Мария Метлицкая - Женщины, кот и собака
Евгения вздохнула и посмотрела на собаку:
– А стала… – с горечью повторила она, – бомжихой и кандидаткой в сторожа! Каково? Вот, как говорится, от сумы и от тюрьмы, моя милая!..
– А что, Лад? – вдруг засмеялась она. – Мы с тобой еще в тренде! Еще о-го-го! Ну, раз в охрану зовут! Доверяют, значит!
Собака тихо взвизгнула, радуясь улыбке хозяйки, и со стуком забила хвостом.
– Радуешься? – спросила хозяйка. – Ну-ну! А что нам еще остается? Двум старым и брошенным дурам? Да, Лад?
Собака коротко и радостно тявкнула.
Никогда за всю свою долгую девятилетнюю собачью жизнь она не возразила хозяйке и всегда с ней соглашалась.
После обеда – то самое овощное рагу, представьте, очень вкусно получилось! – Евгения Сергеевна немного почитала, попробовала начать переводить какой-то незнакомый текст, но отложила – в голову ничего не шло, и хотелось спать.
Наконец, успокоив себя, что имеет на это полное право, она радостно плюхнулась в кровать, накрылась одеялом и закрыла глаза.
Собака улеглась рядом, долго возилась, устраивалась. Немного поворчала, покряхтела, повздыхала и наконец закрыла глаза и тут же, через пару минут, захрапела.
Хозяйка улыбнулась и повернулась на бок:
– Все хорошо! – прошептала она. – А будет все… просто прекрасно!
Если не думать о том, что случилось в ее жизни, то и вправду можно было бы отчаянно убеждать себя, что все прекрасно.
Но… Не думать не получалось, увы… Будучи человеком сильным и стойким от природы, Евгения Сергеевна всегда принимала удары судьбы спокойно. Или, по крайней мере, с достоинством.
В истерики не впадала, судьбу не кляла, на близких не бросалась.
«Так – значит так!» – говорила она и принимала предложенные обстоятельства.
Покойный муж был совершенно другим человеком: на все реагировал буйно, легко впадал в панику, разражаясь проклятиями и криками. Проклятиями – в адрес обстоятельств, а криками – в ее адрес, супружницы. Просто… так ему было легче.
С ним вообще никогда легко не было – характер у мужа был вспыльчивый, резкий и нетерпимый.
Еще с молодых лет Женя уговаривала его переждать, не реагировать, смириться, принять ситуацию такой, как она есть.
С возрастом он закипал еще больше. Всякие доводы и уговоры «беречь здоровье, потому что все, в конце концов, пройдет и перемелется» его возмущали еще сильнее.
Женя махала рукой и уходила к себе. Но и там он ее настигал: в его неприятностях или проблемах ему непременно нужен был слушатель, стрелочник и «утиратель соплей».
С годами Евгения Сергеевна это усвоила и смирилась: в конце концов, у кого без проблем? Да, муж паникер. Скандалист… Человек южного темперамента – хоть и русский, а вырос в Тбилиси. А там все горлопанят!
Но человек он приличный и честный. Муж верный, хороший отец. Ну и так далее.
«Далее» включало то, что Евгения Сергеевна его любила. Очень любила. Всегда.
Даже в те минуты, когда он ее сильно разочаровывал и огорчал. А такое часто бывало. Он делал много ошибок: в работе, в построении отношений с коллегами и друзьями, в отношении к сыну.
«У сдержанного человека меньше промахов», – говорила Евгения, цитируя мудрейшего Конфуция. Но кто из нас прислушивается к советам мудрейших? Да и вообще, кто из нас слушает близких? Ну, а если и слушает – кто из нас слышит?
Так и прожили – буйно, шумно, крикливо. Но несчастливой она не была. Нет, не была.
Муж обожал гостей и застолья. Почти каждую неделю у них собирались гости. Ей, конечно, это было сложновато – работа плюс вечное кухонное рабство. А муж требовал разнообразия и изобилия, к чему был приучен.
К тому же постоянно наезжали тбилисские друзья – школьные, дворовые, институтские. А они, как известно, в застольях толк знали!
Евгения быстро научилась грузинским премудростям – пхали, сациви, аджапсандал, ачма, чашушули. Муж хвалил ее, правда нечасто.
Так она и запомнила свою семейную жизнь: от стола с пишущей машинкой, что стоял у окна в их крошечной спальне, до вечно раскаленной плиты и раковины. Короткий, но непростой путь. Траектория ее семейной жизни.
Они много ездили – муж любил перемены. Путешествовали по стране, были и на Байкале, и на Дальнем Востоке. Оттуда однажды полетели даже в Японию.
Съездили на Камчатку. Бывали и за границей – сначала Европа социалистическая (другая была тогда недоступна). Потом и другая: Италия, Франция. Их друзья жили по всему миру.
Часто ходили в рестораны, поскольку друзья их были людьми обеспеченными. Жили весело, шумно, бурно, открыто. Бесконечная круговерть событий и впечатлений! Денег хватало: муж хорошо зарабатывал – работал главным инженером огромного предприятия. Евгения работала «для души», как говорил муж. Чтобы не забыть язык и не потерять квалификацию, переводила статьи в журналы «с картинками».
Когда она уставала и начинала ворчать, муж говорил, что останавливаться нельзя! Жизнь – такая короткая штука!
Как напророчил…
Он умер в пятьдесят семь – инфаркт. Она не удивилась: с его-то реакцией на происходящее!
После похорон и пышных, обильных поминок, оставшись одна в квартире – друзья уже отбыли, спешно прощаясь, у всех своя жизнь, – Евгения Сергеевна вдруг подумала, что вот теперь… отдохнет.
Мысль эта ее испугала и потрясла: «Вот надо же так подумать!»
Как странно у человека устроен мозг! Такое горе, столько лет вместе… А тут вдруг – облегчение…
Сын к тому времени уже перебрался в Канаду. Уехать он стремился всегда. А тут повезло, подвернулось. Списывался, подавал анкеты, заявки и выхлопотал себе какую-то странную работу. И все, привет!
О его тамошней жизни Евгения Сергеевна знала немного. Работу в лаборатории он вскоре оставил, как-то очень быстро женился и стал заниматься бизнесом. Названивал тбилисским друзьям отца, о чем-то просил. Иногда те помогали. Но все они были людьми уже пожилыми, и в новую реальность вписались лишь немногие. Связи ослабели, в начальники вышли другие.
Канадскую жену сына Евгения Сергеевна видела только на фотографии: женщина милая, симпатичная и совершенно чужая. Звали ее Валенсия – в переводе с испанского – «власть».
Очень скоро Евгения Сергеевна поняла, что власть эта Валенсия действительно захватила. Сын почти не звонил и совсем не писал.
В гости они ее не звали. Звонила она им сама. Трубку всегда брала невестка и довольно мило болтала с ней на хорошем французском. Обходились дежурными фразами: «Как вы, как погода? Хорошего дня!»
Евгения Сергеевна понимала: кто она этой испанке? Абсолютно чужая и незнакомая дама. Претензий к ней никаких! А вот Гриша, единственный сын… Впрочем, и его она старалась оправдать. До восьмого класса сын рос в Тбилиси, у деда с бабкой. Это было решение мужа, и, сколько она ни противилась, он настоял на своем. Доводы его были разумны: теплый климат, свежие фрукты и овощи, парное мясо и бескрайняя любовь стариков. Старый тбилисский двор на Иванидзе был дружным, шумным и теплым. Другая реальность!
Сын действительно не болел, носился по улицам, по-русски говорил с акцентом, и из Москвы, куда родители забирали его на осенние и весенние каникулы, стремился скорей сбежать. Москва не нравилась ему: «Как вы тут живете? – брезгливо кривил он рот. – Лично я сюда – ни ногой!»
Но в восьмом классе Евгения настояла, и парня забрали в столицу.
Ох, сложное это было время!.. Не хочется и вспоминать!
Гриша так и не смог привыкнуть к родителям и шумному городу. Начались проблемы в школе и во дворе. Сын дрался, хамил и родителям, и учителям. Скатился на двойки… С отцом и матерью почти не общался.
Муж пытался разговаривать с сыном, но… получалось плохо: он не был авторитетом для парня, и все тут же перерастало в скандал.
Пару раз Гриша приходил на «рогах» – и снова скандал.
Однажды Женя сказала мужу:
– Поздно! Раньше надо было авторитет завоевывать. Теперь мы для парня – никто.
Ночами думала: «Отправить сына обратно, в Тбилиси? Пусть живет, раз так получилось». Но… Свекор к тому времени умер, свекровь тяжело болела, и дочка забрала ее к себе, в Терджолу.
Куда отпускать его одного? Тоже страшно. Да и времена настали тревожные: война, холод, смена правительства.
Поступив в Институт стали и сплавов, уже на первом курсе Гриша ушел в общежитие. Бросил коротко:
– Мне там будет лучше!
Страшнее слов она и не слышала. Но постаралась сына понять.
Вот тогда у мужа и случился первый инфаркт…
А после пятого курса Гриша уехал за границу. На похоронах отца – всего-то через полтора года – он не появился. Объяснил это тем, что обязательно будут проблемы с визой. И Евгения опять постаралась понять его.
Чувство вины в ней крепло и развивалось: сама виновата, сама! Не актриса ведь, не певица, не гастролерша! Всю жизнь просидела дома, над пишущей машинкой, со своими дурацкими переводами. Всю жизнь простояла на кухне, заливаясь по́том от влажного пара.
