Сережа Павловский - Мутный пассажир (сборник)

– Нет, – ответил Лимон.

– Я тоже не слышал, – сказал Арбуз.

– Я вообще ничего не знаю, – добавил я.

– Короче, отправился как-то один парень служить в армию. Не стал косить, пошёл служить. И сразу попал под пресс своего командира. Тот его просто так пиздил каждый день кирпичом по голове, и не только его. А потом всех стали заставлять подписывать контракты, чтоб остались тут ещё служить, обещая большие зарплаты, – нужно было выполнить план по контрактникам. Чувак отказался подписывать бумагу, за что стал получать ещё сильнее. И однажды он так огрёб, что слёг в больничку. А пока он там лежал, контракт подписали за него, а он даже и не знал. Ну парень молчал, молчал, терпел, терпел, а потом взял и рассказал про это своей матери. Она стала везде звонить и разбираться, но её никто не хотел слушать. Даже писала президенту – глухо. А потом вообще выяснилось, что на её сына завели уголовку, что он сам себе нанёс все пиздюли, чтоб увильнуть от армейки. Потом мамка этого парня обратилась в какой-то комитет солдатских матерей, и ей помогли. Командира осудили, и всё стало хорошо. Парень служил, служил, и вот наконец у него должен быть дембель, а его не отпускают домой – показывают бумагу и говорят: «Подписался, служи ещё полтора года!» Он им попытался объяснить, что ни хуя не подписывал, но его никто не стал слушать. Чувак сумел связаться с матерью, рассказал ей всё, она снова стала везде писать и звонить – хуй. Ей ответили, что это было давно, уже ничего нельзя выяснить и всё такое. А парня вообще стали переводить из части в часть, так что он сам запутался и не мог понять, где находится. А потом он вообще пропал. И теперь никто не знает, где он находится, – Банан замолчал.

Последние два предложения он произнёс так, что мне стало не по себе, и я снова с ужасом подумал о том, что уже через три с небольшим года мне исполнится восемнадцать.

– Да, сходил чувачок в армию, послужил… – медленно произнёс Арбуз.

– Я тоже хочу страшилку про армию рассказать, – начал Чеснок. – Как парень пошёл служить, а его деды сильно избили, повесили и инсценировали самоубийство…

– Да иди ты в жопу со своими страшилками, пиздюк малосольный! – Банан ударил по верхнему ярусу с такой силой, что сам застонал от боли. – Аа, блядь!

– Ай! Да хватит уже меня пинать, – в очередной раз попросил Чеснок.

– Мы эту историю слышали до хуя и больше, – добавил Арбуз.

– Я ещё одну знаю про армию, – не унимался Чеснок.

– Чеснок, тебе самому-то не стрёмно сначала стучать на нас, а потом общаться с нами как ни в чём не бывало? – спросил я его.

– А что я такого сделал? – не понял он. – Это вы ко мне всё время первые пристаёте и издеваетесь надо мной.

– Давайте уже спать, – сказал Лимон. – Что-то эти ночные приседания на меня подействовали, как снотворное. В пизду!

– А мне наоборот, – сказал Банан. – Надо бы завтра справочку какую-нибудь намутить в лазарете, чтоб от утренней зарядки освободили! Или, может, пусть укольчик какой сделают, чтоб на зарядку сраную не ходить…

– О, я вспомнил ещё историю, как один парень проходил лечение в больнице за большие деньги, – начал Арбуз. – Лечили, лечили, а ему становилось только хуже – появились синяки на теле, и части тела стали неметь. Он рассказал доктору, его осмотрели только через неделю и сказали, что всё нормально. А ещё через два дня позвонили и сказали, что сегодня он умрёт. И он умер через несколько часов.

– Ни хуя себе! – удивился Банан. – А почему?

– Оказалось, что врачи решили, что он сраный нарик, который проходит курс реабилитации, и лечили как нарика. А у парня из-за нарушенного обмена веществ была несовместимость с какими-то препаратами, вот он кони и двинул.

– Твою мать… – ужаснулся Банан, помолчал и через некоторое время быстро проговорил: – Всё равно завтра попробую от зарядки отмазаться.

– Ну ебать, как страшно, теперь хуй уснёшь, охуеть, – пробормотал в полудрёме Лимон. – Заваливайте уже свои хлеборезки и давайте спать.

– Чтоб, Чеснок, тебе приснился злой писькотряс, – хохотнул Арбуз и отвернулся к стенке.

Чеснок цыкнул, но ничего не ответил Арбузу.

– Апельсин, ты чё молчишь? – обратился ко мне Банан.

– А я тоже уже почти сплю, – ответил я.

Банан заворочался в кровати, и я подумал, что он скажет мне что-то ещё, но он, как и Арбуз, тоже отвернулся к стенке и замолчал.

Наступила тишина, я смотрел в мигающий полоток, вспоминал смешные моменты вечера и улыбался. Затем сам повернулся к стенке, посмотрел на надпись «вожатые – пидорасы», закрыл глаза и стал её мысленно обводить, вяло постукивая пальцем по матрасу – сначала вертикальные линии, затем горизонтальные, и наоборот. Очень скоро я уснул.

2012 год

Будто трахнутый судьбой

(cover up)

– Не лезь в мою личную жизнь, блядь! – кричала тупая истеричная пизда, еле ворочая языком от алкоголя. – Не лезь в мою личную жизнь, блядь! – прокричала она снова. В этот раз получилось ещё громче и чётче.

Я не очень понял, что это было, да мне и не хотелось это понимать. Всё, что мне хотелось, – расстрелять по-бырику пьяную соседку со всей её семьёй и обратно углубиться в свой сон.

Ноль

Я ненавижу вставать рано. И ещё больше ненавижу не высыпаться. Сегодня было два в одном.

«Почти как Нетте, – подумал я, – пароход и хуй».

Смирившись со своим раздражённым состоянием, я пошёл завтракать под радиопозитив, который издавал приёмник, находившийся на кухне.

Жизнерадостный ведущий желал всем доброго утра, искромётно шутил и уверял меня, что за окном сегодня заебись. Я недоверчиво повернул голову на проём в стене и взглянул на серое небо за стеклом, зацепил взглядом термометр, который показывал всего лишь десять градусов тепла, и убедился, что ведущий пиздит.

– Гондон! – обозвал я его про себя, решив не давать ему поблажек, прекрасно зная, что город у него за окном расположен в полутора тысячах километрах от того, что умирало за окном у меня.

Я молча ел, смотря в тарелке мультик про гречу и сосису, и пытался вспомнить, что было ночью. Мерзкая соседка из квартиры надо мной в очередной раз нажралась в какаду и орала на весь дом так, что я проснулся. Как всегда, работала по отработанной схеме: вечеринка с громкой музыкой допоздна, потом ругань с ёбарем и битьё посуды.

Совсем недавно меня разбудил посреди ночи другой её крик. Она кричала, что сейчас спрыгнет. Я жил на седьмом этаже, она – на восьмом. Не могу сказать, что со мной случилось, но, проснувшись от крика «Не подходи ко мне! Я сейчас спрыгну!» – я, находясь, наверное, в ещё более невменяемом состоянии, чем она, вскочил с дивана и прилип к окну, как зомбак, устремив свой взгляд наверх, надеясь увидеть летающую пьяницу. Простояв так несколько минут, я в очередной раз осознал, что чудес не бывает, потому что сверху никто не выпал и не показал мне фигуры высшего пилотажа на фоне ночного неба.

А если к этому случаю приплюсовать сегодняшний пиздёж радиодиджея, можно смело сделать вывод, что я лошок, которого очень легко наебать.

Мультик в тарелке почти закончился. Он был с грустным концом, в финале главных героев съели.

Я доел, умылся, оделся и вышел из квартиры. Можно поменять: я доелся, умылся, одел и вышел из квартиры.

На улице творился кровавый форшмак. Посмотрев на своё отражение в нескольких лужах возле подъезда, я вспомнил слова весёлого радиоведущего о том, что погода сегодня шепчет, и решил, что ему надо бы прислать на пейджер мессагу, что ни хуя подобного, погода сегодня пиздит, как диджей Троцкий и как косой, который морковку просит. Или пизду-моркову, хуй знает, чем диджей Троцкий питается.

Смеркалось. Хотя было утро, но, оглядев раздолбанный двор, кишащий зеками, наркоманами и колдырями, вонючую помойку и парашу, я вынужден был признать, что это место всё-таки смеркалось. Смеркалось, смеркалось и высмеркалось.

Я принялся перепрыгивать через лужи, стараясь не намочить кеды и не испачкать джинсы. Недалеко от меня послышался детский смех. Я сразу же убедил себя в том, что смеются надо мной, а именно над тем, как я перепрыгиваю лужи. Я попытался посмотреть на прыгающего себя со стороны. Представил. Да, казалось, я выгляжу как в жопу раненный джигит, который далеко не убежит.

Недавно я возвращался из парикмахерской, во дворе играли дети. Я шмыгал носом и спешил домой. Отчего-то мне захотелось высморкаться на улице, чтоб не заниматься этой ерундой дома. Я, проходя мимо детишек, шмальнул через правую ноздрю и… облажался. Сопля, говоря литературным языком, предательски вылетела всего лишь наполовину, остановилась и плавно покачивалась, будто производила рекогносцировку. Я смахнул её и услышал задорный детский ржач. Конечно, я сразу решил, что смеются надо мной. Уже через секунду мои комплексы сказали мне, что дети мне даже обидное прозвище придумали – Сопля. Надо было или сморкаться раньше, или сморкаться дома. Или копить.