Олеся Мовсина - Всемирная история болезни (сборник)

Так бодро, что мне даже пива на радостях захотелось. Купил, пошли дальше втроём.

– А ты-то, ты-то что можешь знать о семейной жизни? – спрашиваю. Сам чувствую, что влился в её дразнящий тон. И свернуть уже не могу.

– А я, – говорит, – замуж выхожу.

Опа. Ладно, шутка, наверное, как всегда. За кого бы ей?

– За кого, за Поля Верлена? – я нарочно грубо.

– Дурак ты, – но не обиделась, скорее просто удивилась.

– Ну извини. Надеюсь, не забудешь пригласить на свадьбу своего старого учителя, дурака.

– Да я, может, ещё за самого тебя и выйду. Я ещё не решила.

Теперь вижу: смеётся. И чего это я вдруг так разнервничался?

– Знаете, девчонки, – говорю от какого-то странного облегчения, – я тут придумал поэму сочинять. Недавно встретил на небе облако в виде лося с огромными рогами. Вернее, сначала это был ангел, а потом ангел превратился в этакое полезное животное, в лося. И сама собой пришла в голову строфа:

Я из лесу вышел, был сильный мороз,опять ни работы, ни денег.Я думал, что это молчанье берёз,а это был Лось Запредельный…

И подумал ещё: здорово было бы насочинять много-много таких катренчиков и чтобы каждый заканчивался словами: «А это был Лось Запредельный». Причём и Лось и Запредельный – с самой что ни на есть большой буквы.

Девчонки мои смеются, включаются в игру. Агния уже лепит следующую строфу про Лося, веселится.

Но вдруг Ритка всё испортила. Возьми да и скажи:

– Или пусть Агния за моего Пашку выходит после нашего развода. Ей так нравится ухаживать за слюнивыми мужчинами. Она так меня сейчас убеждала в том, что он хороший.

Слюнивый. Словечко-то из Агниного репертуара. Развод. А эта дурочка подхватила:

– Вот-вот, нам всем пора начать новую жизнь. Мне выйти замуж, Маргарите – развестись, тебе – дописать твою столетнюю диссертацию и…

– И главное – бросить пить, – втиснула сестрёнка. Вот, блин.

Говорю им:

– Это запросто – бросить, – и, не останавливаясь, не оглядываясь, швыряю недопитую бутылку через плечо. Вдребезги. Всё-таки хорошо, что на улице народу немного.

Агния:

– За что люблю тебя, Вадим Георгиевич, так это за неадекватные твои реакции.

И я, взрослый человек, шёл и несколько шагов гордился своим поступком. Потом остановился и её остановил. За локоть.

– Так ты меня любишь?

– Ну да, – просто ответила она. – Я же говорю, за неадекватность.

– Слава богу, – отпустил локоть. – Я уж не надеялся, что мы выберемся из взаимных отрицаний.

– Чего-чего? – засмеялась Маргарита. – По-моему, вы оба того.

Мы так и стояли посреди улицы треугольничком. Я жалел о разбитой бутылке. Потихоньку начинал злиться на них обеих. Хоть одна из них открой рот – я бы психанул. Чтобы не это, я сам:

– А ты… насчёт писем… Когда они попали к тебе под обои: до или после ремонта?

Маргарита сыграла морщинку между бровями. Потом восклицание. И вдруг растерялась: куда дальше врать?

– Вообще-то мы обои не сами клеили. Я хотела, но Пашка сказал, что наймёт недорого работницу. И вот она…

– Ага. Умнее ничего не придумала. Значит, какая-то там тётя Мотя, работница, подкинула тебе в тайник письма моего отца.

Агния где-то сбоку вякнула:

– Письма отца?

А Ритка взорвалась:

– Что ты на меня кричишь? Я просто отвечаю на твой вопрос. И никакая она не Мотя, а Мария, нормальная тётка. У меня даже где-то её телефон записан. Сохранился, наверное. Вот найду, и позвони ей, спроси, если тебе интересно. Да, Мария Величко, кажется, её фамилия.

Тут Агния опять чего-то охнула. Переспросила: Мария Величко? Вытаращила свои глазищи и зачем-то стала бить кулаком по чугунной ограде. И даже немножко подвывая при этом. Как будто не могла справиться с чем-то там молча.

– Ты, что ли, её знаешь? – вытянула шею Маргарита.

– Конечно, кто же не знает великую Маню Величко! – закаламбурила Агния. И это значило, на мой взгляд, что с ней всё в порядке.

Ой, как меня достал этот ваш балаган. Тайны, мистические совпадения, страсти-мордасти. И я пошёл к ларьку возмещать себе пиво. Получая сдачу, увидел боковым зрением, как Маргарита что-то передала. Агния сразу сунула в сумку. Уж не письма ли, я подумал.

Какого чёрта? Кому это всё нужно? Даже не захотелось к ним возвращаться. И я демонстративно остался у ларька. С твёрдым намерением больше не разговаривать сегодня. И напиться как следует. Почему-то опять подумал о Маре.

Агния:

Это невозможно комментировать, просто расскажу, как было. Шёл дождь, мы с Марой шли. Неважно, куда и откуда – кажется, она встретила меня после работы. Мне не очень хотелось с ней разговаривать, я ещё не совсем отошла от шока последней ссоры. Я не могла понять, надо ли мириться и с этой ложью, с этой странностью моей подруги, и продолжать верить и любить. Но ненавидеть её я тоже не могла: слишком сильное и привычное волнение вызывало её присутствие, её ласковое и остроумное воркование. Она опять меня зачаровывала-очаровывала, наверное, так невозможно долго злиться на сестру или на дочь. Даже зная, что тебя обманули и предали, родного человека ты не можешь ненавидеть.

Мы шли, и вот мне захотелось вздохнуть. Вдохнуть в себя дождь и забыть, как плакать. Закрыть глаза на ужасы и недоразумения последних дней, как будто всё хорошо, просто ни о чём не думать. И я уже собралась было, даже приготовилась сделать большой вдох. Но тут увидела идущую навстречу Димину маму.

Слегка прихрамывая, под чёрным провисшим зонтом, она шла навстречу и смотрела не печально, как всегда, а с каким-то непонятным вызовом. Мне всегда очень-очень тяжело с ней встречаться. Если есть возможность не разговаривать с ней, перейти на другую сторону улицы, заскочить в автобус – я всегда. Впрочем, думаю, и ей так тоже легче. Она не обижается. Ещё и моё это необъяснимое чувство вины перед ней. А сегодня она шла строго навстречу, как бы обороняясь и взглядом и зонтиком от виноватой пред ней – меня.

Я опустила глаза, бормотнула «здравствуйте», и мы разошлись. Но через несколько секунд мне показалось, что она повернула и идёт за нами. Это было странно и очень неприятно. Я скосила глаза на зеркальную витрину: действительно, идёт, не догоняя и не отставая. Через минуту – опять. Не каждый здоровый человек будет спокоен в такой ситуации, у меня же нервишки совсем никуда в последнее время. Мара, кажется, тоже почувствовала неладное и перестала разливаться соловьём. Прошли ещё какую-то сотню метров молча. Конечно же, я не выдержала и обернулась.

Димина мама остановилась и показала мне жестами: сначала палец к губам, а потом поманила рукой. Что ж, лучше так, давайте поговорим.

Я попросила Мару подождать немножко, а сама метнулась назад. Почему-то вдруг перехватило дыхание, померещилось, что Анна Николаевна скажет мне… Нет, этого и произносить даже не стоит.

– Агния, – позвала она тихо, – кто эта девушка, с которой ты?

У нас с Марой был один зонтик на двоих, я его ей и оставила. Стою мокну. Почему она это спросила?

– Это, – говорю, – моя подруга из Франции. Приезжает сюда раз или два в год. А что, – говорю, – почему она вас… Что вы… – не знаю, как помягче, а сердце почему-то колотится, как в страшном сне.

– Видишь ли, я её узнала, – говорит Анна Николаевна. – Она была у нас дома, приходила к Диме несколько раз.

– Этого не может быть, – чувствую, как ледяные струи текут мне под платье. – Впервые она приехала сюда уже после… После того как… Они не могли видеться с Димой.

Анна Николаевна меня как будто не слышит:

– Я хорошо её запомнила, она появилась у нас примерно за неделю до этой его поездки. Я спросила его, кто она такая, и он сказал, что какая-то знакомая из Москвы, которая поможет ему устроиться на работу. Она приходила, они долго что-то обсуждали в его комнате, и так раза два или три. Один раз я даже зазвала её на кухню пить чай, так что сидели мы совсем рядом, и ошибиться я не могла. Ты сама знаешь, как остро всё отпечатывается в памяти, всё, что связано… Слышишь, я подумала, может, ты спросишь у неё, раз она твоя подруга, может, она чего знает о нём?

– Этого не может быть, – тупо повторила я ещё раз. – Не может быть, её тогда здесь не было. И почему он мне ничего не говорил ни о какой знакомой из Москвы…

Анна Николаевна взяла меня под свой зонтик, наконец заметив, что я мокну. Но теперь я уже перестала что-либо замечать вокруг.

– А вы не помните, как звали ту, из Москвы? – снова попыталась я отбиться.

– А как-то необычно, не то Майя, не то Марта, вот это не могу я точно сказать. Только знаю, что это она. Ты уж спроси у неё, Агния. Она тебе расскажет. Вряд ли ей надо что-то скрывать, если только она… Сама ни в чём не виновата, – и взгляд Анны Николаевны едва не убил Мару, стоявшую неподалёку.

Я освободилась из-под её зонта и пошла. Потом обернулась и кивнула:

– А вы сами не хотите спросить?