Мария Метлицкая - Бабье лето (сборник)
«Понятно, – подумала Нина, – хочет свою Несмеяну кривомордую сбагрить – хотя бы на лето. Вместе с отпрысками и вредной старухой. Сбагрить и – гулевонить три месяца, а то и четыре».
Доехали. Вышли из машины, и Нина с трудом открыла заржавевший замок. На участке было прохладно, несмотря на очень жаркий и солнечный день. Трава выросла по колено – и это в начале июня. Да и сад так разросся, что сама Нина его не узнала. Яблони и вишни цвели, и казалось, что на деревья накинули легкий кружевной оренбургский кипенно-белый платок.
Нина остолбенела от такой красоты.
Она открыла входную дверь, и из дома пахнуло затхлой, застарелой сыростью. Покупатели пошли смотреть дом, а она вышла в сад и села на скамеечку. Дышалось так, словно внутри ее наполнили покоем и счастьем.
Нина закрыла глаза и услышала легкий шелест листьев и нечеткий, отдаленный голос кукушки. Покупатели вышли на крыльцо и о чем то заспорили. Тихо шипела угрюмая жена и подхохатывал муж-весельчак.
Нина прошлась по участку, потрогала уже набухшие кисти сирени, почки на огромном, разросшемся за годы чубушнике, увидела острые темные стрелы пробившихся нарциссов и светло-зеленые мясистые листья ранних тюльпанов. Позади участка, среди сорной травы, обнаружила заросшую клумбу с первоцветами – сиреневыми, желтыми, белыми. Она присела на корточки и погладила их.
Сели в машину. Долго молчали, а потом хмурая женщина объявила:
– Дом ваш нас не интересует! Совсем! Развалюха, а не дом! Наверняка все прогнило! Его надо сносить и строить новый.
Муж смущенно молчал.
– Так вот! – продолжила его угрюмая супруга. – Дом ваш нам не нужен. Участок, согласна, неплох. По крайней мере – зеленый. Дайте адекватную цену, и можем начать разговор.
– Я подумаю, – тихо ответила Нина.
Оставшуюся дорогу молчали. У Нининого дома остановились. Она вышла, заглянула в водительское окно и твердо сказала:
– Дом я вам продавать не буду! Вы уж простите, что потеряли время.
Весельчак захлопал глазами и растерянно посмотрел на жену.
– Почему не будете? – нахмурила брови та. – Что это за фокусы такие?
– А я передумала! – весело сказала Нина и, махнув рукой – дескать, не обессудьте! – быстро пошла к своему подъезду. – Какой-то переворот в сознании, – бормотала она. – Просто переворот! Больше всего на свете я хочу… Жить на этой даче и разводить цветы! Нет, я определенно сошла с ума! – думала Нина, вертясь перед сном. – Я и цветы! Сумасшествие какое-то, вот прямо, ей-богу!
В первый раз в жизни ей захотелось на пенсию. До этого и подумать о ней было страшно!
Но до пенсии было еще целых пять лет, а вот положенный отпуск маячил на горизонте. Через две недели Нина, собрав кучу сумок и вызвав такси, отбыла на дачу. Настроение у нее было прекрасным.
Работы там было, конечно же, невпроворот. Привести в порядок дом, отмыть, просушить, выкинуть старое и ненужное.
Через неделю дом сверкал, пах свежепокрашенными полами, чистым бельем и только что сваренным борщом.
«А вот теперь, – вожделенно подумала она. – Теперь мы займемся участком!» И в предвкушении этого спала она тревожно и беспокойно, с одной только мыслью – скорее бы утро! И не дай бог – дожди!
И когда утром все-таки пошел дождь, она вышла на крыльцо и почему то расплакалась.
«Дура какая! – ругала она себя. – Нет, не дура – стервоза! Дачу ей захотелось! Цветочки сажать! Бред какой-то. Жила без этих цветочков, и вот – приспичило! Эгоистка и дрянь».
Конечно, глубоко в душе она понимала, что от дочери отвыкла, а к внучке привыкнуть так и не успела – прикипаешь к тому, с кем вместе живешь, кого растишь, в кого вкладываешь. А этого ее лишили. Или она сама себя лишила. Что разбираться?
Жизнь дочери в далекой Болгарии была слегка призрачной – нет, знала, что все хорошо и… Это ее вполне устраивало.
Одиночество – такая штука… Привыкнуть к нему трудно, а уж когда привыкаешь… Поди вытащи человека из него добровольно!
Возможно, человек этого хочет, но еще больше – боится.
«Дачу – на продажу, деньги – Галке», – решила Нина и стала собираться домой.
Покупатель по новому объявлению появился через два дня.
Приятный мужской баритон посетовал, что машины у него нет и ехать придется на электричке.
– Не привыкать, – ответила Нина, и сговорились на завтра.
Встретились на Казанском, у касс. Обладатель баритона оказался мужчиной за шестьдесят или около того. Лысоват, чуть полноват, все в меру, одет аккуратно и по-молодежному – джинсы, ветровка, кроссовки. В руках – спортивная сумка.
Представился:
– Игорь Сергеевич, можно без отчества.
Нина усмехнулась:
– Зачем же так сразу? – И добавила: – Нина Ивановна.
Сели в поезд, и попутчик раскрыл газету. Нине это понравилось – никаких разговоров «за жизнь». Настроение было довольно паршивое, что говорить.
Потом она задремала и проснулась за две остановки до нужной.
Вышли на перрон. Игорь Сергеевич потянулся, сделал пару глубоких вздохов, подхватил Нину под руку – впереди была довольно крутая лестница, – и они двинулись в путь. Завязался разговор – сначала про раннюю весну, обрушившуюся несусветной, совсем не весенней, жарой. Потом про цены, взлетевшие после последних событий. Оказалось, что он весьма осведомлен в этом вопросе, и Нина сильно удивилась.
Наконец дошли. Пока Нина отпирала дом, он ходил по саду, трогал стволы давно не беленных яблонь, растирал в ладони лист черной смородины и, прикрыв глаза, жадно вдыхал его терпкий и сладкий, совсем уже летний запах.
По дому он прошелся с интересом, задал пару неглупых вопросов и наконец сказал:
– Нина Ивановна, милая! А зачем продавать такую вот красоту? – И тут же извинился за излишнее любопытство.
Нина пожала плечами.
– Мы сюда давно не ездим, мужа нет, дочь живет в другой стране, я работаю, привязана к городу. Да и вообще – тяжело, знаете ли! В смысле – одной.
Сказав это, она тут же смутилась, густо покраснела и отвела глаза: «Еще поймет не так, господи! И что меня понесло?»
Потом он спросил, нельзя ли поставить чайник, Нина кивнула и пошла на кухню.
А когда вернулась в комнату, остолбенела – на столе были разложены бутерброды, два куска домашнего пирога, свежие огурцы, разрезанные и оттого остро пахнувшие свежестью и летом.
Игорь Сергеевич смутился и развел руками:
– Вы уж простите, Нина Ивановна! Я просто подумал – путь неблизкий, проголодаемся наверняка!
Нина промолчала – это она, женщина, должна была подумать о еде. Дура и эгоистка! Привыкла все для себя.
Чай пили долго, и наконец Игорь Сергеевич рассказал свою историю. Оказалось, что вдовеет он давно, девять лет. Жена умерла от долгой болезни. Сейчас ничего уже, почти привык.
– Если к этому вообще можно привыкнуть! – грустно добавил он.
Живет он с сыном, невесткой и внуком. Квартира небольшая, двухкомнатная. Места, разумеется, не очень хватает. И вот он решил – оставит своим квартиру, а сам переберется за город. Почему? Да потому что давно об этом мечтал – о природе, свежем воздухе, тишине и покое. Еще мечтал о саде и даже – представьте – об огороде! Самому, ей-богу, смешно! Ни тем, ни другим он в жизни не занимался! Детям будет вольготнее, а в отпуск – милости просим! Внука возьмет на все лето, парень чудесный, они с ним большие друзья!
Нина слушала его и думала о своем эгоизме. Человек заботится о близких! Даже, возможно, в ущерб самому себе. А она….
Укрылась в своем черепашьем панцире и думать ни про кого не желает!
Потом Игорь Сергеевич сказал, что его все устраивает, торговаться он не намерен, только… Он замолчал.
– Вы бы еще подумали, Нина! Ей-богу, ведь жалко! Такой дом, такой сад!
– А вы? – раздраженно ответила Нина. – Как же вы? Ну если я передумаю? Вам же подходит все, верно?
Он кивнул.
– Да, подходит. Кое-что, конечно, надо подправить, обновить. Но если вы передумаете, я еще что-нибудь подберу! Предложений, знаете ли, вагон и тележка.
– Нет, – решительно ответила Нина. – Я не из тех, кто морочит голову! Решили – значит, решили! Бумаги в порядке, давайте договоримся, когда оформлять.
А про себя. «Заботливый, блин! Ну просто смешно».
Он вздохнул и кивнул:
– Ну, хозяин – барин!
Собрали со стола остатки трапезы, отнесли на кухню чашки и ложки. Нина сполоснула посуду, выключила газ, и тронулись в путь.
Закрывая калитку, она оглянулась на дом и сад. Сердце екнуло, гулко забилось. Нина поняла, что прощается с ним навсегда. А вместе с ним – и со своей молодостью и прежней, совсем неплохой, жизнью.
До станции шли молча. Спутник голову не морочил – наверное, понимал Нинины чувства.
В поезде она закрыла глаза, но уснуть не удалось. Вспомнилась вся жизнь. Пленка крутилась быстро, как в старом кино, – и почему-то была черно-белой.
Свадьба с Гороховым, белое платье, на которое кто-то из гостей пролил шампанское, и Нина так горько плакала, словно у нее отобрали мечту.
