-ка, повтори: «Я лучше всех».
– Я лучше всех, – послушно повторила Ева с печалью в голосе и в глазах. – Какой бы я ни была, это все равно ничего не меняет.
– Это меняет все! – возразил Александр, убирая руку с Евиного колена. – Самооценка меняет все! Странно, что ты, взрослая умная женщина, этого не понимаешь. И еще запомни, пожалуйста, что для любого врача, любого нормального врача, пациенты, люди, – это, прежде всего, люди, а не работа! Скальпель – это работа, операционный стол – работа, история болезни – работа! А люди – это люди! И тот, кто этого не понимает… Извини, задела ты меня за живое.
– Это ты меня извини, – дрожащим голосом попросила Ева. – Влезла в твою жизнь, ты мне помог, а я еще в постель к тебе влезть собралась. Посади свинью за стол, а она – ноги на стол.
– Протяни палец – всю руку оттяпает, – подсказал Александр.
– Вот-вот! – всхлипнула Ева, передернув плечами.
– Давай, если хочешь, устроим пятиминутку самобичевания, – предложил Александр, – а потом поговорим нормально, спокойно.
– Не надо пятиминутки. – Еве, кажется, удалось взять себя в руки. – Лучше бы коньяку, если есть.
– Найдется, – заверил Александр.
Коньяк Ева едва пригубила, а вот горькому шоколаду, который Александр принес на закуску, отдала должное. Спустя пять минут Александру пришлось сходить на кухню за добавкой. Шоколад успокаивает, все вкусное успокаивает, все монотонное успокаивает, дает возможность поговорить по душам, выговориться.
– Я влюбилась в тебя сразу же, как увидела. То есть не совсем сразу. Сначала сказала себе: «Ого, какой красавец!», а потом поняла, что влюбилась. Получается, что все-таки сразу. Так влюбилась, что дня три работать не могла, только о тебе и думала.
Я та-а-ак обрадовалась, когда ты предложил мне остановиться у твоего друга, да еще на таких шикарных условиях, чтобы только коммуналку оплачивать! Решила, что ты ко мне тоже питаешь чувства. Иначе бы, зачем столько для меня делать?..
Я ужасно боялась показаться навязчивой, навязчивых никто не любит. Я ужасно стеснялась своей «переделанности» и своей неполноценности. Не возражай! Родить-то я никогда не смогу, и никакая медицина мне в том не поможет! Мне казалось, что я поступаю неправильно, обманываю тебя, ведь ты ни о чем не догадываешься.
Я долго думала, прикидывала и так и этак. Но ясно было одно – рано или поздно я сорвусь и. Я понимала, что ничего хорошего из этого не получится, что у нас ничего не получится, что потом я стану мучиться еще больше…И очень боялась, что ты можешь подумать, что я хочу вернуть тебе долг не деньгами, а телом.
Я решила действовать, потому что дальше так тянуться не могло. А тут еще такой удобный случай подвернулся. Ты не поверишь, но в клубе ко мне стал клеиться мой бывший начальник, директор киношной фирмы, на которой я работала еще до операции. Он меня, конечно, не узнал, куда там, а я его сразу узнала. И из чистого хулиганства, просто так, для прикола, решила с ним пококетничать. Он повелся, угостил меня мартини, и под мартини я ему все рассказала. С упоминанием кое-каких нюансиков, которые среди посторонних не афишировались, а то он никак поверить не мог. Короче говоря – пообщались, но уже как давние знакомые, без постельного интереса. Мне было немного неловко за свою провокацию, а ему – за то, что повелся. А он мужик хороший, совестливый, бывало, сорвется, наорет на кого-то, а потом извинится и премию даст. Компенсацию, типа. Некоторые его специально из себя выводили, чтобы премию получить. Ну, и потом, как это бывает, на ловца часто зверь бежит. В общем, оказалось, что ему нужен доверенный человек, который жил бы в коттедже под Звенигородом и присматривал за порядком. За рабочими, которые там вечно что-то переделывают, за садовником и его женой, ну, чтобы дом был в полном порядке и всегда готов к приезду хозяина. Зарплату предложил неплохую, плюс бесплатное жилье. Главное, чтобы сидела там и приглядывала, а так куча свободного времени, можно к экзаменам готовиться и, что самое главное, можно по пятьсот-шестьсот баксов в месяц откладывать, чтобы рассчитаться с долгами. Разве плохо? Мне хорошо, и ему хорошо. Абы кого в доме не оставишь, а мне доверять можно, к моим рукам, когда я ассистентом работала, ни копейки не прилипло, а могли и тысячи прилипать. То наличку куда-то возить приходилось, то закупки делать. В общем, ударили мы по рукам прямо в клубе.
Я решила, что исчезнуть будет лучше всего. Если ты подумаешь, что я прячусь от долгов – тем лучше. Чем хуже ты стал бы обо мне думать, чем меньше бы у меня оставалось шансов, тем скорее я бы излечилась от этого ненужного чувства. Ампутация любви. А потом я вернула бы тебе деньги и все бы объяснила. Потом. Я рассчитывала, что к лету я «перегорю» и смогу общаться с тобой ровно, по-приятельски, без всяких закидонов. Я не думала, что ты станешь волноваться и начнешь меня искать. Ты всегда казался мне таким. спокойным, невозмутимым. Не смотри на меня так, я знаю, что я идиотка и плохо разбираюсь в людях. Но я действительно так думала, иначе бы оставила письмо или позвонила бы. Ты был единственным, с кем мне хотелось общаться, кому все время хотелось позвонить. От остального общения я просто устала и решила, что судьба дает мне хорошую возможность пожить в уединении, подумать о жизни, заняться образованием. Я даже тете Любе ничего говорить не стала, она хорошая, но очень уж любит выпить. А в пьяном виде любит звонить мне и жаловаться на жизнь. Часами. По пять раз в неделю. Одними и теми же словами. Это она тебе не хотела признаваться, поэтому и сказала, что мы с ней не перезванивались. Не виделись, это правда, но позвонила я ей на следующий день, как в Москву вернулась. А не виделись, потому что с тетей Любой, если встретился, то нельзя не выпить – она сразу обижается. И если полрюмки выпить, тоже обижается, «сачковать» нельзя. Я сама тоже не прочь иногда выпить, но не столько и не такими дозами.
Она меня в то воскресенье так напоила, что я сдуру вместе с ненужными вещами, которые в деревне все равно надевать некуда, паспорт у нее оставила. Забыла, потому что встала с дурной головой и ничего не соображала. Паспорт мне там не особо нужен, но все же лучше, когда он при мне.
– Я смотрела на тебя в телевизоре и рыдала. Ничего не видела, только слышала, потому что врубила погромче, чтобы не было слышно, как я плачу. И вдруг ты говоришь: «Ева! Передаю тебе привет и очень жду ответа!» Я решила, что у меня глюки. Потом уже, когда успокоилась, полезла в Интернет, нашла передачу и посмотрела. Хотела сразу звонить, но потом решила, что разговаривать по телефону или писать письмо будет не очень правильно, лучше взять выходной, приехать в Москву и объясниться. Вот и приехала. А теперь скажи мне все, что ты обо мне думаешь.
– Ева. Ты – замечательная, – искренне ответил Александр. – Пусть ты заслуживаешь того, чтобы тебе как следует надрали уши за твое, слава богу, мнимое исчезновение, но ты все равно замечательная! Это и есть то, что я о тебе думаю.
Ева недоверчиво улыбнулась, потом улыбка ее стала шире, потом она потянулась к недопитой рюмке.
