Александр Снегирёв - Как мы бомбили Америку
Все уставились на нас, как кот Базилио и лиса Алиса на Буратино. Таких денег у нас не было, но лишаться оставшейся пары сотен тоже не хотелось.
«Если в окно, то порежусь стеклом, лучше через дверь…» – лихорадочно решал я, а вслух произнес:
– Да вы что, ребят, мы только приехали…
Я нащупал ногой первую ступеньку. Мы пятились, выставив вперед сумки и еле помещаясь на узенькой лесенке.
– Только приехали… – Кочерга никак не могла взять в толк, что из нас много не вытрясешь.
Мы развернулись и кинулись вниз.
– Все-таки подумайте! – донеслось сверху, когда я дергал непослушную дверь.
Мы вырвались на залитый солнцем тротуар. Жить по-прежнему было негде.
Русский морс
Мы оказались в русском районе города Нью-Йорка. Русским здесь был, пожалуй, только язык, да и тот существенно исковерканный. Отовсюду на нас смотрели вывески на русском, продублированные латинскими буквами. Кафе «Volna» или парикмахерская «U Abrama». Народ представлял собой тот тип, который так свойственен южным городам Украины. Смесь евреев, греков, татар, хохлов, русских и бог знает кого еще копошилась на раскаленных улицах Брайтона. Смесь фыркала, пихалась локтями, лузгала семечки, сморкалась, бранилась, плевалась и делала все то, что обыкновенно делает в своих родных городках и местечках. Мы неожиданно почувствовали себя иностранцами и начали тупо улыбаться, как это делают западные туристы в России. В горле пересохло, мы зашли в продуктовую лавку.
Если вам не удалось застать Советский Союз, а очень хочется – отправляйтесь на Брайтон-бич. Продукты, конечно, современные, но шарм тот. Очень быстро начинает казаться, что ты попал в прошлое. У дамы, стоящей в очереди перед нами, происходила перепалка с продавщицей.
– Шо это за карот?! Это не карот, а черт знает что! – возмущалась дама, тиская вялые морковочки, которые ей отсыпала продавщица.
– Нормальный карот! Не нравится – проходите, женщина, не задерживайте очередь!
– Дайте мне другой карот! Я буду жаловаться! – напирала дама.
– Жалуйтесь куда хотите! Следующий! – продавщица взглянула на меня.
– Клю… – не успел я произнести и слова, как дама с морковкой пошла в атаку.
– Вы шо?! Я мэру напишу! Я лоеру напишу! – и швырнула мешочек с морковкой в продавщицу.
– А вы не кидайтесь!
– А ты меня не учи!
– А ты мне не тыкай!!! Климакс лучше вылечи!
– На себя посмотри! Намазалась, проститутка, и бздыкает!
– Щас ты у меня сама добздыкаешься! Мужчины, выведите ее отсюда! Есть тут мужчины?! – продавщица уставилась на нас. Не знаю, как у Юкки, а у меня сразу появляется неприятное предчувствие, когда я слышу визгливый вопль «есть тут мужчины?!». Обычно это кончается бессмысленным мордобоем, увечьями и милицией. К счастью, дамочка ретировалась сама. Я улыбнулся продавщице.
– Чего надо?!
– Клюквенный морс, пожалуйста, – вежливо попросил я, склонив голову. Я никогда не пробовал этот морс и решил, что уж тут-то я просто обязан выпить глоточек. Тетка посмотрела на меня, как на дегенерата, и швырнула пакет с морсом. Пакет, словно пушечный снаряд, чуть не вынес меня вон, но я устоял. Тетка одобрительно хмыкнула.
– Два пятьдесят.
Я отсчитал деньги, и мы вышли на улицу. Присев у стены, прямо под окнами лавки мы раскупорили пакет и, выпив по глотку, принялись обдумывать свое нынешнее положение.
– Что делать будем? – обратился я к Юкке. Тот молча курил свою привезенную «Яву».
– Купаться пойдем.
– В смысле? – такое сибаритское отношение к жизни меня немного шокировало. – Мы же бездомные! А скоро будем и безденежные.
– Искупаемся, а там посмотрим. Я слышал, здесь хороший пляж.
Пляж
У нас, как у всех жителей Севера, при виде теплого моря сработал рефлекс радости. Мы позабыли о невзгодах, скинули обувь и ступили на песок. Через пару шагов пришлось остановиться и снова обуться. Пляж – широкая полоса раскаленного песка, битого стекла и морского мусора – обжигал ступни невыносимо. Я почувствовал себя турецким кофе.
Мы пошагали к воде, лавируя между развалившимися на солнцепеке отдыхающими. Преобладали качки и фигуристые крашеные блондинки. Все лежали на подстилках, мазались кремом и пили прохладительные напитки. Со всех сторон смотрели каменные лица, свойственные загорающим. Блестели мускулы, накачанные животы, упругие задницы. Мы подошли к полосе прибоя. Пена лизнула носы обуви.
– Кто первый? – спросил я.
– Давай ты, мне что-то расхотелось.
Я стянул штаны, футболку, сбросил кеды и, оставшись в широких трусах, разрисованных яблоками, обхватив себя руками и потирая бока, зашел в воду.
Я не любитель дальних заплывов. Десять гребков туда, вынырнул, фыркнул, пустил фонтанчик, десять гребков обратно. Не прошло нескольких минут, как я уже выходил из морской пены, гордо развернув кажущуюся мне в тот момент широкой грудь навстречу восхищенным взорам. Там потягивается красивая мулатка, тут щебечут неугомонные малыши. Я смотрел по сторонам глазами Цезаря, вступающего с триумфом в Рим, и тут внутренний голос шепнул: «Опусти глаза, опусти глаза, Саня».
Тогда, как, впрочем, и сейчас, я доверял интуиции и поэтому посмотрел на нижнюю часть тела. О ужас, из клапана, расположенного на трусах спереди, предательски высовывался… Да что там говорить, и так ясно, что высовывалось из клапана. От прохладной воды он съежился и напоминал сморщенную морковку из магазина. Я молниеносно заправил вырвавшуюся плоть, поджал губы и, не теряя достоинства, пошлепал дальше.
Надо сказать, мой маневр не остался незамеченным. Парочка девиц презрительно усмехнулись, мать семейства попыталась отвлечь малютку-дочь строительством песочного замка, а Юкка сотрясался от безмолвного смеха.
– Неплохо! Еще чуть-чуть, и тебя арестуют за демонстрацию члена малым детям на пляже. – Юкка громко расхохотался и расстегнул сумку, чтобы убрать рубашку. Здесь надо отметить одну важную вещь. Чтобы не обременять себя багажом, мы взяли с собой только самое необходимое: пару обуви, пару штанов, футболку и по две пары носков. Я, правда, прихватил с собой русский сувенир – бутылку водки. На всякий случай. В подарок неизвестному другу. Таким образом, мы всегда ходили в одной одежде, невзирая на погоду и обстоятельства. Например, в тот день на пляже Юкка был обут в черные ботинки, рассчитанные на московскую осень, а рубашка была с длинными рукавами, вот он и решил ее убрать, пока жарко.
Итак, Юкка расстегнул молнию, и показалось нутро его сумки. Я почувствовал странный запах. Знакомый запах. Весьма неприятный. Пока Юкка запихивал рубашку, запах усилился. Вспомнил! Так пахло в метро, в первом хостеле, в русском притоне, в магазине! Ветерок дул в противоположную сторону, но запах не улетучивался.
– Юк, чем это несет?!
– Это от сумки… – смутился мой друг.
Я молча ждал объяснений. Юкка начал издалека.
– Понимаешь, у меня мама – рукодельница. Все делает своими руками. В детстве она нам носочки вязала, шарфики. Когда в девяносто четвертом мы переехали в Таллин и проводили первое лето на море, мама связала мне рыбацкую шапочку. У эстонских рыбаков есть традиция носить цветные вязаные шапочки.
– К делу давай!
– Все лето я носил эту шапочку, потом привез с собой, когда вернулся в Москву. Это мой талисман.
– Не знал, что эстонцы такие сентиментальные! – Я хлопнул Юкку по плечу. – И что, ты ее все эти годы не стирал, что ли? Почему она так воняет?
Я попытался понюхать шапочку, которую Юкка тем временем достал, но не смог. Разило ужасно.
– Стирал, конечно… Просто прямо перед отъездом на шапочку нассал Лучик… Я ее замочил, а постирать не успел…
Я прямо опешил от такого откровения.
– То есть у тебя в сумке обоссаная котом грязная шапка?!
– Я завязал ее в три пакета. Думал, пускай полежит, пока мы не устроимся…
Запах, надо признать, был убийственный. Влюбленные, расположившиеся поблизости, покосившись на нас, пошли искать другое место.
– Мы как бомжи в метро! От нас народ шугается! – Мы были не прочь примерить на себя роль изгоев общества. Мне не хотелось отставать, я расстегнул свою сумку и принюхался. В горле запершило. Запах прокисших носков, засунутых впопыхах поглубже, вырвался наружу, и воздух приобрел туманный оттенок. Юкка одобрительно хмыкнул. Мы шли рука об руку по чужой стране. И воняли с одинаковой силой.
Музей
Мы сидели на лавочке променада Брайтон-бич, жарились на солнце и лениво обдумывали свое положение.
– А давай сходим в Метрополитен? – предложил я и неумело харкнул под скамейку. Я простыл.
– В метро?
– В музей. Метрополитен-музей. – Я издал хрюкающий звук, собрал в горле слизистый ком и снова плюнул.
– А это где?
– Где-нибудь в центре, наверное, на Манхэттене. Отец просил сходить.
– Все равно в центр надо ехать… но если это дороже десятки, я не пойду, – строго сказал Юкка, и мы отправились в музей.
