Константин Кропоткин - … и просто богиня (сборник)
Она стала покупать новые, все более дорогие кремы, постоянно наведываться к умелой педикюрше-калмычке. Со временем она с закрытыми глазами могла воспроизвести каждый изгиб своих ног, включая невидимые арфы плюсны и крошечные палочки фаланг. Но на вопрос, красивы ли они, ответить не могла.
Они встречались еще и еще. Деньги – в точности по прейскуранту – исправно падали на ее счет. А однажды муж вернулся после очередного многодневного отсутствия и никого дома не обнаружил. Опустела сырная спаленка.
Исчезла и интернет-страница с объявлением «GirlsWithPrettyFeetNeeded (Age 18–30)».
Они, думаю, счастливы. Прежде чем исчезнуть из своей квартиры, да и из этой истории тоже, героиня узнала, что не бывает ступней красивых и некрасивых. В мире ног нет усредненных, единых для всех критериев. Там все, в отличие, например, от мира лиц, крайне индивидуально. По крайней мере, в этом мы абсолютно свободны.
– По крайней мере… – сказал героине новый ее герой, как-то по особенному эту фразу подчеркнув.
Детей у них, скорее всего, не будет. Хотя кто знает…
Полузолушка
В каком-то смысле мы родственники. Не кровные, но по надобности семейной нам иногда приходится делить жилплощадь в Германии. Так случилось. Не заказывали ни я, ни она. Мела – испанка, и еще года три назад, едва с ней познакомившись, я подумал, что могу пополнить ее портретом мою женскую галерею.
Познакомились мы еще три года назад, но впечатления, достойные рассказа, все никак не набирались, что странно.
Мела хороша собой.
Тяжелая масса волос цвета горького шоколада, черные-пречерные глаза, смуглая кожа, чуть удлиненное лицо (оно могло бы считаться и правильным, если бы не легкая горбинка на переносице). В старости она будет похожа на сказочную ведьму, но до этого, конечно, еще очень далеко. Сейчас ей пятьдесят, но у природы она выторговала лет десять, а то и больше: Мела выглядит молодо, она худая, порывистая, лицо гладкое, без морщин, лишь с едва заметными признаками увядания (самую малость).
Она бросается в глаза. И делать это умеет. У нее есть вкус, есть понимание, как следует распорядиться тем или иным живописным пятном. Она носит асимметричные пончо, короткие яркие курточки, высокие сапоги из хорошей кожи, удлиняющие и без того длинные ноги. Каблуки ей без надобности, потому что она высока, метр восемьдесят или даже чуть выше. Она знает свои достоинства и умеет их подчеркивать, а недостатков, которые она хотела бы скрыть, я у нее не вижу.
Мела выторговала себе молодость: всю свою нынешнюю жизнь (а о прошлой я почти ничего не знаю) она занимается в основном уходом за собой, по несколько раз в неделю мажет лицо грязью (это такая оздоровительная маска). Флаконов и баночек у нее так много, что ее полка в ванной напоминает лабораторию.
Питается Мела с осторожным разнообразием: каждый день обязательные овощи и фрукты. На упаковках еды, которые она покупает, непременно значится: «bio», то есть нечто экологичное, сулящее пользу. «Яблочный сок – хорошо, очищает печень. А кофе – не очень хорошо, утруждает почки», – говорит она и по утрам выпивает только чашечку кофе, добавив много теплого молока. Мучного позволяет себе мало. Недавно купил пирожных, себе и ей, принес, но она отщипнула только чуть-чуть, а дальше лишь смотрела, мне показалось, с сожалением.
Мне кажется, к своему организму она относится как к высокоточному механизму: Мела все время выверяет, все ли с ним в порядке, нужно ли что-то подправить. Думаю, она бы вколола себе и ботокс для гладкости, но денег на эту блажь у Мелы нет, а взять неоткуда.
До последнего времени Мела работала косметичкой в Мадриде, но там она едва не угробила себя: лазерные процедуры клиентам она делала без нужной защиты, никто не предупредил, а сама не знала – и началось что-то похожее на аллергию, странная сыпь появилась, прочие неприятные симптомы, о каких могу лишь догадываться. Мела уволилась; следовало бы потребовать компенсацию за ущерб, но для этого нужно обращаться в суд, и я сомневаюсь, что она пошла так далеко.
Мела действует, только если скажут. А если не скажут?
Мела работы не имеет, учит немецкий язык – в Германию сейчас уезжает много испанцев. В Испании работы нет, а в Германии – завались. Только нужен язык, нужна квалификация, а у Мелы нет ни того, ни другого. И она учит язык, но, имея за плечами лишь школу, продвигается с большим трудом. Вернувшись с уроков (а дело в Германии), она садится за стол или на диван, перебирает бумажки, шепчет что-то, темные волосы отгораживают лицо с двух сторон глухими стенами: учит.
Я стараюсь не мешать – сижу в другой комнате за компьютером и выстукиваю свою чепуху. Не стремлюсь и помогать особенно: английский ее плох, немецкий пока тоже, на испанском я не говорю, а попытки разговаривать с ней, мешая жесты и знакомые слова, меня не очень удовлетворили.
Она холодна.
Имеющая вид столь очевидно южный, Мела кажется мне очень холодной. Если чего-то не понимает, она не переспрашивает. Сама вопросов не задает. Интересуется ровно в той мере, в какой принято интересоваться людьми случайными, пришлыми. И о себе почти ничего не рассказывает. Только терпеливое ожидание выражает удлиненное горбоносое лицо, в котором еще читаю: «Когда же это кончится?»
Ни одной умной мысли она не изрекла – по крайней мере, я не слышал. Как не слышал и высказанной мысли глупой.
Теперь я играю с ней в ту же игру – вежливо говорю о погоде, спрашиваю, трудно ли было в школе (да, трудно, но о’кей), спрашиваю, не купить ли ей чего в супермаркете (нет, не купить, конечно).
Еще у нее есть манера, которую я замечал и у других женщин. Не поняв что-то (слушая ли вообще?), она смеется – издает монотонное, условно-мелодичное «гха-гха-гха», давая понять, что услышала, что признала, что согласна: знак, который обозначает лишь ее присутствие.
Она холодна.
У нее взрослая дочь. Сейчас живет в Латинской Америке, там есть работа, там ее друг. Отец дочь не воспитывал – рано свинтил. «Он богатый, но ему важней новый „порше“», – однажды аттестовала Мела своего бывшего. С ним она не виделась давно, а в воспитании дочери участвовали родители.
Мне кажется, только они и участвовали. С дочерью Мела ходит в клубы. На фотографиях мать и дочка выглядят как подружки.
У Мелы большая семья – несколько сестер, брат, – крикливый испанский клан. Я видел их однажды, мы вместе провели пару дней у моря. Тогда я заметил, что так же, как Мела, холодна лишь одна из ее сестер: она красивее, у нее совсем правильное лицо, а в остальном они очень похожи. Обе они ходили по пляжу – красивые, стройные, длинноногие, с развевающимися волосами, – на них смотрели, и им нравилось быть в центре внимания. Еще они, медлительно поводя удлиненными телами, играли друг с другом в местное подобие бадминтона: в этой игре мячи отбивают ракетками, целиком сделанными из дерева. Глядя на них, холодноватых южанок, я думал про старшие классы, про то, что они в своей школе, наверное, почитались королевами. Друг с другом красавицы сестры почти не разговаривали, общались междометиями и даже глядели в основном по сторонам, по обыкновению, ничего на лицах не выражая. В их действиях было что-то от ритуала: красивым женщинам следует ходить вдоль кромки моря, убирая с лица длинные пряди, следует устремляться вдаль, иногда издавая смех, желающий походить на серебро.
Вечные девушки, красавицы без срока годности – оттиск глянца.
Не знаю, насколько осознанно это позерство. Красивые люди иногда кажутся позерами, потому что любое движение их соразмерно и выглядит немного искусственным.
Мела любит ритуалы. Она не ленится их исполнять. Раз или два в неделю она бегает. Это занимает у нее минут тридцать от силы, и столько же уходит на подготовку к бегу: когда она выходит на улицу, волосы у нее собраны в красивый шиш; штаны на ней специальные, обтягивающие; курточка яркая, видно издалека; в ушах музыка; а лицо вроде подкрашено именно так, чтобы выглядеть как человек, который занимается спортом.
Мела производит впечатление – меня не отпускает это ощущение.
Когда ждет своего мужчину с работы (он в мой рассказ не помещается, но через него мы состоим в сродстве), она наряжается, завивает волосы, укладывает их красивым образом.
Но и когда он в отъезде (например, в командировке), Мела может совершить какие-то манипуляции с лицом и с телом (я не присматриваюсь), тщательно одеться, а затем сесть на диван и сидеть неподвижно час или два, глядя прямо перед собой, как на вокзале.
Не ведьма, не принцесса, а скорей полузолушка.
Чего ждет?
Моники «эспри»
– Как ты собираешься привлекать мужчин? У тебя же совсем нет обаяния – «эспри», – сказала Моника дочери, высокой хмурой красавице старшекласснице.
Та ответила только подобием улыбки, как отвечает на многое, что изрекает ее многословная мать.
Когда Моника сообщает: «Мы поговорили», обычно это означает бурный, нескончаемый поток ее слов, которому не обязательны даже такие скупые камушки собеседствующей стороны, как «да», «может…», «э…». Временами столь же словоохотливый, однажды я сумел ее переговорить, но в тот вечер Моника смертельно устала: она с мужем и дочерью двенадцать часов проехала в машине, преодолев сотни километров с крайнего немецкого севера на север итальянский.
