Мария Голованивская - Кто боится смотреть на море
– А замысел-то в чем состоит? – ничего не понимая, спрашивала Франсуаза, уже не из интереса, а для очистки совести.
– Замысел состоит в том, чтобы, выбрав между дорогим и дешевым, трудным и легким, красивым и некрасивым, уникальным и обычным, выстроить свою игру. И, опираясь на удачу и свою догадливость или интуицию, почувствовать, что именно предлагает тебе судьба в каждом конкретном коне.
Франсуаза ничего не поняла. Он отдавал себе отчет в том, что плохо объяснил. От этой неудачи он почувствовал усталость.
– Возьми эту игру, я дарю ее тебе, ты сможешь купить книжку с правилами и во всем разобраться сама, – сказал он, признавая свое очередное поражение в схватке с маджонгом.
Ласточка играл в маджонг всю жизнь, и маджонг всегда побеждал его. Ласточка подбирал к нему ключи, и все они приводили к провалу Вначале он стремился играть красиво, пытался выстраивать только драгоценные комбинации, но судьба почти никогда не давала ему завершить игру, хотя часто дразнила его, подсовывая нужные камни. В этих случаях обычно побеждал игрок, делавший что-нибудь простенькое и незамысловатое и потому приходивший к финишу первым. Тогда, обломав свою гордыню, он решил затевать только дешевые комбинации, как бы в отместку дорогим: мол, от вас отказался единственный игрок, который отваживался рисковать и стремился только лишь к совершеннейшему. Но он проигрывал и в этих случаях, потому что всегда находился в игре такой участник, которому судьба дарила возможность выложить комбинацию-мечту. Это было либо «Чудо», своего рода парад всех драгоценностей, выложенный по особому правилу, либо, к примеру, «Роза ветров», когда в игре собраны все ветра. Сложивший такую фигуру выигрывал сразу так много, что дальше всякие попытки нагнать его были тщетными. Третьей из избранных Ласточкой тактик была тактика внимательной слежки за противником, угадывание его замысла, с тем чтобы помешать его реализации. В этих случаях создание помех другому отвлекало все внимание, и своя игра не складывалась вообще. Выигрывал опять кто-то другой, по-крупному или по мелочи, но выигрывал. Под конец Ласточка выбрал гибкую и смиренную тактику. До середины игры он старался не строить никакого замысла и наблюдать за приходящими камнями, ждал, как правило, подсказки судьбы, говоря себе: «Следующий пришедший камень скажет мне, к чему я буду стремиться». Но и тут всегда находился игрок, который превосходил его в его же тактике, который тоньше чувствовал и лучше предвидел, и поэтому течение игры легче выводило его в победе. Анализируя свои поражения, Ласточка каждый раз приходил к выводу, что у него недостает спокойствия, чтобы прислушиваться к судьбе, внимания, чтобы следить за движением камней по столу, не упуская из поля зрения замыслы противников, и просто удачи. Он понимал, что, чтобы выигрывать, он должен бы был победить себя самого, свой характер, свой темперамент, свою гордыню. Но он не мог этого сделать, и поэтому всегда проигрывал. Всегда находился либо гордец-везунчик, либо гений-созерцатель, либо обычный обывательствую-щий игрок, которому удавалось побеждать, строя незатейливые комбинации, с большей частотой, чем Ласточке.
Он был влюблен в эту игру.
Он был побежден этой игрой. Он играл со страстью именно потому, что хотел победить ее, и воспринял как окончательное поражение то, что попросту не смог объяснить и показать всю ее прелесть Франсуазе. Поражение, превратить которое в победу не удастся уже никогда.
Франсуаза собрала камни с его живота, аккуратно уложила их в коробку и, поблагодарив за подарок, пообещала, что купит книгу и они вместе с Жаном обязательно разберутся в правилах.
Так он расстался с маджонгом. Расстался с ним, побежденный, и, как прекрасно понимал, навсегда.
Франсуаза сказала, что, по ее мнению, ему сегодня лучше, и попросила разрешения выйти за покупками. Ласточка отпустил ее и, когда за ней захлопнулась входная дверь, взял в руки очередное письмо.
Почерк был взволнованный, напоминающий бегущую волну, которая то немного успокаивалась, то, наоборот, вздыбливалась, и тогда посредине строки начинало штормить:
«Господи, я хотел бы спросить Тебя и только Тебя, что есть любовь. Я не стал говорить об этом с Батюшкой, я знаю, что он ответил бы и этот ответ точно не удовлетворил бы меня. Поэтому я спрашиваю Тебя, и я загадал одно знамение: у меня перед домом растет огромное дерево, одна из ветвей которого надломилась, и вот по тому, что будет происходить с этой веткой, я пойму Твой ответ. Я буду знать, что Ты скажешь мне, если ветвь обломится, и каков будет Твой ответ, если ветвь не отломится и вновь приживется.
Я спрашиваю Тебя, Господи, что есть Любовь. Любовь к женщине. Я думаю так: мы не выбираем себе родителей, не выбираем дня рождения и дня смерти. Мы не приходим в этот мир по своей воле и обычно не по своей воле и покидаем его. Точно так же мы не выбираем и предмет нашей страсти, ведь многие люди страстно любят людей, которые отнюдь не подходят им, создают с ними семьи и живут вместе годами, страшно мучаясь и терзая друг друга. Мы не выбираем любимых, так же как и все, что даешь нам Ты, стало быть, это Ты посылаешь нам любовь и назначаешь, должна ли она быть нам наградой или наказанием. Ты создал мужчину и женщину, чтобы они продолжали род человеческий, и устроил так, чтобы то, в результате чего появляются на свет дети, было удовольствием для людей. Но ведь люди любят друг друга не потому, что им предстоит произвести на свет потомство, они любят друг друга по непонятной причине, и что есть сама эта любовь, часто лишающая человека рассудка и иногда толкающая на самые различные преступления и даже на лишение себя жизни, – совершенная для меня тайна. И я хотел бы знать, Ты ли внушил человеку страсть, или же это порождение твоего антипода, поскольку страсть разрушительна, она ломает и коверкает, и ломает она и коверкает даже самоё себя.
Я не хочу рассказывать в этом письме моей истории, поскольку не в ней дело, а в самой сути вещей. Нужно ли считать, что, когда чей-то образ неотступно преследует все твои мысли, когда голова твоя наполняется бредом и видениями, когда всё вокруг для тебя меркнет и даже забываются слова тысячекратно произнесенной молитвы, когда руки теряют тягу к работе и самая жизнь кажется тусклой, если возлюбленный предмет оказывается вне ее, – так вот, нужно ли считать, что все это от лукавого, пытающегося отлучить человека от Тебя путем всесокрушающей страсти к земной женщине, или же это Ты вдохнул в человека вместе с душой эту искорку которая до поры тлеет и разгорается в тот момент, когда ее раздувает ветер до пламени высотою с небеса.
Ответ на этот вопрос для меня необычайно важен теперь, поскольку я не знаю, должен ли я следовать повсюду, как мне бы того страстно хотелось, за женщиной, может быть, и вовсе недостойной, может быть, даже и дьяволицей, если любовь моя – искушение, посланное дьяволом; или же я должен отречься от нее, понять, что то, что со мной происходит, – дьявольская забава, раздавить в себе, как мне сейчас кажется, вместе со всем живым, что во мне есть, эту страсть и, оставшись полураздавленным червем, молиться Тебе и молить Тебя, чтобы Ты даровал мне забвение.
Эта женщина мне заслонила солнце. Она, я думаю, хотела бы заслонить мне даже Тебя. Но, может быть, как раз она и послана мне Тобою, чтобы я прошел через это пламя и закалился, как металл, может быть, как раз в том и есть Твой замысел: чтобы я пришел к Твоему алтарю вместе с ней, с непокорной, неверящей, и обратил ее к вере, и мы родили бы детей, почитающих Тебя и не ведающих, из какого пламени они вышли.
Я молю тебя, Господи, дай мне ответ, я молод еще, и многие испытания мне по силам. Я буду глядеть на ветку и ждать знамения, воля моя в руках Твоих. Да святится имя Твое, ныне и присно и во веки веков. Аминь».
Ласточка прижимал письмо к груди и улыбался. Он испытывал счастье оттого, что чье-то сердце билось в его руках. Он чувствовал, что жив. Мысленно он благодарил Бога за то, что тот подарил ему эти минуты. Он улыбался, и по щекам его текли слезы.
Когда пришла Франсуаза, он взял в руки ее темную кисть и поцеловал. Она что-то сказала, он не расслышал. Она сделала ему укол, и он принял его как дар.
– Благодарю, благодарю, – шептал он, уносимый в сладкие морфийные грезы.
И слово «благодарю» вылетело ему навстречу, как огромная птица, и на спине у этой птицы сидели и тетка, и Франсуаза, и Марта. Это все был один человек – и тетка, и Франсуаза, и Марта, и сам Ласточка, мальчик-с-пальчик, уносимый этой чудесной птицей в красивый, теплый, радужный и нежный сон.
11Он идет по темному коридору какого-то замка, факелы на стенах почти все потушены, и только некоторые мерцают слабым и болезненным пламенем.
На нем странные одежды, огромное платье до пола, и корсет сжимает грудную клетку до боли. Очень тяжело дышать – из-за корсета, запаха копоти и духоты. В руках у него письмо, и он спешит в комнату, где, он знает, будет значительно больше света, чтобы он смог прочесть его. Оказавшись там, он немедленно вскрывает письмо, вид которого ему тоже представляется необычным, и с нетерпением начинает читать:
