Евгения Перова - Другая женщина
Она страдала молча, не в силах решиться на разговор с мужем, в отчаянье от несовершенства мира в целом и собственного в частности: она ведь тоже совсем не идеальна, если муж изменил! Все эти мысли, словно нарыв, который никак не может прорваться, отравляли ей душу и тело – впервые в жизни у Тамары, почти никогда ничем не болевшей, вдруг начались какие-то странные блуждающие боли: то вдруг начинал ныть совершенно здоровый зуб, то стреляло в висок, то ломило локоть…
Ей не приходило в голову поговорить с дочерью – что она может понимать, в четырнадцать-то лет?! А Катя догадывалась о многом – не зря же тогда сидела на соседней скамейке, откуда прекрасно слышала разговор матери с Людмилой. Она, конечно, переживала и тоже не знала, что делать. Поэтому внимательно присматривалась и прислушивалась к родителям, но ничего особенного не замечала, просто мама была непривычно тиха и молчалива. Но тем не менее в воздухе постепенно концентрировалось электричество, как перед грозой. И, как обычно бывает, гром грянул все-таки неожиданно.
– Катюш, а мама что, не приходила? – спросил Дима. Было довольно поздно, и он удивился. – А вы поужинали? Антошка уроки сделал?
Катя, не отрываясь от компьютера, покивала.
– А ты не знаешь, что в последнее время происходит с мамой? Она здорова? Все в порядке? А то она что-то очень мрачная. И, по-моему, опять курит.
Катя повернулась к отцу и вздохнула:
– Да вроде здорова. Это другое. Пап, а вы с ней ни о чем таком не разговаривали?
– О чем таком?
– Знаешь, кое-что случилось! Только я не уверена, что могу с тобой это обсуждать…
– Кать, раз начала, давай! Что за тайны мадридского двора?
– Ты только не волнуйся! Понимаешь, когда мы были в Питере… В общем, в Царском Селе мы познакомились с одной женщиной, Людмилой. У нее дочка Настя…
– И что?
– Тебе это ни о чем не говорит?
– А должно?
– У нее фамилия – Артемьева! У Насти!
– Ну, мало ли однофамильцев.
– Пап, ты только не сердись, но мама, мне кажется, решила, что это твоя дочь…
– Что?! Господи, да с какой стати она так решила?!
– Она долго с той женщиной разговаривала! Я слышала краем уха. Но не сразу поняла, от чего мама так внезапно сорвалась: сидели, мирно беседовали, и вдруг – всё, уходим! А когда увидела, что фоток нет, меня осенило! Мама все фотографии с ними уничтожила, с Настей и Людмилой! Я не сразу заметила, она как-то втихаря это сделала, а фоток у меня очень много! Представляешь?! Влезла ко мне в компьютер и уничтожила!
– Кать, это бред какой-то…
– Я как Настю увидела, все думала, почему она кажется мне такой знакомой, а тут поняла: она на тебя похожа!
– Что за чушь…
– Папа, только ты не думай, я тебя не осуждаю совсем! Я на твоей стороне, правда!
– Кать, ну что ты такое говоришь?!
– Папа, я все понимаю! Я взрослая! Думаешь, я не знаю, как вы с мамой жили? Все же у меня на глазах!
– А разве мы с ней плохо жили?!
– Я тебя умоляю! Она же никогда тебя не ценила! Всегда… всегда относилась к тебе… снисходительно! Словно ты недотепа какой-то! А ты самый лучший! – В голосе у нее зазвенели слезы. – Я всегда так переживала! Эти шуточки ее дурацкие! Ей смешно было, что ты такой романтичный, сентиментальный! Что стихи читаешь! И пишешь!
– Это я – сентиментальный?!
– А то нет?! Ты все понимаешь, а мама никогда! У нее или черное, или белое! Она же всегда права! А ты… Ты всё для мамы… и даже цветы! А ей наплевать! Ей на всех нас наплевать! Лишь бы учились хорошо, а что в душе делается… И ведь советы всегда дает, учит, как жить! И нас, и тетю Варю, и всех! Как это можно? Все равно что зубной врач, у которого ни разу зубы не болели! Она не знает, каково жить с разбитым сердцем! А мы знаем!
– Кто же разбил твое сердце, дорогая?! Почему ты мне не рассказала?
– Я не хотела, чтобы ты переживал! Да уже почти заросло, это так, трещинка была…
– Господи, Катька, когда ж ты успела повзрослеть? Девочка моя!
Они сидели, обнявшись, на старом диване и никогда еще не любили друг друга так сильно и мучительно, как сейчас.
– Мне кажется, ты несправедлива к маме. – Дима вытер слезы дочери и поцеловал ее зареванную мордочку.
– Да ты всегда ее защищаешь! Я никак не могла понять, почему ты все время ей уступаешь, а теперь понимаю. Это из-за чувства вины, да?
Они услышали, что хлопнула входная дверь.
– Мама пришла! Ты поговоришь с ней?
Дима некоторое время посидел, нахмурившись, – дочь с тревогой смотрела на его сдвинутые брови и дергающуюся скулу. А потом встал и вышел…
Димка нашел жену в кухне. Тамара коротко взглянула на него и отвернулась.
– Том, я знаю про встречу в Царском Селе. Катя рассказала.
Тамара присела за стол. Руки у нее дрожали, и она принялась было нервно тереть клеенку прихваткой, но тут же отбросила ее:
– Как ты мог лгать мне все эти годы?! У меня в голове не укладывается!
– Я тебе не лгал. Просто не говорил всей правды.
– Ты вел двойную жизнь!
– Ну и что?
– Как это – ну и что…
Томка в растерянности смотрела на мужа – таким она его еще не видела. Он был явно взволнован, но, похоже, нисколько не раскаивался!
– Почему ты сразу мне ничего не сказал?!
– А надо было? Может, надо было и бросить тебя, беременную? Ты бы так хотела? Остаться одной с двумя детьми? Если забыть про мою двойную жизнь, разве за эти годы был хоть один день, хоть один час, когда ты чувствовала себя несчастной? И ты, и дети? У нас образцовая семья, идеальный брак. Ты не забыла, как хвалилась перед подругами? Я же все делал, как ты хотела, всегда. В чем ты можешь меня упрекнуть? Не пью, даже не курю, слова поперек тебе ни разу не сказал, все деньги в дом. Ну, почти. Во всяком случае, никогда тебе ни в чем не отказывал.
– Конечно, просто идеальный муж! А то, что ты изменял мне всю дорогу, это ничего?!
– Скажешь, ты не была со мной счастлива?! – Димка совсем не хотел устраивать никаких скандалов, но слова дочери так больно ударили по самолюбию, что его просто понесло. – Тебе же такого мужа и надо было. Чтобы плясал под твою дудку! А ты хоть раз спросила, что мне нужно? Счастлив ли я? Хотел ли я такой жизни? Ты хоть раз поинтересовалась, о чем я думаю, чем вообще занимаюсь? Все, что мне дорого, тебе казалось смешным! Конечно, очень смешно, когда сорокалетний мужик любуется цветочками или стишки на ночь почитывает! Да еще и пишет что-то по ночам, малахольный! Нет бы пиво жрал каждый вечер да телик смотрел, да? Я всегда тебя поддерживал, во всем, а ты? Никогда ни капли сочувствия…
– Нет, я не понимаю! Ты так все передергиваешь! Ты виноват, а получается, что это я должна каяться?!
– Да, у меня была другая, параллельная жизнь! Но иначе… я бы не выжил. И я старался. Очень старался. Я не мог бы относиться к тебе лучше, даже… если бы любил. Прости.
Томка смотрела на него, медленно моргая:
– Ты… не любил меня? Никогда?!
– Да любил, конечно. Как я мог тебя не любить – я сто лет тебя знаю, уже почти родственники. Но это не та любовь! Да и ты ко мне просто привыкла. Друг, потом муж. Очень удобно.
– Тебе… так плохо было… со мной?!
– Все эти годы я жил с чувством вины – перед тобой, перед детьми, перед любимой женщиной. Перед самим собой, наконец. А теперь уже не понимаю, зачем я это делал. Я могу каждый день на коленях просить у тебя прощения, но знаешь, что самое интересное? Мне наплевать, простишь ты меня или нет!
Он ушел. Когда Томка выскочила в коридор, дверь за ним уже захлопнулась.
– Мам?! Это что? Папа ушел? Совсем?! – И Катя ринулась вслед отцу, а Томка повернулась, ушла в комнату и легла на кровать лицом к стене.
– Папа! Подожди!
Димка остановился и убрал мобильный телефон, на котором начал было набирать номер. Катя с разбегу кинулась ему на шею, и Димка закружил ее, как в детстве, а потом поцеловал – в одну щеку, в другую…
Катя смотрела на него большими глазами:
– Папа, ты уходишь насовсем? – Губы у нее задрожали.
– Милая, мы будем очень часто видеться! Не реже, чем раньше, я обещаю! Меня и так никогда не бывало дома, правда же? И мы сможем переписываться, звонить друг другу! Я тебя очень люблю! И Антошку! Я так виноват перед вами! Прости меня, дорогая!
– Да ладно, что ж теперь делать, – шмыгнув носом, сказала Катя.
– Береги себя!
– Пап, скажи, это ведь она – Леа? Да? Людмила?
– Откуда ты знаешь… про Леа?!
– Папа! Ты же сам разрешил мне читать твои книжки! «Письма к Леа» – у тебя на полке! Даже два разных издания! Я сразу поняла, что это ты написал! И псевдоним такой прозрачный: Арсеньев – Артемьев. Мне так понравилось! Я даже плакала!
– Но как ты поняла, что это я?!
– Я тебя узнала! Там столько твоего! Леа – это же Людмила, правда? Я, как вернулась из Питера, первым делом перечитала «Письма» – она так похожа! Знаешь, она нам всем понравилась! Даже маме! Пока она не поняла, что… ну…
Дима вздохнул:
– Катюш, маме я не стал говорить, она бы все равно не поверила. Но тебе скажу. Настя – вовсе не моя дочь. И эту женщину я совсем не знаю.
