Юлия Лешко - Ангел в темноте
А на помощь уже бежали рослые ребята в черных костюмах с бейджами на лацканах – секьюрити «Мида$а»…
* * *Гена очнулся только дома. На диване. По диагонали. Одетый. Обутый.
За окном занималось раннее утро. Господи, и Светка лежит рядом…
Почувствовав, что Гена проснулся, открыла глаза жена:
– Гена, что произошло? – начала было она. – Как ты себя чувствуешь?
Вопрос о самочувствии вызвал у Геннадия нервный смешок – самое время справиться у него о здоровье.
– Света, ты прости, я не помню… Я что-нибудь натворил? – Геннадий попытался заглянуть жене в глаза. Получилось с трудом. Но нет, кажется, не плакала.
Светлана ответила не сразу, немного искоса глядя на мужа:
– А ты что, совсем ничего не помнишь?
– Помню, – храбро ответил Геннадий. Ни черта он не помнил, только опять промелькнули, как в кино, кадры прошедшего вечера.
Света села на диване, потом, поправив халатик, двинулась куда-то в сторону прихожей.
Вернулась. В руках, чуть наотлет – пестрый пластиковый пакетик. Белозубая красотка с бокалом чего-то красного в руках улыбалась с пакетика отвратительно зазывной улыбкой…
– Что это? – спросил без особого интереса Геннадий. Света молча подошла к дивану и высыпала на пол кучу перетянутых резинками серо-зеленых пачек.
– Андрей все говорил вчера: «Дуракам везет, новичкам – пруха…» – процитировала она тихим голосом.
Гена медленно отвернулся к стене.
* * *Ольга лежала на столе и улыбалась. Ей так странно было видеть знакомые лица именно в этом ракурсе – снизу. Костя в зеленой униформе, с поднятыми вверх кистями, затянутыми в перчатки, Леночка, Николай Петрович, анестезиолог… Не поворачивая головы, она знала, чувствовала: где-то рядом Маринка.
– Ольга Николаевна, будем считать до десяти? – это Николай Петрович спросил.
Ольга Николаевна смотрела, как опускается к ее лицу маска.
– Нет, я вам стихи лучше прочитаю…
И медленно начала:
– «Ты излучаешь ясный свет. Пять сотен „да“, семь сотен „нет“. Забудь вопрос, найди ответ…»
И все. Мягкая теплая пелена накрыла ее: сначала потерявшие вес ноги, потом подобралась к груди, и, наконец, окутала голову…
…В палате кроме нее лежало еще четверо «первородок», но она, Ольга, была самой молоденькой и единственным медиком, пусть еще не дипломированным, но все же. Она внимательно прислушивалась к своим ощущениям со вчерашнего вечера. Срок… Ужасно волновалась, хотя уговаривала себя, и дышать старалась по учебнику.
Наталья Дмитриевна приходила к ней, когда надо было и когда не надо:
– Ну что, Олюшка? Просится?
– Затаилась чего-то, – слабо улыбалась ей Ольга.
– Ну, к утру разойдется. Пора уже, – погладила ее по плечу пожилая акушерка.
Они познакомились на практике. Дотошная студентка совалась во все, что ей нужно и не нужно было знать – все-то она хотела уметь… Очень понравилась молодая женщина Наталье Дмитриевне и вот надо же – к ней и попала рожать. Да что там, попросилась.
«Я не потому, что мне обязательно по знакомству рожать надо, – сказала она тогда, как бы извиняясь. – Я всю жизнь так живу: со мной рядом только те люди, кому я доверяю полностью. Иначе не могу…»
Можно сколько угодно готовиться к родам, но случаются они все равно всегда внезапно.
В шестом часу Оля тяжело спустила ноги с кровати, пошла в туалет, вымыла руки, посмотрела вниз на лужицу возле умывальника: «Неужели я наплескала?…» Э, нет, это воды отходят…
– Девочки! – тихо крикнула, выйдя в коридор. Медсестра за столиком подняла со скрещенных рук голову – заснула. Увидела держащуюся за живот, согнувшуюся пополам и медленно оседающую на пол Ольгу, и побежала к ней, роняя с ног шлепанцы.
– Ну что ты будешь делать, – причитала над протяжно стонущей, закусившей до крови губу Ольгой Наталья Дмитриевна, – как врач, так все не слава Богу.
Ольга то слышала ее знакомый голос, то не слышала ничего кроме оглушительной, кромсающей ее на части боли. Крик младенца, ее дочери, она тоже не слышала. Началась жизнь ее бесценного ребенка – и стремительно, стуча в висках отбойными молотками, пошла на убыль ее собственная.
Она не слышала, какой переполох поднялся в родильном отделении. Не знала, как вливали в нее все запасы нужной группы, имеющиеся в отделении, и как они, эти запасы, кончились. А она все истекала кровью, и не было, казалось, силы, чтобы ее остановить…
Не знала, что по радио уже несколько раз передали тревожное сообщение: «Молодой женщине в родильном отделении роддома на улице Бельского срочно требуется прямое переливание крови четвертой группы, резус отрицательный…»
Не знала, что рядом с роддомом очень быстро образовалось скопление такси – таксисты все время слушают радио, потому и откликаются первыми… Не знала, что они же бесплатно подвозили и подвозили тех, кто спешил к ней на помощь, бросив все свои дела, забыв о своих заботах… Она никогда не видела их лиц и, конечно, не узнала их имен…
Просто однажды наступило утро, а потом день, когда усталая Наталья Дмитриевна выговорила рядом с ней, но как будто через бархатный занавес:
– Ну, слава Богу! – и перекрестилась.
Сидела рядом с ней долго-долго, украдкой вытирая слезы, чтобы Ольга их не видела.
– Где Андрюша? – прошептала запекшимися губами Ольга.
– Внизу, скурился весь, два дня не ел, не спал… – ответила Наталья Дмитриевна, тяжело, но с облегчением вздохнув. – Как девчонку-то назовешь?
– Теперь – Наташей, – уголками губ улыбнулась Ольга.
– Спасибо, – помедлив, сказала Наталья Дмитриевна. – А хотела-то как?
– Маринкой, – ответила Ольга.
– Ну, а как дальше-то? Как дальше?
…А ведь это не далекий голос Натальи Дмитриевны. Это мужской голос… а, это Николай Петрович!
– Дальше? – спросила, с трудом возвращаясь из забытья, Ольга и вспомнила последнюю строчку: – «Тебе всего пятнадцать лет…»
– Это ваши стихи, Ольга Николаевна? – спросил Николай Петрович. Ольга знала эти хитрики – проверяет, в сознании ли пациент.
– Нет, – ответила она, – это один кубинский поэт написал, давно, в прошлом веке.
* * *Как тогда, как давным-давно, сидел возле ее кровати Андрей. Господи, какое усталое, какое родное у него лицо… Что это он, плачет? Плакал, милый…
– Олюшка, ты прости меня, прости, – прошептал Андрей. – Какой я неумный был, это, наверное, не я вообще был, да?
– Неумный? – как могла иронично прошептала Ольга.
– Ну, дурак я был, идиот, – твердо произнес муж, так и не сумевший стать бывшим. – Простишь?
– Я люблю тебя, я очень люблю тебя, – сказала Ольга. Ей очень хотелось спать. Теперь, она знала, что будет спать очень сладко, как в детстве, а может быть как тогда, когда вернулась в жизнь – к мужу, к маленькой дочери, к людям…
* * *Геннадий Степанович Бохан зачем-то подергал ручку знакомой двери – конечно, закрыто. Оглянулся.
Медленно пошел по коридору, читая таблички. Вот, кажется, сюда…
Ирина Сергеевна почему-то сразу обратила внимание на пестрый пакет в руках Маринкиного папы.
– Здравствуйте, – сказал он. – Я хотел бы узнать расчетный счет одной девочки, фамилию я, к сожалению, не знаю. Зовут ее Зося. София, наверное?
Ирина Сергеевна кивнула.
– Именно София. Пишите…
Доброе утро, Елена!
Возле элегантного, построенного в виде развернутой книги двенадцатиэтажного здания Академии управления маршрутка затормозила. Расхлябанная дверца с не то вежливой, не то угрожающей надписью «Дверями не хлопать, пожалуйста!» отъехала, и из машины, торопясь, стали выскакивать люди, тут же устремляясь в разные стороны. Молодой человек, всю дорогу таращившийся на Елену, дождался, пока она проберется, согнувшись, со своего заднего сиденья, галантно подал ей руку, пытаясь одновременно заглянуть за большие черные очки. Елена помощь приняла, кивком поблагодарила, легко спрыгнула с подножки и, почему-то сняв на улице свои солнцезащитные очки, направилась к метро. На молодого человека она даже не оглянулась. Тот разочарованно посмотрел вслед неспешно удаляющейся загадочной красавице, которую он где-то, кажется, все-таки видел, а потом, все убыстряя темп, пошагал по своим делам. Утро: некогда…
Идущая неторопливо Елена тоже немного опаздывала. Но сегодня был не ее эфир, поэтому особенно спешить было незачем, и она пошла к метро не по центральной улице вместе с общим людским потоком, а другой, своей любимой дорогой: по узкой улочке между большим, отлично оборудованным стадионом Академии и скромной пристройкой к старому жилому дому – зданием журфака университета, который когда-то закончила сама. Она любила ходить именно здесь. Потому что иногда, особенно золотой осенью, вот как сейчас, когда утром еще солнечно, но уже не по-летнему свежо и прохладно, именно здесь ей, сливающейся с толпой идущих на занятия студентов, удавалось мысленно «поиграть» самой с собой в возвращение в юность.
