Мария Метлицкая - Женский день
Жалко ли было ей своих героев? Да нет, пожалуй, что нет. Она понимала, что все эти «жертвы обстоятельств» знают, на что идут. И их больше волнует не то, что узнают их «страшную» тайну, а что они – там, на федеральном. И о них опять заговорят. Их будут обсуждать – пусть недолго, у всех, в конце концов, своя жизнь и свои проблемы. Их будут осуждать, но в конце концов пожалеют и посочувствуют. Русский человек скорее жалостлив, чем жесток. И каждый примерит свои проблемы на их. И вдруг – полегчает? Вдруг выберемся и мы? Он-то выбрался! И мы переживем безденежье, почти нищету, увольнение с работы, измену, развод, болезни и прочие напасти? Конечно, переживем! Рискнем, попробуем – где наша не пропадала?
Нет, было кое-кого и жалко. Было. Например, одну девочку. Хорошая девочка, способная фигуристка. А дело там было вот в чем – ерунда, конечно. Девочка узнала страшную тайну про своего тренера. Тайна-то была с копеечку – он, тренер этот, матерый волчище, обманул ее, обманул гнусно, задумав послать ее конкурентку на очень важные соревнования. Все, оказалось, знали. Все, но не она. И дурочка эта… Обиделась! О господи! Сиганула с третьего этажа. Отсмотрела эфир и – сиганула. Сломала плечо, кисть и лодыжку, и карьера ее сошла на нет. Из-за такого вот пустяка. Жалко было, вот ведь дурочка какая! Казалось, спортсменка. Они-то удар умеют держать. Ан нет. Из спорта ушла, уехала к себе на родину. Была девочка и нету. Бред, конечно. Но… Тогда Марина почему-то пошла в церковь. Сказала об этом Лукьянову. А он посмотрел на нее как на чокнутую:
– Да брось ты! Бред, честное слово. Не хотела она это знать, понимаешь? Не хотела. Все знали вокруг, а она не видела! Так было удобно. К тому же спортсменка, борец! А какой из нее борец, если она сразу и – лапки кверху? Из-за такой вот херни?
Она вступила с ним в спор. Впервые. Почти кричала, что они сломали той девочке жизнь. Что она не спит по ночам и даже пошла в церковь впервые в жизни, надо сказать. Сказала, что мучается.
Он покрутил пальцем у виска.
– Ну и дура. Прими снотворное. Не спит она, видите ли! Ну и не спи. Тряси своей совестью, наша приличная! И беги с телевидения. Из этой программы беги. Потому, что чистоплюям здесь не самое лучшее место.
– Тебе ее совсем не жалко? – тихо спросила она.
– Мне, – он отчеканивал каждое слово, – жалко, если рейтинг упадет. Тебе это ясно?
Она усмехнулась.
– Конечно! Ты же за рейтинг маму родную продашь. Я правильно говорю?
Он кивнул.
– Правильно. Маму – не знаю. А всех остальных… запросто! Семья, как ты понимаешь, не в списке.
Вот именно после этих слов ей стало по-настоящему плохо. Он ведь не зря подчеркнул: всех остальных, кроме…
Она была в числе остальных.
И после этого разговора, именно после него, отношения их резко ухудшились.
А спустя примерно полгода она узнала, что у него новая фаворитка.
Она перенесла это довольно спокойно – ну, как это вообще может перенести брошенная женщина. Странно признаться – она даже почувствовала какое-то облегчение от того, что он больше так не нуждается в ней. Он приходил еще пару месяцев – редко и ненадолго. Прятал глаза. А когда уходил, она облегченно вздыхала и открывала окно – ей всегда, даже в самый лютый мороз, становилось душно в его присутствии.
Однажды она – вроде бы со смехом и к месту – сказала ему:
– Ты ж меня бросил!
А он ответил серьезно:
– Бросают жен. А ты кто такая? И потом тебе-то грех жаловаться! По-моему, все, что ты имеешь… – он замолчал.
– Ну-ну, продолжай, – кивнула Марина, – не стесняйся!
– Не без моей, так сказать, помощи. Или?..
Она часто закивала.
– Конечно, конечно, спаситель, благодетель, учитель! И господь бог – и все, заметь, в одном флаконе!
Он внимательно посмотрел на нее.
– А разве нет? – Он сказал это так серьезно, что Марина растерялась и уже не нашлась, что ответить.
А ведь это была чистая правда. Ее карьера, благополучие, известность. Деньги. Все!
Больше она так не шутила. Общались они только по работе. Лишь однажды, когда у нее не удался эфир и она сама это прекрасно поняла, спросила у него:
– Не уволишь? Может, я и в этом амплуа тебя больше не привлекаю?
Спросила, а сердце забилось. А вдруг? Вот сейчас?
Он усмехнулся.
– Пока потерплю. По старой памяти. – Потом поднял указательный палец и добавил: – Пока. Поняла? Спи спокойно!
Она почувствовала, как ее замутило.
Ничего, прошло. Конечно, прошло. А вот гаденькое чувство осталось. А ну как выпрет ее в три минуты и не задумается? Все знали, как бывает он крут. И что любые сантименты ему… незнакомы.
Девочку эту, кстати, свое новое увлечение, он пока никуда не «пропихивал» – девочка-то была никакая.
Ну совсем никакая девочка. Хорошенькая, конечно, но… Не тянула. Так и сидела в редакторской. Правда, тихо, надо сказать. Умишка хватало.
Только при встрече с Мариной опускала глаза. Значит, не безнадежна. И совесть присутствует.
А если есть совесть, не будет делать Лукьянов из малютки звезду. Не годятся туда совестливые. Не проходят они фейс-контроль.
Она взглянула на экран и прибавила звук. На экране показалось ее лицо, и она, чуть прищурив глаза, подвинула кресло поближе к телевизору. Вглядывалась минут пять, а потом облегченно вздохнула и откинулась в кресле. Ей нравилось, как она выглядит в этот раз. И к гриму никаких претензий, кстати. Что бывает совсем нечасто.
Она отпила соку, расположилась поудобней и чуть расслабилась.
Передача шла по накатанной, и она была вполне довольна. Мастерство не пропьешь, как говорится. А ведь в тот день так болела голова, что даже подташнивало. И тетки эти раздражали больше обычного. И еще… Раздражало, что на носу этот чертов праздник. Это дурацкий день вечных девственниц и поборниц женских прав. Феминисток, чтоб их! Убогие крысы – потрепанные уродины. И что им не жилось? Революцию, видите ли, захотели! Свободы, блин! Уравниловки. Все пополам с мужиками. Вот кто виновен во всем этом дерьме! Вместо того чтобы осадить своих мужиков, щелкнуть их по носу, призвать к порядку, заставить сеять, пахать, шить и торговать, строить и принимать решения, делать детей, наконец, эти дуры их поддержали. Вот и получили – «с походом», как говорят на рынке. Ушли эти бараны в революцию, бросив жен и детей. Бросив дома, построенные отцами. Бросив земли, скотину. Все побросали. Идиоты! И пошли восстанавливать справедливость. Восстановили? Да какое! «Зато, – говорили с блаженной улыбкой маньяков, – не мы, так наши потомки будут жить счастливо, красиво, богато!»
Вас бы, заядлых, сюда! Особенно этих дурных теток в уродливых и скособоченных шляпках. Вот и полюбовались бы на нас, русских баб. Как сладко нам и как «красиво». Пашем – спасибо, спасибо! – как лошади, а все остальное, что было богом положено, тоже на нас. Все осталось как прежде – дети, хозяйство, огороды, скотина. Но прибавилось то, за что вы радели, – мы стали пахать наравне с мужиками. У нас ведь права! Чертовы куклы. Роза и Клара.
А эти курицы – Ольшанская, Ипполитова и Стрекалова. Почему-то они раздражали ее больше обычного. Из-за головной боли? Или из-за приближения праздника? Когда она снова останется в одиночестве и будет хлебать в одиночку «Божоле» 1982 года?
Или взбесили они ее из-за него, Лукьянова? Потому что они с ним накануне цапанулись, и цапанулись здорово, что называется, от души?
Да черт его знает. А раздражали. Особенно эта актриска и эта врачиха. Актриска была из ушлых, понятно, прошла и Крым и Рим, на ней это написано крупными буквами. Наглая, заносчивая, уверенная в себе. Циничная баба. Понятно – жена олигарха. Правда, олигарх плохонький, совсем мелкий олигарх. Да и не олигарх вовсе – просто богатый мужик. Хорош, правда. А дурак – рвется во власть, не живется ему спокойно. Урвала эта Ольшанская его почти тогда, когда ее время вышло. А урвала! И снимается много – ясно, что не из-за бабок. Бабок у этого Герасимова навалом. Снимается оттого, что хочет потешить свое самолюбие. Показать, что самостоятельная. Все как на просвет. Ну-ну, пусть потешится. И детство сахарное. Бабушка, дедушка, прислуга. Все заранее было расписано – как мило все сложится. Как будет все хорошо. Такая золотая девочка. С золотой ложкой во рту. С четким жизненным планом – и в страстях искупалась, как в темном озере, и на бабьем рубеже, последнем, ого-го как пристроилась!
А Стрекалова эта… Вообще, коза. Сидит, еле блеет. Честная такая, умная. Ломоносов прям! Все сама, без протекции. Умница, наверное. И мужа ухватила – дай бог! И ребеночка родила. А внешне – мышь серая. Тихоня и скромница. И как у такой получилось? Чудно!
Писательница. Московская фифа. Все на подносе, с самого детства. Мама, папа. Интеллигенты. Приличные люди. Квартира, машина, гастроли именитых родителей. Школа элитная. Муж тоже попался… приличный. Сидела, сидела училкой и – высидела! Вдруг «записа́ла». Дар у нее открылся! И – получилось. За пять лет – прямо звезда!
