Наталья Нестерова - Полина Сергеевна
Оглушенные Полина Сергеевна и Олег Арсеньевич несколько минут молча смотрели друг на друга. Точно ждали успокаивающего ответа на немой вопрос: «Это мне снится? Этот бред ведь не на самом деле?»
— Ущипни меня, — попросила Полина Сергеевна.
— Да тут хоть исчи… исщипайся, — запутался Олег Арсеньевич. — Он вскочил и лихорадочно зашагал по комнате. — У нас сигареты есть?
— Ты не куришь, — напомнила Полина Сергеевна.
— Тогда водки или коньяка… Где-то была моя старая трубка и табак… — Он открывал шкафы, хлопал дверцами. — Почему у нас в доме никогда ничего нельзя найти? Черт знает что! Когда-нибудь будет порядок или нет? Это все ты! Вырастила маминого сынка! Кудахтала над ним, как курица. Докудахталась!
Полина Сергеевна закрыла лицо руками и заплакала. Олег Арсеньевич искал врага, в которого можно вцепиться, — истинно мужской способ борьбы со стрессом. Но убитая горем Поля не была врагом, и поднимать на нее руку, обвинять — подло.
Олег Арсеньевич опомнился, подсел к жене, крепко обнял ее:
— Прости! Прости меня, сам не знаю, что несу.
Они провели бессонную ночь: то замолкали надолго, то наперебой доказывали друг другу невозможность, абсурдность того, что заявил Сенька.
Разговор с сыном состоялся в пятницу вечером. В субботу утром отец позвонил ему и велел явиться домой для объяснений. Сенька приехал, такой же нахохленный, ощетинившийся — чужой, как и накануне. Выяснилось, что он встречается с Юсей уже три месяца, что «репетиторские» деньги тратил на подарки ей, на походы в рестораны и клубы.
— Это воровство! — сказал Олег Арсеньевич. — Чистой воды обман и воровство! Ты врал нам и крал наши деньги!
— Считайте как хотите, — насупился Сенька.
— А чего ты ждал? — взорвался Олег Арсеньевич. — Что будешь воровать, бражничать, первую попавшуюся подзаборную шлюху приведешь к нам в дом…
— Папа, не смей так говорить про Юсю! — вскочил Сенька.
— Я не смей? Щенок!
Взбешенные, они стояли друг против друга, сжимали кулаки, точно готовы были пустить их в ход.
— Немедленно прекратите! Оба! — воскликнула Полина Сергеевна. — Вы сошли с ума! Сядьте и успокойтесь!
Она воскликнула с нужной интонацией тревоги, страха и негодования, проговорила нужные слова, хотя ее не покидало ощущение раздвоенности. Она как будто пребывала в состоянии клинической смерти, при которой душа вылетает из тела и наблюдает за происходящим со стороны.
— Или ты выбросишь блажь из головы, — ткнул Олег Арсеньевич в сына пальцем, — или убирайся на все четыре стороны! Жених сопливый!
— Я выбираю четыре стороны.
— Пошел вон! — заорал отец.
— Пошел так пошел, — ответил сын.
Когда за Сенькой закрылась дверь, Полина Сергеевна попеняла мужу:
— Так нельзя, Олег!
— А как нужно?
— Не знаю. Но мы не должны выгонять сына, когда ему тяжело…
— Тяжело!!! Ты видела эту физиономию? Ему тяжело? Да он плевал на нас, у него теперь вместо мозгов мошонка работает, член свербит. У всех свербело и свербит, но не каждый позволяет себя использовать, как последнюю тряпку. Он что, один такой весь из себя, у кого женилка выросла? Рохля, тютя, олух, слабак…
Олег Арсеньевич разошелся: клеймил сына, обзывал последними словами, — остановился, только когда увидел, что жене плохо.
— Не в коня корм, — проговорил, сбавляя пыл, Олег Арсеньевич. — Полинька, что с тобой?
Тело-оболочка, оставшееся на земле, оказывается, умело страдать физически. Каждое слово, гневная и жестокая характеристика сына ранила сердце Полины Сергеевны, превращая его в кровавое месиво. «Не в коня корм» — значило для Полины верх жестокости и несправедливости.
Она была лучшей студенткой на курсе, имела полное право продолжить обучение в аспирантуре, защитить кандидатскую диссертацию, сделать научную карьеру. Но на вступительных экзаменах в аспирантуру ее завалили — цинично, подло и оскорбительно. Высвобождали место дочке одного из проректоров. Научный руководитель, не разобравшись, сказал тогда Полине презрительно: «Не в коня корм!» Потом, правда, узнав интригу, он сменил гнев на милость, устроил Полю в отдел референтуры большой академии, уговаривал поступать в заочную аспирантуру. Но полученная пощечина навсегда отбила у Полины желание заниматься наукой, она вышла замуж, родила Сеньку. Когда слышала «Не в коня корм», внутренне съеживалась, потому что кого-то, возможно совсем невинного, били по самому больному.
— Полинька, родная, тебе плохо? Ты бледная, совсем зеленая. Сердце? Валидол? «Скорую»? — суетился перепуганный Олег Арсеньевич.
— Ничего не нужно. Просто полежу немного тут, на диване. Принеси мне плед и подушку, пожалуйста.
Она пролежала на диване до вечера, то погружаясь в забытье, то возвращаясь в действительность, которая мало отличалась от забытья. Душа вернулась в тело. Почему никто никогда не говорил, что эфемерная душа имеет свинцовую тяжесть?
Олег Арсеньевич сидел рядом, смотрел телевизор. В одно из пробуждений, приоткрыв глаза, Полина Сергеевна увидела, что муж бездумно смотрит на экран, а там «ТВ-Казань», говорят на татарском языке.
Женитьба сына на великовозрастной и малокультурной Юсе была сама по себе унизительна. Люди из круга Полины Сергеевны и Олега Арсеньевича Пановых станут прятать глаза, чтобы скрыть сочувствие. Хороший перспективный мальчик Арсений не справился с юношеским гормональным взрывом, попал в примитивный капкан, на пустой крючок. Как тут не соболезновать? Но воспитанные люди не сочувствуют и не соболезнуют в тупиковых ситуациях, когда свершившееся надо принять и жить с ним дальше. Если после болезни у вас перекосило лицо, возник нервный тик и медицина бессильна, то ваши друзья оставят слова сочувствия за дверью, сделают вид, что болезнь вас не обезобразила, и продолжат общаться с вами, как прежде.
Унижение породниться с семьей Клавы, в которой на свой лад стремились жить «хорошо»: хорошо одеться, хорошо поесть, хорошо выпить, посмотреть по телику хороший сериал, — было все-таки не таким мучительным, как сознание предательства Арсения. Их сын — предатель. Он предал свое будущее, а значит, все их усилия, их любовь, чаяния, надежды, веру, их старость. Они держали его на руках, вели за руку, подставляли плечо — дружно шли по дороге к общему будущему. И вдруг Арсений споткнулся — ладно, с кем не бывает. Но он оттолкнул родительские руки, плюнул в прошлое, перечеркнул его как нестоящее. Перечеркнул маму с папой, почти возненавидел. Они видели это в глазах сына — раздражение и почти-ненависть. Подобное не могло им привидеться ни в страшном сне, ни в лихорадочном бреду. Однако случилось и разъедало душу, словно душа имела кровеносные сосуды и туда впрыснули кислоту.
— Надо поужинать? — спросила Полина Сергеевна.
— Да, конечно, — очнулся от раздумий Олег Арсеньевич. — Я приготовлю. Что сделать?
— Я сама, — поднялась Полина Сергеевна.
Она разогрела еду, муж помог накрыть стол в кухне, за который они сели.
— Не могу! — сказала Полина Сергеевна. — Ты ужинай, а я лягу.
Ужин так и остался нетронутым.
В воскресенье утром Олег Арсеньевич позвонил сыну:
— Твоей маме было очень плохо. В твои планы, надеюсь, не входит вогнать ее в гроб? Приезжай!
Природная честность не позволила Полине Сергеевне сыграть на собственном самочувствии — притвориться умирающей, поставить сына перед выбором: или моя жизнь, или твоя женитьба. Хотя Полина Сергеевна понимала, что в подобной ситуации любые спектакли были бы оправданы, лицедействовать не смогла.
— Нам нельзя раскисать, — сказала она мужу перед приходом сына.
— Согласен, — ответил Олег Арсеньевич.
— И горячиться, бить наотмашь.
— Постараюсь.
— Очень постарайся, Олег! Сын наломал дров, так хоть ты не будь дровосеком, не увеличивай завалов, иначе потом не сможем их разобрать.
Когда приехал Сенька, родители пытливо всматривались в его лицо, словно хотели прочитать: они ошиблись в его почти-ненависти, сын, как прежде, их любит, не перечеркнул их. Сенька выглядел взволнованным, но его волнение быстро улеглось.
— Мама, как ты?
— Хорошо. Уже хорошо, спасибо!
Сенька облегченно перевел дух. И на его лице снова появилось выражение готовности к отпору, настороженное ожидание агрессии.
— Нам нужно поговорить. — Полина Сергеевна сдержала вздох разочарования. — Спокойно и без лишних эмоций поговорить.
— Пожалуйста! — пожал плечами сын. — Но я своего решения не изменю.
— Арсений, ты не можешь жениться, тебе только семнадцать лет, — напомнила мама.
— В августе исполнится восемнадцать, тогда и распишемся, а пока будем жить так… но вместе.
— А поступление в университет? Ты собираешься получать высшее образование?
— В общем… — замялся Сенька. — Да, конечно, если получится…
