Татьяна Веденская - Ягодка, или Пилюли от бабьей дури
– Ну ты и даешь! – восхищенно прокомментировал происходящее сын Кирилл. И в его глазах, впервые, наверное, за все эти годы, промелькнула искорка восторженного, даже немного ошалелого соучастия. Ну и батя, ну и сбрендил! Кто бы мог подумать, что он на такое способен. Да он вообще, видимо, способен на многое! А батя стоял и смотрел на свою жену.
– Ну, ты идешь спать со мной? – наконец вымолвил он, сощурившись. – Или пойдешь на коврик у двери?
– Пойдем, – просто сказала Света и улыбнулась.
Костя с удивлением всмотрелся в ее лицо и вдруг понял, что такой счастливой не видел ее почитай что лет пять. Может, больше. В юности она сияла и улыбалась все время, а потом… что же с ними случилось потом? Он как-то перестал это замечать, просто не обращал внимания. При этом в его сердце всегда было место, укромное, теплое, надежно от всех запрятанное, где он держал свою любовь, свою Светку с ее улыбками и звонким смехом. Иногда он доставал ее оттуда, любовался, вытирал пыль, думал, вот какая у меня жена-то. Хороша! И убирал обратно. А в последние годы все как-то руки не доходили достать, увидеть. То одно, то другое. Работы много, ремонт этот, опять же. Дети все время требуют чего-то. Футбол, чемпионат мира. Мелочи, мелочи, а Светкина любовь – она так и лежала, не забытая, но как-то отложенная на время и не востребованная. Пока не возник диван.
– Все… хорошо? – спросил он и замер, не в силах оторвать глаз от ее сияющего лица.
– Я люблю тебя. Но если ты отодвинешь стол, будет еще лучше, – рассмеялась она.
Ольга Ивановна, горестно перебирающая обломки, посмотрела на них двоих неодобрительно. Она вздохнула, очень громко и выразительно, но все же не решилась (помня о топоре) высказаться вслух, что если у кого проблемы, то чего ж мебеля калечить. За них денежки уплочены!
– И я тоже…
– Что? – переспросила Света, хитро улыбаясь.
– Я тоже тебя люблю! – громко сказал он. – Очень. Вот настолько! – И развел руки в стороны, охватывая весь созданный им беспорядок. А позже, уже лежа в их старой супружеской постели, они шептались и целовались до самого утра. После такого светопреставления уснуть было совершенно невозможно, но и, кроме этого, им было чем заняться. Они никуда не спешили, были очень внимательны и нежны. Они оба ждали этого момента больше полугода, а если быть честными, больше, много больше, никто уже не знал, как долго они этого ждали. Времени, когда они снова будут вместе, вдвоем. Абсолютно голые и переплетенные в одно целое, без мыслей о том, что завтра рано вставать, что денег не хватает, что дети могут услышать, что надо бы посмотреть в окно, проверить машину, и миллиона прочих ненужных мыслей, которые так прочно разделяли их, мешая иногда касаться друг друга. И душами, и телами.
– Я боялась, что жизнь кончена, – рассказала она ему потом. – Что ты больше не любишь меня, что дети вырастут и уйдут, а мы будем сидеть в разных комнатах и смотреть телевизоры. Два больших отдельных телевизора.
– Хочешь, поедем куда-нибудь? Только ты и я?
– Куда?
– Куда захочешь, – улыбнулся он, нежно прикасаясь губами к кончику ее носа. Он провел ладонью по ее волосам, всмотрелся в ее лицо.
– Даже на Мальдивы? – хихикнула она.
– Даже на Мальдивы, – кивнул он. – Правда, для этого нам придется продать машину или дачу, но чего не сделаешь ради любви!
– Нет уж, – ласково улыбнулась она, чувствуя себя невероятно уютно в его руках, в объятиях его знакомого, родного тела, под легким пушистым пледом. – Пусть уж на Мальдивы Лерка ездит. А ты… знаешь, ты просто будь вот так рядом.
– Нет, я серьезно. Давай устроим что-то для нас с тобой! – настаивал Константин. После сумасшедшей, наполненной страстью ночи, после такой нежной, бархатной любви он был готов на все, готов достать луну с неба. Чего уж там говорить о Мальдивах? Но Света знала, что одна ночь не переменит их целиком и полностью.
Костя не перестанет быть собой, не разлюбит газеты и футбол, рыбалку с Мишкой, не перестанет ворчать. Это не изменится, но этого и не нужно. Он любит ее, а она его. Таким, какой он есть. Зачем ей Мальдивы? Она и так знает, что будет там, в этом дорогущем отеле, на этом острове, куда Костик устанет лететь и начнет ворчать еще в самолете. Потом, в отеле, он будет жаловаться на неудобную кровать, даже если она будет на самом деле удобная. Но она будет не такая, как дома. И люди вокруг, незнакомые, а потом обязательно расстройство желудка у него или у нее.
Зачем все это, когда можно вот так обняться, уткнуться носом в его грудь и тихо дремать, зная, что любовь, которой их осенила эта жизнь, не умерла, не распалась на части, не рассыпалась, как прах, от времени. Любовь жива, а Мальдивы и ананасы в шампанском – дело вторичное. Но, пожалуй, из чистой женской хитрости не стоит ему говорить о том, как изменилась Светина позиция в отношении дорогостоящих удовольствий. Зачем лишать человека возможности сделать что-то приятное любимой жене?
– Конечно, давай устроим. Я согласна на все! С тобой – куда скажешь, хоть на Мальдивы, хоть в Магадан.
– А почему же еще вчера ты в мою сторону и смотреть не хотела? – на секундочку смутился Константин.
Света помолчала, с загадочной улыбкой рассматривая его лицо, а потом ответила:
– Вчера диван был еще цел.
* * *Утро в доме Дружининых наступило только в два часа дня. Бабушка, конечно, встала несколько раньше и со слезами на глазах приготовила детям кашу, которую никто не стал есть, потому что никто не проснулся. Тогда бабуля стала готовить обед. Следы ночного беспредела все еще валялись горой на полу, она старалась не смотреть на них, успокаивая себя тем, что, по крайней мере, когда они снова поставят стулья, станет больше места. А то с этим диваном просто не протолкнуться, хоть он и был выбран с точностью до сантиметра. Но эти уговоры мало помогали.
Бабуля переживала и уже начинала потихонечку придумывать собственную историю этого кошмара, этого позорища, виновницей которого была Светлана. Целиком и полностью, и только она. Если бы не эти их размолвки, не ее тихая война, все эти ночевки, был бы диванчик цел! Ее мысли удивительно совпали с правдой, но последствия происходящего, а именно два сонных, счастливых и обнаженных тела в спальне, прижавшихся друг к другу, – эти последствия прошли мимо нее. И она накручивала себя, собираясь с кем-то поговорить, призвать кого-то к ответу, когда раздался звонок в дверь.
– Господи, а это кого еще принесло, – заволновалась она, ибо, как ей казалось, никто, кроме милиции, после вчерашнего прийти не мог. Но если милиция – то почему так поздно? Было бы преступление, давно бы все следы скрыли, трупы распилили и вывезли в пакетах на свалку. Но направление (несколько кровожадное, не правда ли?) бабушкиных мыслей изменилось, как только открылась дверь. За нею, вернее, за ними обеими, старой, обитой коричневым дерматином, и новой, металлической, с глазком, стояли Ирма, Светкина то ли подружка, то ли коллега по работе, и Михаил.
– Ольга Ивановна! Привет, а вот и мы, – радостно сообщила Ирма, словно была уверена, что ей, Ольге Ивановне, этот визит доставляет большую человеческую радость и удовольствие. Больше того, из выражения Ирминого лица следовало – она считает, ее тут ждали. С пирогами и хлебом-солью просто!
– Ирма, какими судьбами? – Ольга Ивановна улыбнулась настолько холодно, насколько могла.
– А где Света? – поинтересовалась та, проигнорировав негостеприимный вопрос. Ирма вошла в прихожую, несмотря на то, что бабуля, в принципе, не демонстрировала готовности ее принять.
– Светка – спит, – хмыкнула бабка. – Наделала делов и дрыхнет, – добавила она, хотя, если говорить объективно, делов наделал ее, бабулин, сын, а не невестка. На топоре еще, наверное, отпечатки пальцев остались.
– Спит? – Ирма всплеснула руками. – То-то я ей дозвониться не могу. Ну, хоть бы отменила!
– Ладно, Ольга Ивановна, мы поедем тогда, раз такое дело, – смущенно пробубнил Михаил, но Ирма, не обладающая такой тактичностью и до крайности возмущенная происходящим, в три больших шага достигла Светкиной спальни, распахнула двери и громогласно пророкотала:
– И что это значит? А? Где мои шашлыки?
– Ой, Ирма! – Света вытаращилась на подругу сонными, слипающимися глазами.
– Ты что, забыла?
– О чем? – потянулась Света и тут же вспомнила всю прошлую ночь. Воспоминания о целой ночи страстной, изматывающей, неутомимой, как у подростков, любви обожгли ее, на лице зажглась улыбка, а тело отозвалось немного болезненной усталостью и истомой. Второй мыслью был вопрос: а сколько время вообще? Который час?
– Третий, моя дорогая, – развела руками все еще недовольная Ирма, хотя одного взгляда на подругу хватило, чтобы понять – непростая была ночь.
– О господи! – всплеснула руками Светка и вскочила было, но вовремя вспомнила, что на ней абсолютно ничего нет. Стянуть одеяло и замотаться в него – тоже не совсем вариант, потому что проснувшийся и тоже совершенно голый Константин недовольно таращился на Ирму и тянул одеяло на себя, в прямом смысле этого слова. Ирма хмыкнула, оглянулась и бросила Свете плед, который висел на спинке стула рядом с компьютерным столиком в углу комнаты.
