Дмитрий Барчук - Александрия
– Они полагают, что у нас медовый месяц. Это после тридцати двух лет кошмарной совместной жизни. Им даже невдомек, что, когда решение принято и все мосты сожжены, гораздо легче общаться.
– Но, может быть, вы все-таки передумаете. Еще не поздно.
– Сколько вам можно повторять, сударыня: я своих решений не меняю! – вспылил царь и уже поднялся, чтобы уйти из беседки.
– Вы снова думаете только о себе! – воскликнула царица ему вслед. – Вы пойдете путем искупления, будете замаливать свои грехи, а что прикажете делать мне?
Он остановился на самом выходе, обернулся и произнес казенным голосом:
– Это решать вам, сударыня. Или вы забыли, что уже давно живете своей жизнью, не имеющей с моей ничего общего. Комедия, которую мы с вами разыгрываем для окружающих, в наших с вами отношениях ничего не меняет. Я уже однажды пережил трагедию потери супруги, которую любил. Все мои прежние чувства к вам похоронены глубоко под землей. И я не намерен заниматься осквернением могил.
Елизавета Алексеевна сидела на скамейке с каменным лицом и нервно теребила в руках зонтик. Она никак не ожидала от мужа такой строгой отповеди. На глазах ее засверкали слезы.
Чего-чего, а рыданий женщины Александр Павлович спокойно перенести не мог. Видя, что царица вот-вот расплачется, он вернулся к ней, сел рядом на скамейку и примирительно сказал:
– Ну, будет плакать. Извините, я погорячился.
Но было поздно, слезы уже ручьем текли из ее глаз, а плечи содрогались от рыданий. Вытирая свои мокрые глаза шелковым платком, женщина уткнулась в грудь мужа. И ему ничего не оставалось, как гладить ее поседевшие волосы.
– Я же не виновата, что родилась такой. Я бы отдала все свои титулы, все свое богатство, чтобы быть мужчиной. Но Бог распорядился иначе. Простите меня, Александр. Простите за все. Я сломала жизнь и вам, и себе, и нашим так рано ушедшим детям. В моей душе тоже нет покоя, и она так же жаждет искупления.
Царь внимательно слушал ее, а затем, по-прежнему поглаживая ее голову, ответил:
– Когда я прочитал ваши письма к графине Головиной, моим первым желанием было учинить грандиозный скандал и отослать вас с позором обратно к вашим родителям, как это сделал Константин со своей женой. Но честь семьи, правила дворцового этикета удержали меня от скоропалительных решений. Мне сразу стала понятна ваша холодность, ваша бесчувственность по отношению ко мне. А я ведь принимал ее на свой счет. У меня даже по этому поводу возник комплекс неполноценности. И в своих многочисленных романах я старался изжить его, утвердиться как мужчина. Я даже подговаривал собственных друзей, чтобы они ухаживали за вами.
При этих словах Елизавета Алексеевна невольно отодвинулась от супруга и посмотрела на него с осуждением. Но Александр Павлович настолько увлекся, что уже не мог остановиться.
– Да, вы меня правильно поняли. Адам Чарторыйский спал с вами по моей просьбе, а потом докладывал мне, каковы вы в постели. И успокоил меня, что проблема не во мне, не в нем, а в вас, сударыня. Вот до какой низости опустился я из любви к вам!
Царица слушала эти признания и только качала головой. Она уже успокоилась, слезы на глазах высохли, но сами глаза, огромные и испуганные, с тревогой смотрели на мужа, которого она впервые в своей жизни увидела с новой стороны. А он все шагал взад-вперед по беседке и продолжал свой монолог.
– Только много позже я понял, почему вы терпели ухаживания князя, когда ваше сердце целиком и полностью принадлежало вашим фрейлинам. Нет нужды перечислять их сейчас. Поверьте, я знаю о многих. Вы просто очень хотели родить ребенка. А на меня в этом рассчитывать не могли, ибо я брезговал вами. Но ваша и Чарторыйского дочь Мария прожила недолго. Господь призвал ее к себе в младенчестве. И тогда вы завели роман со штаб-ротмистром Алексеем Охотниковым. Ваша дочь Лиза была от него?
– И вы приказали заколоть бедного юношу. За что? Вы же меня уже не любили? – тихо спросила царица.
– А вы бы еще от кучера родили мне наследника! – вспылил государь. – Вы и только вы виновны в гибели этого несчастного офицера! Вы обманули его, использовали, как племенного быка. Не хватало еще, чтобы я давал свою фамилию и отчество чужим детям!
– Как вы жестоки!
– Хорошие были учителя! Я долго не мог понять, почему это случилось именно со мной, за что мне такое наказание. Ладно, если бы это произошло после гибели отца, я мог бы принять это как Божью кару за мой грех. Но батюшка еще был жив и даже сам еще не вступил на престол. Вначале я во всем винил вас, потом себя и только лет десять назад, после разгрома Наполеона, понял, что в этом не виновен никто: ни вы, ни я. Это было испытание, ниспосланное нам.
– Но я же ничего не имела против ваших связей с другими женщинами, – сказала в свое оправдание царица.
– А что вам еще оставалось делать? Я нуждался в том, чего вы не могли мне дать. Я не мог жить без любви. Я испытывал потребность в том, чтобы меня любили, а не просто терпели мое присутствие рядом и отдавали мне свое тело, словно исполняли тяжкую повинность. Каждое растение тянется к солнцу, так и всякий человек тянется к любви. Бог есть любовь. Только вдумайтесь в это, и вам сразу все станет ясно. По вашему поводу я не испытываю ни малейшего желания в покаянии. Мы прожили свою жизнь, может быть, не так счастливо, как хотелось бы, не нажили детей, но зато оказались честными перед своей природой. Каждый из нас искал свою любовь, в которой нуждался. Я не держу на вас зла. А если вы испытываете потребность в покаянии пред Богом, то это – ваш выбор, и я его уважаю.
– Спасибо, – еле слышно прошептала царица.
– Не стоит благодарности, – буркнул Александр Павлович, но тут же примирительно добавил. – Уже смеркается. А на море поднимается буря. Пойдемте-ка лучше в дом, сударыня. Еще не хватало, чтобы мы на самом деле простудились и заболели. Это совсем не входит в мои планы.
Тем временем в Петербурге уже чувствовалось приближение зимы. После прошлогоднего наводнения, когда Нева вышла из берегов, затопила половину столицы и погибло более пятисот человек, все городские службы были приведены в состояние повышенной готовности на случай нового нашествия стихии. Следить за уровнем воды в реке обязали даже городовых. Те, хоть и роптали на начальство, но дело свое делали исправно.
Промозглым октябрьским вечером, когда с Балтики дул особенно сильный ветер с дождем и снегом, в доходном доме на Фонтанке встретились два господина. Один – пожилой в генеральском мундире, другой – средних лет. Элегантный костюм, сшитый явно не в Петербурге, и легкий акцент выдавали в нем иностранца. Единственное, что объединяло этих господ, были длинные, почти до самого подбородка, бакенбарды. Оба они курили, сидя подле камина и глядя на огонь. Правда, пожилой предпочитал трубку, а иностранец – сигары. Рядом с каждым на ажурном столике стоял маленький стаканчик, наполненный до половины янтарной жидкостью.
– Как вам понравился виски, господин граф? – спросил генерала иностранец.
– Это божественный напиток, господин Шервуд. Шотландцы, как и русские, разбираются в крепких напитках. Это нас объединяет.
– Именно поэтому вы обратились за помощью в организации столь деликатного предприятия именно к нам, британцам? – Шервуд мягко перешел к главной теме предстоящего разговора.
– Не только. Мне импонирует английская немногословность. Ведь рыцари туманного Альбиона умеют держать язык за зубами. А в данном деле конфиденциальность является решающим фактором. Ведь на карту поставлена репутация двухсотлетней императорской династии и честь огромной страны. Вы понимаете всю ответственность миссии, за которую беретесь?
– Обижаете меня, граф. В семействе Шервудов всегда служили верой и правдой своим государям и при этом умели держать язык за зубами. Однако хотелось бы, чтобы эти наши полезные качества находили достойное вознаграждение.
– На этот счет можете быть спокойны, господин дипломат. Все ваши затраты будут щедро компенсированы из казны императорского дома Романовых.
Англичанин сделал маленький глоток из своего стаканчика и поставил его на столик.
– Но у меня есть еще одно условие, граф.
– И какое же, позвольте полюбопытствовать?
– Мои братья и я должны быть уверены в том, что смена власти в России не принесет вреда интересам Британской империи.
Генерал отложил в сторону погасшую трубку и сказал:
– Что мне нравится в англичанах, так именно ваша педантичность и скрупулезность. Прежде чем за что-то взяться, вы тысячу раз проверите задуманное со всех сторон. Но уж решившись на что-либо, никогда не свернете с намеченного пути. Этого же я хочу для России. Наша бедная страна уже устала от половинчатых решений. Государь Александр Павлович с возрастом стал таким же непостоянным и неуловимым, каким был его отец Павел. Сегодня он один, завтра – другой, послезавтра – третий. А насущные дела государства требуют от монарха четкой и внятной политики.
