Макс Неволошин - Шла шаша по соше (сборник)
– А мне кольнёте? Давно любопытно.
– Слав… – Шоренко уселся рядом. Обнял Славу за плечи. В руке его ощущалось напряжение. – Слав, не проси меня. Мне не жалко, правда. Ты меня знаешь. Я тебе последний свитер отдам…
– Вот это как раз не надо.
– Надо. Погоди, о чём я? Да. У нас правило такое – друзей на это говно не сажать. Понимаешь? Нельзя. Свои же ребята в морду плюнут. Хотя не в ребятах дело…
– Да ладно, проехали. А жену-то посадил.
– Я? Её?? Ха-ха. Это она меня посадила. И друзьями мы тогда не были.
– А кем были?
– Никем. Трахались, как зайцы.
Слава включил телевизор, убавил звук. По экрану метались хоккеисты. Налил, выпил, закусил конфетой. Уйти, что ли? – подумалось. Вернулись Шоренко с женой и тремя незнакомыми парнями. Все счастливые до упора. В комнате стало шумно и тесно. Незнакомцы добавили матчу громкости и, перебивая комментатора, заговорили вчетвером. Маша, пригубив вино, курила золотой Chesterfield. Слава охотно угостился. Шоренко подливал ему водки, убеждая догонять компанию. Говорил Андрей безостановочно и нёс совершенную чепуху. Например, в числе прочего он сказал:
– Предлагаю соавторство. Тсс, больше никому. Изобретаем тест, который будет мерить всё! Это нобелевка, Слав!
– Что – всё?
– Всё. Весь человек – как на ладони. Я генерирую идеи, ты занимаешься деталями.
– Опоздали лет на двадцать. Этот тест есть уже.
– Ты про Кетелла? Нет, скажи, какой чудак всерьёз ответит на двести вопросов? Наш тест будет коротким. Максимум вопросов тридцать. Зато какие!
– Какие?
– Э-э-э, погоди. Сначала выпить за конкорденс. В смысле консенсус. Только себе, брат: мне и так хорошо…
Вскоре Славе надоело, и он ушёл по-английски. Уйди он по-русски – эффект остался бы тем же.
– А я слышал, нарики не пьют, – сказал он Шоренко через пару дней.
– Меньше слушай. Пьют и требуют ещё. Даже системщики, не такие, как я. Но я знаю, откуда эта байка.
– Откуда?
– Когда есть алкоголь и доза, нарк выбирает дозу. Без вариантов.
– Почему?
– Кайф сильней намного. А ещё… интеллектуальнее, что ли. От водки кайф свинский. Без обид.
– Ну, опиши, что ты чувствуешь?
– Я чувствую… Это сложно. Я чувствую, будто долго жил связанный. Или в смирительной рубашке. Мысли тоже были связанные. Вдруг эту рубашку снимают, и ты взлетаешь. Ты двигаешься и мыслишь вдвое быстрее. В голове нечеловеческая свобода и ясность. Будто ты наконец всё понял…
– Что понял?
– Всё. Жизнь. Себя. Людей. Ты – фокус мировой гармонии. Такая… алмазная ясность в голове. Вроде полярного сияния. Поток мощнейших идей.
– Так запиши.
– Пробовал, Слав. Много раз. Потом читаешь, и… Короче, одна досада.]
10 октября, 1989
11:00
Измеренные тестами соискатели вновь заполнили коридор. Из деканата вышли пятеро. Впереди – коренастый, лысый. Главный. Слегка похож на орангутанга после тщательной эпиляции и облачения в двубортный костюм. Вся свита оказывала ему знаки внимания и уважения, и выход его получился очень торжественным. Как Понтий Пилат! – цитатно подумалось Славе.
– Запрудин, – шепнули сзади.
Запрудину что-то говорила дама с недовольным лицом. Пегие волосы забраны в хвост чёрной бархатной лентой. Блеск каратов там и сям. Начальник чуть заметно кивал. Одетая в светлую кружевную блузку и чёрный костюм, дама напомнила Славе актрису Терехову в фильме «Собака на сене». Кто мало видел, много плачет. Теряют больше иногда.
– А с ним кто? – спросил вполголоса.
– Рюрикова. Декан.
– Здравствуйте, Ольга Павловна! – раздалось из толпы.
Рюрикова цепанула взглядом. Глаза цвета тёртых джинс. И сразу досадливо отвернулась. Шедших далее Слава не заметил. Я хочу быть с ней рядом. Я хочу её узнать…
На собеседование вызывали по алфавиту. Быстро выяснилось: просят рассказать о себе. И ещё – зачем нужен спецфакультет. На человека уходит минут пять.
– Проходите, Вячеслав Николаевич. Присаживайтесь.
Слава пересёк зал. Уселся напротив комиссии.
– На представление терять времени не будем, пожалуй… – веским, монотонным голосом начал Запрудин.
– Нет, – ответил Слава. – То есть да.
– Ну, хорошо. Меня вы, полагаю, знаете. Это профессор Рюрикова, декан. Преподаватели факультета: доценты Лодочкин, Усатова и Птицина. Расскажите нам, пожалуйста, о себе. Откуда вы, где учились, чем занимались.
Если дядя Гера им звонил, – думал Слава, рассказывая, – то вся эта бодяга – мимо денег. А если нет…
– Зачем вам спецфакультет? – перебил Запрудин. – Что вы ждёте от этого образования?
– Понимаете, – Слава заволновался, хотя готовил эту речь, – есть масса несчастных людей. Они нуждаются в помощи. Я хотел бы им помочь. Допустим, есть люди, несчастные в браке. Есть которые ненавидят свою работу. Но одно дело, когда это сторож или, там, я не знаю, мясник. Он один страдает, так? А если свою работу ненавидит учитель? Или дантист? – Слава чувствовал, что его заносит. И страдающий мясник прозвучал как-то лево. – Я однажды попал к такому садисту. В смысле дантисту…
– Минуточку, – остановила его Рюрикова, – вы нам сейчас о ком рассказываете?
– О себе, конечно. О ком же ещё? Это был кошмар. Я ему кричу: больно! А он: Слава, будь мужчиной. И щипцами хрясь…
– Тут написано, вы работали в школе, – деканша заглянула в бумаги, – три года. А почему ушли? Что не понравилось?
– Всё понравилось, – соврал бывший учитель. – Просто… У меня на уроках дисциплина, как это говорится… хромала слегка.
– Почему?
– Там место было специфическое. Рядом спиртзавод, колония. Ну и контингент, естественно, сплошные подо… я хотел сказать – подростки. Трудные.
Тут Рюрикова впервые посмотрела на Славу иначе. Что-то вроде предулыбки смягчило её лицо. Это был не женский интерес, увы, просто хорошее настроение. Редкое состояние для Ольги Павловны. Это Славе вскоре предстояло узнать.
[Ольгу Павловну Рюрикову мало кто любил. В основном боялись или терпели. Бедное провинциальное детство, комплексы, скверный характер. Эффектная внешность и карьера. Неразборчивость в средствах, аморальность, цинизм. Кроме того, Ольга Павловна была наблюдательна и людей читала, как букварь. Ей понадобилось меньше двух лекций, чтобы заметить взгляд тощего юноши со второго ряда. Быстров, кажется. Он ещё пытался шутить на собеседовании. Взгляд отражал чистейший, бескорыстный интерес. Любопытство на грани восхищения. Так разглядывают экзотический цветок или породистую кошку.
Шли недели. Вячеслав Смирнов задавал на лекциях удобные вопросы. На семинарах имел надёжные ответы. Интерес в его глазах не увядал, даже когда вся аудитория зевала. А это случалось часто, ибо лекции Ольги Павловны сильно напоминали учебник общей психологии под редакцией Б. Г. Ананьева. Временами она туда подглядывала, иногда решительно читала. Ольга Павловна не сомневалась, что Смирнов вскоре что-нибудь попросит. Интуиция её не подвела.
Перед Новым Годом она сделала иногородним студентам бяку. Назначила свой – последний – экзамен двадцать восьмого декабря. Неделей позже остальной сессии.
– Но почему? Зачем так поздно?! – возроптали студенты.
– Чтобы вы как следует подготовились. Гонять буду жёстко. Вы меня знаете.
– А досрочно можно сдавать? – поинтересовался Виталий Говоров.
– Рискните.
Рискнул не Виталий, а Слава. И не потому, что рвался домой. Славе нужен был размашистый жест, чтобы Рюрикова оценила его амбиции.
– Смирнов, время я найду. Но вы учтите: досрочников я спрашиваю не по билету. А по всему курсу. Устраивает?
– Да.
– Тогда завтра к десяти утра.
Рядом с телефоном-автоматом курил Шоренко. Слава жил без постоянного соседа. К нему подселяли командировочных. А когда не подселяли, в его комнате зависал Андрей.
– Я еду с тобой, – объявил Шоренко.
– Куда?
– К Рюриковой. Сдавать досрочно.
– Это суицид. Она тебя завалит.
– Не завалит. Я общую психологию знаю лучше неё. Я лекции читал вечерникам.
– Как можно читать лекции без диплома?
– Можно. Если папа и ректор – школьные друзья.
– Тогда надо позвонить и сказать, что…
– Нет. Поставим её перед фактом.
Вот чёрт, навязался, морда, – досадовал Слава, – а что сделаешь?
Увидев Шоренко, Ольга Павловна секунды три молчала. Наконец выговорила:
– Шоренко, а вам здесь чего?
– Я тоже сдавать досрочно. Можно?
– Нельзя, – Рюрикова передвинула взгляд на Славу. – Смирнов, что за фокусы?
– Смирнов ни при чём, Ольга Павловна, – быстро вставил Шоренко, – я случайно узнал и…
– Послушайте, Шоренко. Вас, по-честному, и к сессии допустили зря. И хватает же наглости… Вы, вообще, знаете, кто у меня первый кандидат на отчисление?
– Догадываюсь. Но это всех устроит. Если я отвечаю на двойку, вы мне её ставите. Сейчас. Зачем тянуть до пятницы? И больше меня не видите.
Получив законное «отлично», Слава ждал на улице. Выкурил две сигареты. Наконец появился Шоренко с торжествующей ухмылкой на лице.
