Инна Тронина - Время «Ч»
Арина снова опустилась в кресло, прижимая к себе девочку. Приёмник давно отключили, чтобы Лёльку не пугали сумасшедшие крики и громкая музыка. Правда, соседи за стеной тоже бодрствовали, и тонкие стенки дома мало помогали. Покачивая завёрнутую в одеяльце дочь Андрея, Арина сонными глазами смотрела на изящный профиль Марии Георгиевны, склонённый над вязанием. Она любовалась пышными волосами Озирской, которые сейчас были небрежно скручены на затылке, её маленьким ухом с гранатовой серёжкой, длинными ресницами, лебединой шеей. Трудно было определить возраст этой женщины, но раз Андрею уже тридцать четыре, ей явно за пятьдесят. Невероятно, но факт…
Потом Арина взглянула на Лёльку и поняла, что у неё потом будет точно такое же лицо. Может, и волосы потемнеют – тогда будет вообще копия отец и бабушка. Сейчас округлый носик, распухший от насморка, тоненько посвистывал, а изогнутые ресницы золотились при свете лампы.
– Бывает же столько красоты у людей! – вдруг, неожиданно для себя самой, сказала Арина. И тут же прикусила язык, ругая себя за несдержанность.
Мария Георгиевна рассмеялась, ничуть не обидевшись. Да и трудно было обидеться, видя истинное восхищение.
– Ну уж! – заскромничала она, но Арина видела, что польстила хозяйке. – Есть люди и с более совершенными чертами.
– Во-первых, трудно представить что-то более совершенное! – горячо возразила Арина. – Во-вторых, дело не только в геометрической правильности лица, но ещё и в шарме, в очаровании. Эта неповторимая улыбка – она действительно стоит миллион!
– Дело в том, что мы поляки, Ирочка. – Мать Андрея ловко накидывала петли на спицу. – Причём, достаточно знатного рода, если верить семейным преданиям. – Мой отец, Георг-Кароль Озирский, родом из Вильно. Мать, Эмма Яновская, из Львовской области. А познакомились они, представьте себе, здесь, в Ленинграде. Эмма тоже была очень хороша собой – с пепельными волосами, серыми глазами А как мама прекрасно танцевала! Рядом с ней и папа достиг больших успехов в этом деле… Она тогда училась в Университете, но потом стала просто домохозяйкой. Страшно сказать, но Георг был сотрудником НКВД. Правда, невиновных не сажал – это я твёрдо знаю. Зато настоящих врагов на его счету было предостаточно. Всякие бандеровцы, немецкие агенты, недобитые полицаи, прочая нечисть, оставшаяся после оккупации. Мне было пятнадцать лет, когда я осталась без матери. Она не дожила и до сорока, умерла от старых ран. Пострадала, когда в сорок пятом году украинские националисты напали на наше жилище, чтобы отомстить отцу. Мама закрыла меня собой от осколков, от пуль. Тогда её спасли, но окончательно излечить не сумели. Мне только руку царапнуло, а маме пришлось долю лёгкого удалять. Между прочим, руки Эммы Яновской просили даже близкие к Кремлю люди, но она выбрала Георга. Эмма и до ранения здоровьем не блистала, родила только меня. Папа очень сына хотел, но не дождался – ни в первом, ни во втором браке. И я постаралась, чтобы этим сыном стал его внук…
Мария внимательно взглянула на Арину, пытаясь понять, какое впечатление произвели её слова. Та лишь несколько раз кивнула головой, умоляя продолжать дальше.
– В те времена люди с красными петлицами могли выбирать очень придирчиво. Стать женой энкаведешника было мечтой многих невест. Это сейчас все изображают, что презирали сталинских сатрапов, а на самом деле бегали за ними, пытались окольцевать. Но в случае с моими родителями просто встретились два красивых, чистых, романтичных человека и прожили в любви шестнадцать лет. Теперь я даже рада, что папа всего этого не видит…
– Чего? – несмело спросила Арина.
– Да вот этого! – Мария кивнула на зашторенное окно. – Позора страны, страданий своего внука… Разве что с небес. Надеюсь, они там сейчас с мамой, потому что вторая жена отца пока жива. Ничего плохого не могу о ней сказать, но мачеха есть мачеха. Мы были в нормальных полуофициальных отношениях…
Снова тихонько захныкала Лёлька, и Арина поднялась с кресла. Прижав к себе младенца, она подошла к окну, отодвинула штору, взглянула вниз. Там шелестел дождик, приглушённо кричали приёмники, мерцали редкие огоньки. Сердце Арины громко стучало, причём не в груди, а где-то в горле; слёзы сами ползли из-под век.
Лучше не думать о том, чем всё закончится, потому что так можно сойти с ума. Вернётся Зураб или нет? Если его арестуют, как ей жить? Конечно, Тер-Микаэльянц, сам или через своих людей, начнёт допытываться, откуда произошла утечка. На Зураба, конечно, подумают в последний момент, но всё-таки могут потом докопаться. И что теперь делать? Так и жить в страхе перед возможной расправой?
Арина качала на руках ребёнка и думала о том, что ещё никогда так страстно, до стона, не желала стать матерью. Ей вдруг показалось, что за последние дни мироощущение сделалось каким-то другим, даже характер немного изменился. Ведь она может забеременеть, может! Только от кого – от Андрея или от мужа? Так странно всё получилось, что приличная женщина, будто панельная шлюха, не может ответить себе на такой простой вопрос…
Мария Георгиевна, отложив вязание в сторону, сняла очки, положила их в футляр и щёлкнула кнопкой.
– Вы устали, Ирочка. Давайте, я с ней похожу. Я злоупотребляю вашим терпением и понимаю это. Вместо того чтобы уложить вас спать, заставляю возиться с внучкой…
– И ничего вы не заставляете! – возмутилась Арина. – Мне не заснуть ни за что, пока я не узнаю, как там всё закончилось. А возиться с детьми – это моя профессия. Особенно с больными – такими, как Лёлька сейчас…
Мать Озирского своим особенным взглядом, проникающим прямо в душу, снова осмотрела Арину, которая, не выдержав, отвела глаза.
– Ира, вы давно сына знаете? Я до сих пор ничего о вас не слышала. Простите, если лезу не в своё дело, но мне очень интересно.
– Ровно два года – с августа восемьдесят девятого. Мы вместе тренировались на конюшне в Стрельне.
Ноги внезапно подогнулись, и Арина села на стул. Тепло ребёнка сквозь одеяло согревало её ледяные ладони.
– Ах, вот оно что! Значит, вы тоже лошадница? – рассмеялась Мария, но прозрачные зелёные глаза её были серьёзными.
– Да, так получилось. Началось с того, что подошла угостить лошадку нарезанным яблочком, а потом попробовала поухаживать за ней. Выкупать, скребком отдраить, гриву расчесать… А уж потом ничего не остаётся, как сесть на неё верхом. Мне как-то сразу с лошадьми повезло. Папа шутит, говорит: «Это потому, что тебя зачали в год Лошади». Тогда, в отпуске, ранней осенью, они как раз гостили в Кабардино-Балкарии…
– Видите, как сближают людей общие интересы! – заметила Мария Георгиевна. – Тут Андрей весь в деда – папа великолепным наездником был. До сих пор сердце замирает, когда вспоминаю, как легко и красиво он спрыгивал с коня.
Она не отводила взгляда от зардевшейся Арины, которой, непонятно почему, вдруг стало стыдно.
– Ещё раз извините, что лезу к вам в душу, но мне не безразлична судьба собственного сына, – осторожно начала Мария. – Если вы знакомы уже два года, то знаете, что он – вдовец. Моя вторая невестка умерла в прошлом году, едва Оле минуло два месяца. Первая, будь она проклята, принесла Анджею документы для развода, едва его перевели из реанимационной палаты. «Подпиши, у тебя же руки действуют!» – щебетала она, бегая вокруг его постели, подсовывала бумаги. Не знаю уж, как я сдержалась, чтобы не вцепиться ей в горло! Наверное, сына не хотела расстраивать – он ведь всегда считал меня культурной…
– Какие документы? Почему он был в реанимации? – не поняла Арина.
– Я же говорю – для развода. Анджей тогда работал каскадёром и неудачно выполнил трюк. Не по своей вине, кстати – подвела страховка. Наталья и рассудила, что жизнь заедать не стоит. И, что интересно, ей совершенно не было стыдно. Она искренне считала, что поступает правильно, выбрасывая из своей жизни больного мужа, будто испорченную вещь. Я её прямо в глаза, при свидетелях, сказала, что такой поступок счастья не принесёт. Кстати, иностранец, ради которого Наталья торопилась с разводом, на ней не женился. Но этого мало – такая жена должна плохо кончить…
– Невероятно! – Арина закусила губу. – Про Лену я слышала много, а вот про Наталью – никогда.
– Думаю, что сыну было трудно об этом вспоминать.
Мария Георгиевна подошла к Арине сзади и положила руки ей на плечи. Повинуясь воле сильной женщины, Арина робко подняла голову.
– Мне пятьдесят пять лет, дорогая моя. Насколько меня хватит, буду жить для сына и для внуков. Больше у меня никого нет. Но это ненормально, когда молодой мужчина пробавляется, с кем попало. Физиологию никто не отменял, и монахом Анджею никогда не быть. Ему нужна нормальная семья, жена, которая примет его детей. Вот вы, например, его очень любите, Ира. Я сердцем материнским это чувствую – можете не возражать. Я рада за Анджея, довольна, что мы познакомились сегодня. Славненькая, умная девочка из хорошей семьи, которая к тому же болеет за сына, понимает его проблемы… Чего ещё ждать? Наконец-то вы пришли, Ирочка, я не могу не поделиться с вами своими тревогами. Если бы вы стали женой Анджея, жизнь его пошла бы по-другому. Второго июня минул год с тех пор, как Анджей овдовел. Теперь вы справе соединиться. Мне бы очень этого хотелось, потому что мой сын заслужил своё право на счастье…
