Михаил Веллер - Слово и судьба (сборник)
Вот в этом же мейнстриме сегодня работает еще такой замечательный человек, как Владимир Бешанов, лучший на сегодняшний день русский писатель об Отечественной войне. По специальности он флотский офицер, карьеру кончил капитан-лейтенантом. Уволился с Черноморского советского флота, когда началась украинизация при разделе флотов между Россией и Украиной. Вернулся в родной Брест и, ненавидя все идиотизмы и фальши советской жизни, занялся историей Второй мировой войны. И такие его книги, как «Танковый погром 41-го года», или «Год 42 – учебный», или другие были востребованы широкой аудиторией. Они очень интересны, содержательны – и бесспорны. Их неторопливо писал образованный, умный и темпераментный человек. Это если говорить о войне.
Последнее. Буквально вот-вот появилась книга «22 июня, или Когда же действительно началась Великая Отечественная война» живущего в Самаре писателя Марка Солонина. Бывшего радиоинженера. Она уже вышла, эта книга. И она просто исчерпывающе вспахивает проблему 22 июня и поражения нашего, страшного нашего разгрома Вермахтом летом 41-го года. То есть Солонин настолько глубоко въехал в материал, настолько всесторонне подходит ко всем вопросам, что спорить с ним просто невозможно. Он знает заранее больше, чем кто бы то ни было может у него спросить, – он посвятил этому жизнь.
Это – литература о войне.
Теперь следует сказать несколько слов о литературе высококачественной, высокопрофессиональной – и стоящей вне вот этого сугубо литературного, даже широкого, мейнстрима. Потому что есть книги, которые остаются вне внимания критики, вне внимания литературной тусовки, вне внимания писателей, редакторов, переводчиков и издателей. А народ их очень даже широко читает и любит. Ну к примеру еще в советские времена, совсем иные условия, очень широко издавался Валентин Пикуль. Народ его обожал, читал, и узнавал из него – пусть искаженно, но впервые в жизни узнавал о родной русской истории. А для профессионального сообщества Пикуль был враль, халтурщик, черносотенец, какой-то там эпигон, и прочее, и прочее. Но обсюсюканные интеллигенцией ушли, а Пикуль остается, хотя отнюдь не свободен от недостатков…
Так вот. Замечательная книга, написанная на высоком литературном уровне. Автора, который достаточно признан людьми, стоящими вне литературного потока. Это прекрасный ленинградский писатель – Александр Покровский. Очень примечательная фигура. Покровский – инженер-подводник по специальности, много лет отслуживший на Севере, ходивший в «автономки» на атомных подводный крейсерах. Этот самый Покровский, уволившись с флота, вернувшись в родной Ленинград, написал замечательную книгу коротких жестких флотских рассказов, баек, анекдотов, наблюдений и заметок. И назвал он ее вполне сурово: «Расстрелять!» И эту книгу не взяло ни одно издательство. И Покровский, здоровый мужик, с нормальной флотской закалкой, характер офицерский – нордический, стойкий, – зарегистрировал собственное издательство. И сам издал свою книжку. Скромным тиражом 10 тысяч. С тех пор этих десяток он перешлепал видимо-невидимо. С тех пор он издал, написав, еще десяток книжек. И по нему был поставлен фильм. И фильм получил какой-то приз за что-то лучшее года, (хотя фильм не очень хороший: наш кинематограф – это отдельная песня, которая совершенно для другого разговора, но) Покровский – это яркое явление с прекрасными фразами.
А кроме тех, которые стоят, значит, «вне» – есть, понимаете, еще одно исключение.
(Всегда есть литераторы, поэты, писатели, которых хорошо знают за рубежом. Вот они представляют французскую литературу или американскую литературу… или советскую литературу… Скажем. В свое время в Советском Союзе вполне широкой известностью пользовался французский поэт Жан-Ришар Блок. Французы понятия не имели, что оказывается в Париже живет некто Жан-Ришар Блок, и даже пишет стихи, и даже их печатает, и они даже переводятся где-то на другие языки. Они этого просто не знали. Такие расхождения бывают.)
Таким образом. Сегодня в русской литературе, – живя при этом, однако, на Украине, – работает романист, немножко детективщик, Андрей Курков. Если верить статистике Интернета, то Андрей Курков на сегодня самый известный в мире русский писатель (?!.) Он переведен на максимальное число языков, издан в максимальном числе стран максимальными тиражами. А в самой России никто особенно не знает, кто такой Андрей Курков. Это на самом деле интересная история – как вполне молодой парень, энергичный, предприимчивый, не ожидающий манны небесной, – составил такой хороший пресс-релиз на английском языке и стал этим пресс-релизом, грамотно составленным и отшлифованным, забивать абсолютно все издательства мира. И потихонечку пошло, и дальше больше, и дальше больше.
И вот совсем недавно Андрея Куркова издали также в России. И вы знаете? Резонанса не было никакого. Результата не было никакого. Я лично подверг прочтению два романа Андрея Куркова. Они написаны вполне легко, у них есть сюжет, но в общем и целом это что-то такое… Это как настольная фигурка, вырезанная из картона и раскрашенная акварельными крас ками. Романы Андрея Куркова обладают достаточно ценной приметой бестселлеров: они легко читаются – и по прочтении ты даже не можешь вспомнить, что ты читал. Ну, это роднит его, скажем, с таким мэтром как Сидни Шелдон. Сидни Шелдон, или Гарольд Роббинс, которых тоже закрываешь и не можешь вспомнить, о чем ты, собственно, читал. Такая чистая вода, в которой ты полоскал мозги. Тем не менее Курков что-то не пришелся; у нас больше читают, понимаете, других.
Кроме того. Последнее время существуют те коммерческие направления, которые нормальным порядком, в общем, существуют везде. То есть. Это разно образнейшие справочники. Это литература путешествий описательная. Это идет своя философия (хотя, может быть, философией ее нельзя назвать). Это огромная литература типа «В помощь садоводу», «В помощь точильщику ножей», «В помощь ремонтеру обуви». Разумеется, это не имеет никакого отношения к беллетристике. Но это огромный вал, занимающий часть книжных полок и лотков.
Где очень большое место – это книги по разнообразному самолечению. Вы можете прийти и по самолечению набрать горы литературы, вылечившись совершенно от всех болезней. Кстати, большое внимание уделено и китайской медицине, и китайским методикам, и ссылкам на китайскую медицину.
Все это совершенно всеохватно.
Вот, надо сказать, в нескольких словах, приблизительно вот так – выглядит сегодняшняя литературная картина. Которая развивается по своим, совершенно понятным законам. Те, у которых лбы ниже – получают для более низколобых. У которых выше – для более высоколобых. Которые эстетствуют – получают свою эстетскую литературу. Которых интересует история – они получают историю.
Но при этом мы должны в заключение отметить один печальный и банальный момент. Люди в мире читают сейчас действительно меньше. Это известно. И в России они тоже читают меньше. Потому – что. Издателей и книготорговцев не волнует, сколько они читают. Волнует, сколько они покупают! Так вот. Тиражи книг неуклонно из года в год продолжают опускаться. При том, что количество наименований огромное! И оно не только не уменьшается – но иногда даже увеличивается в отдельные полугоды и годы, потому что, повторяю, издатели стараются выживать изо всех сил.
Вот это вот уменьшение чтения, конечно, печалит… Но нам остается только надеяться, что сегодняшней русской литературы все-таки хватит на наш век.
Мемуары – как зеркало и как этическая проблема Выступление на Франкфуртской международной книжной ярмарке, Германия, в 2003 г.
Поскольку писатель, даже когда говорит вслух, причем даже без всяких бумажек, все равно склонен видеть перед собой текст и как будто некий текст читать в голове, – вот на этот самый текст я и поставлю сначала эпиграф из знаменитого еще несколько десятилетий назад русского советского поэта, и поэта прекрасного, Леонида Мартынова:
О время мое! Украшают тебя мемуары,
Как янычары пашу.
Я не хочу писать мемуары,
А получается, что я их пишу…
Так вот. Что такое вообще мемуары, если о них говорим. Значит:
Мемуаром мы, вероятно, можем назвать документальное повествование, где личность рассказчика не скрывается, не затушевывается, не отходит куда-то вглубь, – а напротив, играет вполне откровенную роль и, излагая события от первого лица, очевидец иногда откровенно подчеркивает субъективность своего взгляда и вообще: что при этом видел и чувствовал именно он.
И тогда у нас получается следующее: что вообще-то мемуары лежали в самом начале литературы. Вот если считать, что литература вообще-то восходит к message: что прибежал волосатый мужик в свое стойбище и сказал, что вон там-то и вон там-то он видел, как вражеские воины сделали то-то и то-то, но, слава Богу, ушли. Вот если это записать отдельной главой, то можно считать, что это первобытный мемуар.
