Роман Сенчин - Чего вы хотите? (сборник)
Даше хотелось узнать конкретный ответ на свой вопрос, но приходилось слушать это множество слов. Перебивать не решалась – догадывалась, что конкретного ответа, скорее всего, не существует.
– Их сажали, казнили, образованные тоже стали убивать чиновников, до царя однажды добрались… И в итоге взбунтовалась большая часть народа и случилась революция, а потом – огромная кровь… Вот… Спустя семьдесят лет, в девяносто первом году, случилась новая революция. И война была, не такая кровавая, конечно, хотя… Скрытая война, неявная… Но главное – страну потеряли. И последствия до сих пор не пережили. Ничего еще не закончено, и в любой момент может случиться новый смерч. И никто не знает, очистительный он будет или окончательно всё… всё порушающий…
– Но вот такие акции, они же приближают, да?
– В общем-то, да.
– А зачем вы с мамой тогда в этом всем?
– Мы с мамой… Мы считаем, что если будет продолжаться как есть, Россия неизбежно погибнет. Просто сотрется. Та банда, что правит страной, высосет ее до последней жиринки и укатит в хорошие края… В девяносто первом, да даже раньше, пришла одна банда, в двухтысячном – другая. Эта новая одних посадила, других выдавила, третьих подмяла и всеми рулит… И вот уже двенадцать лет грабит страну. Может, не так явно, как при Ельцине, но зато более основательно… И есть люди, которые это понимают и пытаются бороться. Здесь интеллигенция – она всегда бывает виновата во всем и в то же время исторически права.
Даша посмотрела на тех, кто находился вдоль Садового крыльца. Они были чуть ниже, на метр какой-нибудь ниже, но это позволяло видеть их шире… Молодые, пожилые, веселые, сердитые, активные, застывшие на бордюре… Перевела взгляд на Настю.
Сестра держала папу за руку, смотрела под ноги, как провинившаяся; флажка в руке не было – то ли в машине оставила, то ли папе в сумку отдала…
– А если, – Даша не могла не сказать, – будет еще хуже? Ну, когда вы победите.
Сначала показалось, что папа не услышал. Он медленно достал новую сигарету, медленно закурил и тогда уж сказал:
– Может быть… – Выпустил какой-то очень плотный столб дыма. – Может, к власти придут негодяи вроде Немцова. Березовский прибежит… А может, удастся построить нормальный социализм, по которому почти вся Европа живет… В котором… Хм, – лицо папы вдруг стало мягким, – мама с тётями фотосессию устроили.
Действительно, мама, та женщина в синей куртке и еще одна, в красном пуховике, стояли рядом, взмахивали руками, а их фотографировали.
– Флаг России изображают, – объяснил папа. – Белый, синий, красный.
Даша улыбнулась; тревога снова стала растворяться. Но ожидание тех, с хлопушками, сердечками, не давало расслабиться. В ушах билось это остервенелое: «За! Без! За! Без!»
– Ну, – подошла мама, – какие планы? Здесь акция уже завершается, а в начале четвертого планируются проводы политической зимы на площади Революции. Поедем?
«Опять революция», – поежилась Даша, но когда папа спросил, согласны ли дочки поехать, сказала:
– Я не против.
Настя необычно для себя робко промямлила:
– Я кушать хочу.
– Пошли в «Ростикс».
В «Ростиксе» были приличные очереди – в основном попадались люди с белыми ленточками. Совсем буднично заказывали еду, ходили с подносами в поиске свободных мест.
«Вот так же, наверно, и тогда было, – подумалось, – в ту революцию. Не все же магазины и кафе закрылись. Человек повоюет на этих… на баррикадах, а потом идет есть в кафе».
– Что покупаем? – спросил папа.
Даша механически стала перечислять привычное:
– Мне «Пепси», картошку фри, чикены… – Но в то же время не верила, что это действительно дадут; сейчас продавщица ответит: «Ничего не осталось и не будет. Мы закрываемся – война».
«Блин! – рассердилась на себя. – Крыша, что ли, поехала? Фигню всякую собираю».
Всё, конечно же, было. И, усевшись за удачно освободившийся стол, стали с аппетитом есть куски жареной вкусной курицы, шуршать конвертами с картофельными брусками… По соседству полная женщина громким шепотом сообщала двум девушкам в спортивных курточках, оранжевой и розовой:
– …Да, решено арестовать, наказать показательно жестко. Уже дано распоряжение посадить…
– Но ведь, – горячо перебила девушка в розовой курточке, – они ничего такого не совершили. Состава преступления нет же?
– Дорогая моя, – полная грустно улыбнулась, – у нас десятки тысяч сидят, не совершив ничего абсолютно. А здесь – «Богородица, Путина прогони». Оскорбление чувств… Лобное место припомнят.
Мама потянулась к папе:
– Это они о «Пусси»?
– Наверно…
На днях «Пусси райот» выложили в Сети новый клип – плясали в храме Христа Спасителя и пели: «Богородица, дева, Путина прогони» и что-то там нехорошее про патриарха… Сначала родители посмеялись над роликом, а потом пришли к выводу, что уж теперь-то «девок закроют». Без удивления восприняли, что завели уголовное дело, объявили розыск. И вот, кажется, закрытие сбывалось.
– А ты как, – спросила девушка в розовой курточке, – будешь их защищать, если что?
– Конечно! Уже работаю. Главное сейчас – не допустить, чтобы против них нечто серьезное сляпали, разжигание ненависти, призывы к убийству… у них же есть в одном тексте – «убей секстиста»…
Где точно находится площадь Революции, Даша не знала. Почти ежедневно ехала в поезде, который останавливался, выпуская и впуская пассажиров, на станции «Площадь Революции», но что именно там, наверху, не представляла.
Но когда оказались на ней, поняла – это самый центр. Видны башни Кремля, слева – Исторический музей и Манежная площадь, напротив – какой-то сейчас нереальный, ненастоящий, будто фальш-фасад, Большой театр, к которому они приезжают каждый год Девятого мая… Да, самый центр Москвы.
Народу много, но нельзя сказать, что это именно те, кто стоял на Садовом. Такие, гуляющие в выходной день, и рядом палатки с сувенирами, киоск с едой, аттракционы… Вот прошли три казака, усатые, с золотыми погонами. Папа поморщился, глядя на них.
Постояли, пооглядывались, привыкая к месту, обстановке.
– Что, пройдемся? – предложила мама. – Холодновато так стоять.
– Куда? – Папа закурил свою сигарету.
– Пойдем к Марксу. Там вроде договаривались водить хоровод…
Медленно направились в сторону Большого театра; через брешь беспрепятственно преодолели железные барьеры, которые охраняли несколько милиционеров.
– Не видно чего-то проводов политической зимы, – усмехнулся папа. – Обычное брожение людей, не знающих, чем заняться.
– А вон у памятника милиции сколько, – отозвалась мама.
Вокруг серой каменной глыбы, отсюда совершенно бесформенной, стояли люди в темно-синих бушлатах, за ними – автобусы и тяжелые военные грузовики, наверняка тоже наполненные милицией. Два таких же грузовика было и здесь, на улице, которая отделяла площадь Революции от площади перед Большим театром.
– Наверно, поэтому и решили отменить, – проворчал папа. – Ясно, что ничего не дадут… Да и выдохлись на Белом кругу.
Но опять, как и на Садовом кольце, вроде без каких-либо видимых причин, без сигнала, как-то одновременно и спонтанно и дружно эти, по словам папы, не знающие, чем заняться люди стали группироваться сбоку площади, недалеко от красивого здания с мозаикой на стенах, сбиваясь в плотную массу. И еще через минуту-другую из-за красивого здания появились белые шарики. Много-много белых шариков. Даже удивительно было, как держащие их девушки не взлетают.
– Вау! – обрадовалась Настя. – Вот и праздник идет! – Взяла и запела: – Россия вселенная наша держава!..
Даша хотела поправить: «Не вселенная, а священная», – но поняла, что сейчас не время и не нужно…
Девушки с шариками повернули в сторону метро и попали в ту плотную массу. И что-то стало происходить. Какая-то непонятная, почти беззвучная толкотня. А потом шарики начали лопаться, и тогда уж зазвучали крики, визги; толкотня усилилась.
– Граждане! – инопланетянский какой-то, мегафонный голос. – Прекратите противоправные действия!
В толпу ринулись милиционеры, выхватывали парней в капюшонах и волокли к тяжелым грузовикам. Один из схваченных рыдающе доказывал:
– Я не провокатор! Не провокатор!
Его закинули в будку с зарешеченными окошками и захлопнули дверь.
Даша, дрожа не от страха, а чего-то другого, что сильнее и противнее страха, приглядывалась к надписям на шариках. «Лига избирателей». На эти шарики и набрасывались парни в капюшонах. Лопали их чем-то острым и отскакивали… С неба медленно падали редкие, но большие снежные хлопья. Будто ошметки шариков. «Бесноватый снег шел», – вспомнила Даша…
Хлопки, крики, хлопки, а потом новый звук – как бы мокрый звук удара по чему-то такому… По чему-то и мягкому и твердому… Буч!.. И из толпы вывалился парень в разорванной куртке, красном свитере… Дашу удивили его очень яркие губы, ярко-красные, каких у парней не бывает.
