Татьяна Булатова - Ох уж эта Люся
– Вот так вот, теть Маш.
– Вставай, корова, – не церемонилась соседка. – У ей сын приехал, а она тут сознание терят.
Володя избегал смотреть на мать и с надеждой обернулся к невозмутимой старушке.
– Ты чо, Вовк, растерялся? Водки ей налей. Есть в доме водка-то?
Зинаида показала глазами на холодильник.
– Налей-налей. И сам выпей. Ты водку-то пьешь, парень?
– Не-е-е-т. Он спортсмен, – простонала Зинаида.
– Не язвенник же, – настаивала тетя Маша.
Вскоре талантливую симулянтку общими усилиями водрузили на стул, рядом расположилась сухонькая босоногая соседка, и Володя выставил на стол запотевшую бутылку в окружении трех дамских рюмочек.
Рюмочки тете Маше не понравились:
– Это чо за неперстки-та? Стаканов, чо ли, нет?
– Стака-а-аны есть, – продолжала стонать Зинаида Васильевна.
– Так дай, – потребовала спасительница.
Мадам Косоротова попыталась приподняться со стула и вновь на него рухнула.
– Ничего-то я теперь не могу… – запричитала она и начала в очередной раз сморкаться.
Вовино сердце сжалось – и он принял решение: и Москва, и Лена, и свадьба были принесены в жертву материнскому здоровью. Поразмыслить об этом поподробнее спортсмену не удалось, голос тети Маши вернул его на кухню:
– Вовк, ты чо застыл-та? Иди, неси стаканы. Мать говорит, в буфете они.
Минуту спустя Володя водрузил пыльную тару на стол. Соседке этого показалось мало, она прищурилась и сальным передником протерла каждый стакан.
– Давай лей.
Спортсмен был лишен навыка, руки его дрожали, и горлышко бутылки стукалось о край граненого.
– Дай сюда. – Тетя Маша привычным движением обхватила бутылку и с удивительной точностью наполнила тару по какую-то невидимую рисочку.
Мать с сыном молчали и избегали смотреть друг другу в глаза. Хорошо чувствовала себя только соседка:
– Давай уже. За здоровье.
Молча выпили. Словно по команде, встали. Тетя Маша удовлетворенно окинула гостеприимных пострадавших взглядом и бойко выдвинулась в прихожую. Занесла было ногу через порог, но замешкалась:
– Чо, Вовка, понравилось? Вон как порозовел-та. Прощевай, Васильевна. Будь здорова.
Позже Володя опишет эту ситуацию Люсе несколько в другом ключе. Он убеждал Петрову, мол, сглазили, к вину пристрастили, жизнь поломали. Зинаида Васильевна из лучшей матери мира превратится в мегатирана, полуграмотная соседка – в злую ведьму, а сам юноша – в разочарованного страдальца.
Конечно, слова тети Маши звучали как пророчество – ведь пить Вове понравилось. Алкоголь приводил к тому расслаблению, о котором Косоротов знал только из учебников физиологии. Легкость, простота, свобода, смелость теперь сопровождали его по жизни постоянно. Впрочем, как и Зинаида, трусившая за сыном вслед. Схватившись за голову, мать тоже твердила о сглазе, о проклятье, о людской зависти… Ей даже на ум не приходило, что святая материнская любовь стала грузом, от которого бывший спортсмен освобождался единственным, по его представлениям, доступным способом.
– Ты мне жизнь сломала! Лучше бы ты тогда и вправду сдохла! Ненавижу! – кричал распоясавшийся уже не юноша.
Косоротова мелко тряслась, бегала к бабкам, знахаркам, приводила батюшку святить квартиру от демонов, мучающих беднягу сына, устраивала облавы на Володькиных любовниц, вызывала наряды милиции, «Скорую помощь», пожарную команду, МЧС – все бесполезно. У Володи был свой путь, хоть и изрядно затоптанный материнскими следами.
Некое подобие просвета наступило, когда неожиданно протрезвевший Володя Косоротов увидел ангела. Звали это почти двухметровое создание Оля, у нее были раскосые глаза и клетчатая в пол юбка. Ангел с завыванием декламировал стихи поэтов Серебряного века и на каждый взмах крыла топал кооперативной туфелькой сорокового размера.
Оля заканчивала филологический факультет местного пединститута и очень хотела замуж. В поисках мужа ходила в походы и пела у костра «Изгиб гитары желтой…». Жизнь в палатках ей казалась романтичной и физиологически правильной, но студенты старших курсов факультета физвоспитания руку и сердце предлагать не торопились. Время шло, а семья никак не возникала. В перспективе Оле грозило распределение в деревню. Но до деревни она так не доехала, потому что встретила Его, то есть Володю. От Него нередко попахивало спиртным, но ангела это не смущало. Наоборот, крылья за спиной приобретали особую пушистость, а сердце билось в унисон гитарным аккордам.
– Гений, – нежно называла Оля того, с кем собиралась провести остаток дней.
– Я не гений, я алкоголик, – в перерывах между поцелуями возражал Володя.
– Я спасу тебя, – со слезами на глазах обещала Оля.
– Меня никто не спасет, – обреченно изрекал страдалец.
– Неправда, я в тебя верю. Ты талантлив. Ты красив. Ты благороден, – не скупился на похвалы ангел.
И Володя поверил: сбрил бороду и позвал ангела в жены. Ни смотрин, ни рукобитья, ни свадьбы не было. Зато сразу началась страстная семейная жизнь в отдельной комнате квартиры Косоротовых.
Ночами все бодрствовали: молодые – по вполне понятной причине, а Зинаида Васильевна утратила сон, потому что подслушивала под дверью.
– Проститутка, – так мама Володи Косоротова называла ангела. – Нет, не проститутка. Блядь.
Но сыну сказать об этом пока не отваживалась, догадываясь, что если бы не Оля, период долгосрочной трезвости мог и не наступить. Зато в беседах с соседками не стеснялась, тратя на подбор эпитетов к Олиному имени все свои моральные и физические силы. Причем необходимо отметить, что из уст бывшего члена партии и председателя женсовета звучали они достаточно органично.
Васильевна так увлеклась процессом, что не заметила перемен, произошедших в ангеле, приземлившемся в их квартире. А между тем стройная фигура двухметрового небесного создания как-то локально округлилась как раз напротив того места, где, по обыкновению, у ангелов прикрепляются крылья. Он перестал парить, а все больше волочил отекшие ноги по косоротовскому коридору.
Володе это нравилось, так как гарантировало, что теперь ангел не взлетит, а поселится в его квартире навечно. Беременность младшей Косоротовой протекала тяжело, и дом по ночам бодрствовать перестал: гулко храпела Зинаида Васильевна, проваливался в тяжелый сон измученный дневным трудом спортсмен-стихоплет, и только ангел по имени Оля влажно вздыхал и гладил свой впечатляющий живот.
Ночные бдения беременной женщины сменялись крепким утренним сном до обеда, чему старшая Косоротова была несказанно рада. Теперь каждое утро Володя принадлежал матери безраздельно:
– Умылся?
– Доброе утро.
– Садись завтракать.
– Спасибо. А Ольге что-нибудь останется?
– Не маленькая твоя Ольга, сама приготовит.
– Она плохо себя чувствует.
– Пусть меньше спит. Беременность – это не болезнь. Вот я, пока тобой беременная ходила, как конь бегала. С работы – домой, из дома – в партком. Даже на картошку ездила. Правда, я с другими мужиками-то не путалась. Тебя берегла.
– Она тоже не путается.
– Это ты так думаешь.
– Я не думаю, я знаю.
– Что ты знаешь? Ну что ты знаешь?! Ты – на работу, она – из дома. Возвращается – ее провожают. У тебя ночная смена – к ней гости. Прошлый раз бородатый с гитарой позже всех ушел.
– Я знаю его.
– А я его не знаю. Ни его, никого не знаю.
– Мама, прекрати.
– Я тебя предупредила. А ты как хочешь…
Володя после этого разговора завтракать дома перестал. И перестал разговаривать с матерью до того момента, пока в телефонной трубке не услышал голос ночной роддомовской сестры: «Косоротова? Девочка». Все очень просто – девять месяцев уместились в два предложения, каждое – по слову. Не выдержав напряжения, Володя сел на пол в коридоре и, по-бабьи всхлипывая, заплакал.
Выползшая из своей комнаты на странный звук Зинаида Васильевна Косоротова мгновенно оценила ситуацию и сухо поинтересовалась:
– Родила, что ли?
Сын всхлипнул еще громче, но не ответил.
– Кого?
– Девочку.
– Так и знала – какая страшная твоя Ольга ходила.
Косоротов сжал кулаки, потом разжал. Сжал виски обеими руками, поднял глаза на мать и медленно, растягивая слова, хрипло произнес:
– Ты охуе-е-ела, что ли?
Зинаида не проронила в ответ ни слова, молча повернулась и ушла в кухню. Хлопнула дверь холодильника, звякнуло стекло, зажурчала вода, аппетитно запахло и забулькало яичницей.
– Иди сюда.
Сын по-прежнему сидел в коридоре, тупо уставившись в одну точку.
– Глухой? Иди сюда.
Не дождавшись ответа, старшая Косоротова выглянула в коридор и обмерла. Володя, как-то неловко задрав голову, медленно заваливался на сторону. Мать бросилась к нему, вдавила огромное, но разом обмякшее тело в стену с такой силой, что голова стукнулась о бетон, издав омерзительно тупой звук.
