Виктор Мельников - Так не бывает. Почти фантастические рассказы
Тем временем он продолжил:
– А в моей квартире кто-то другой живёт. Пусть. Он-то откуда мог знать, что меня обманывают. Верить людям себя не уважать. Вот и я не верю уже. Рассчитывать приходится только на себя, на свои силы, а они не вечны, растрачиваются постепенно.
И снова я засомневался. Странный он человек. Хотя и бомж. Сострадания к нему мало. С моей стороны. А надо? Может, он врёт, цену набивает. Хотя мы с ним уже договорились.
– Пьёшь?
– А как же без этого. Зимой холодно. Не выпьешь – замёрзнешь. Выпивка в какой-то мере помогает. – Он струсил крошки с губ, достал сигарету, закурил. – Вот я смотрю, люди сейчас в церковь деньги несут. Откупаются. Я считаю, от грехов своих. Если бы у меня были деньги, я бы не стал откупаться. Всё же сие было. А счастья – его нет ни у кого! Я сейчас держусь за хорошие воспоминания, и виню себя, что сыновей вовремя за руку не остановил – корю себя.
Юрик осмотрелся по сторонам, сказал:
– Я пошёл.
Выждав три минуты, я двинулся следом за ним.
Он не быстро шёл, раскачиваясь из стороны в сторону. Иногда оглядывался – искал, видимо, меня взглядом, не потерялся? Я следовал за ним, фотоаппарат навскидку, делал снимки.
Вот он перевернул мусорную урну – позирует, свои кровные бабки отрабатывает. Не сомневаюсь, это безобразие засекла видеокамера. Могут появиться менты. Но я доверял Юрику, он знал, что делает.
Заходит внутрь вокзала. Я – бегом за ним. Вон он! Отлично! Главное, не потерять из виду. Иначе всё накроется медной посудой.
Вижу, что и он следит за мной боковым зрением. И еле уловимым движением руки приглашает следовать за ним.
Каждую минуту объявления о прибытии и отбытии поездов. Громко. Чтобы все слышали.
Юрик останавливается возле странного субъекта, такого же бедолаги, видно по одежде, как и он сам. Разговаривают. Через какое-то мгновение, вижу, Юрик даёт ему мелочь. Наверное, попросил, чтобы купить выпить. Не для еды, однозначно. В прошлые годы, помнится, приходилось наблюдать такую сцену. Аккуратные улыбающиеся женщины из местного отделения «спасение», одетые в строгую униформу, развозили на специальных тележках питание для бомжей. Бомжи кривились – лучше бы им подвезли пива, а ещё лучше – водки, но питание брали с некоторой снисходительностью: что ж добру пропадать.
Они разошлись. Смотрю, два милиционера направились к Юрику. Он тоже их видит, ускоряется. Я не отстаю, всё фотографирую. Милиция меня пока не замечает, и это хорошо.
Выходим с вокзала. Юрик петляет между автомобилей такси. Милиционерам он не понравился – точно. Всё из-за мусорной урны. Хм, решили, наверное, бомбу подложил он. Что ж, работа у них такая. Гадкая.
Он скрывается в подворотне. Милиция остановилась. Я – нет. Сворачиваю за угол – где Юрик, не вижу?
Обманул, однако. Нет, не думаю, чтобы он отказался от пяти тысяч рублей, видимо, у него свой план действий, не зря же обещал показать больше, чем весь этот цирк на вокзале. Так и есть. Прямо у моих ног открылся канализационный люк, голова Юрика вынырнула из отверстия, махнула кипа седых волос, мол, лезь сюда, за мной. Я огляделся и, не сразу, спустился вниз.
Это был другой мир – мрачный и загадочный, в котором не было света и ветра, лишь холодные скользкие бетонные стены окружали меня. И страшная вонь.
Нехорошие чувства усилились.
– Боишься? – спросил Юрик. Он вытащил откуда-то фонарик, включил. – Пошли.
И я пошёл за ним, щёлкая фотоаппаратом. В тот момент я жалел, что не предусмотрел взять с собой противогаз.
– Я здесь живу, – сказал Юрик. – Это мой дом. Я расскажу тебе о нём, покажу кое-что. Только ты не пугайся.
Мои слова здесь были не к месту. Я молчал. Гость обязан слушать, а не говорить.
Вскоре я понял, что потерялся во времени. Его для меня не существовало. Бездна.
– Чтобы ты ни увидел, – сказал Юрик, – помни, что, как и земные животные, обитатели подземелья атакуют только в целях самозащиты.
По спине прошла дрожь. Слова здесь отражались эхом от бетонных стен, и казалось, что я попал в далёкое средневековье. Не хватает палача и дыбы.
– Поэтому – не провоцируй, не пытайся подойти поближе, чтобы сфотографировать, наклониться или рассмотреть. Пока ты под землёй – ты всегда в опасности.
Я заметил, как Юрик преобразился в своих родных катакомбах, – я усмехнулся про себя. Он стал совсем другим. То, что он меня напугал подземными животными, не скрою, у него получилось: в таком месте вряд ли могло выжить хоть одно существо. Однако, Юрик – здесь сомневаться не приходилось – постоянный житель этого подземелья. Почему, интересно, не теплотрассы, к примеру? Там чище, воздух свежей.
Фотоаппарат щёлкнул, вспышка осветила пространство. Послышались шорохи и писк.
– Тише! – сказал Юрик.
Я остановился.
– Здесь могут жить только крысы, – прошептал я.
– Понятен твой намёк. Ты меня считаешь тоже крысой. Твоё дело. Но я так не считаю. Хотя и прячусь здесь, – он обвёл рукой тёмное пространство. – Жизнь существует даже здесь, фотограф. И я – яркий представитель этого мира. Я вижу, как ты неуютно здесь себя чувствуешь. Точно так же я себя ощущаю наверху. Мы посторонние друг для друга. Разные миры, разные условия существования. Я здесь хозяин над тобой. Захочу – убью! Никто не узнает, поверь.
Я шарахнулся в сторону. Его слова пугали по-настоящему.
– Я думаю, ты шутишь.
– Зря ты так думаешь. Тот, кто лишил меня квартиры, не воспринимал слова всерьёз, он считал меня слабым человеком. Оказалось – наоборот. Но ты не сделал ничего плохого, не бойся.
– И поэтому ты здесь.
– Правильно размышляешь. Лучше здесь, чем в тюрьме. Надеюсь, всего этого не напишешь в своём репортаже?
– Даже если напишу, никто не поверит.
– Пойдём, – говорит Юрик. – Всё, что увидишь, невероятно, коль расскажешь в репортаже; сфотографируешь, скажут фотомонтаж, – и он засмеялся гортанным смехом. – Здесь такое творится!
– Что именно?
– Всякое. Под землёй особая флора и фауна, со своими пищевыми цепочками и эволюцией. Огромный мегаполис сбрасывает сюда тонны отходов. В том числе отходы химических предприятий. А про район Курчатовского института даже подумать страшно! Поэтому подземные жители приобретают такой странный вид. Я сам не красавец, и на меня подействовала вся эта химия: там, наверху, я задыхаюсь от смога, а здесь дышу по-настоящему. Для тебя этот воздух ядовит и имеет неприятный запах, для меня же он стал родным. И к темноте я привык. Фонарик этот, – он осветил моё лицо, – для гостей приберёг. Ты бы здесь ослеп без него. Первое время и я не мог обходиться без света. Но человек привыкает ко всему, адаптируется.
Его философия казалась странной. Как человек может здесь жить и при этом пытаться возвыситься над тем миром, откуда он перебрался?
– Слышишь плеск воды? Это она, Нищенка! Мёртвая река. Но здесь существует и развивается жизнь.
– Глубоко, наверное? – я увидел поток воды, он взялся ниоткуда, бетонную стену пробил, что ли?
– По грудь где-то будет. Хочешь искупаться? – Юрик засмеялся, и смех его прозвучал неестественно под этими низкими сводами. А река ответила всплеском.
– Что это?
– А чёрт его знает! Каких только звуков здесь не услышишь. Может, рыба плескается. – Он посветил в воду. – Смотри, какие здоровенные черви. Они хищники. Сам видел, как на рыбу охотятся.
Действительно, белые, круглые, упругие, длиной где-то с полметра они лежали кольцами на дне, как удавы.
Мы пошли вниз по течению. Сверху часто свисали длинные корни растущих на поверхности растений.
– Смотри, обычная газонная трава сильнее бетона. Жизнь сильная штука, к чему угодно может приспособиться и победить.
Я сделал несколько снимков.
– В этих местах вообще ничего не должно быть, так как ниже по течению химический завод с ядовитыми стоками, всё должен сжечь… А вот смотри, рыба. А ты мне не верил.
Я успел щёлкнуть фотоаппаратом. Снимок получился плохо.
Юрик остановился и осветил одно из ответвлений коллектора.
– Посмотри.
Я ужаснулся! На меня смотрела голова маленького поросёнка.
– Это крыса, – сказал Юрик. – Безобидна и глупа. Пошли дальше.
Два десятка снимков успел я сделать. Хотел ещё, но Юрик потащил меня вперёд.
– Она слепа, – сказал он. – Вообще, прежде чем щёлкать затвором, спрашивать надо, я же тебя предупреждал.
По интонации голоса я ощущал, что Юрик ликует: он произвёл на меня впечатление.
– Ты второй человек, кто спустился в эти катакомбы, – сказал он.
Его радость мне не передалась. Я подумал, в древности вырожденцев высылали из городов, прятали в пещерах либо вообще лишали жизни, а здесь человек сам скрывается от цивилизации, чувствуя свою ущербность, и физически, и, наверно, морально. Понятно, в моей голове всё перемешалось, и я уже не всегда понимал, где вырождение закончилось, а где оно только начинается. Голова начала болеть. Я потёр виски свободной рукой.
