Станислав Хабаров - Защита
Я плаваю только в отведенном огороженном пространстве. Сюда не залетают стремительные катера, не видно под водой извилистых муреньих нор и не высовываются из воды пугающие акульи плавники. Разглядывание дна меня постоянно успокаивает. На дне здесь редко встречаются тёмные пятна водорослей. Песок да песок.
У крайних буёв ты уже совсем не виден с берега и предоставлен самому себе. Тут уже, рассекая воду, опасно проносятся быстроходные катера. Одни на воздушной подушке, пловцам безопасные, другие опасные – винтовые.
Буи выглядят издалека в воде яркими оранжевыми пятнами. Меня постоянно тянет нарушить обозначенный ими запрет, но я его не нарушаю и плаваю только до этих колышащихся в воде шаров и верёвок между ними. Это метров сто от берега, дозволенного плавательного пространства, и невольно приходит в голову, как легко при желании здесь со мной расправиться. Стоит потянуть за ноги и придержать под водой, и «Finita la commedia». Всё получится так естественно.
На загадочной вилле меня, видимо, развлекли. Как-то раз на экскурсии водитель экскурсионного минивэна остановил его на узкой дороге, вышел, хлопнул в ладоши, и из мангровых зарослей на дорогу, разевая пасть, выполз крокодил. Местные, в отличие от меня, вероятно, ближе природе. Увы. Теперь в ярком утреннем свете и виденное вспоминалось иначе. Скорее в ракурсе утилитарного: мол, не играют ли здешние змейки в отсутствии хозяев роль охранных собак? А на стелах, возможно, присутствуют не символом вечности, а знаком гостеприимства, хотя и не с нашими представлениями. Предупреждали же меня повсюду каменные доски со змеями, кусающими собственный хвост, а может, лишь приветствовали по-своему.
Когда ацтеки с севера появились в этих местах и увидели змей, они обрадовались. Змеи показались им символом изобилия этих краёв. Змеи входили в их продовольственный рацион. Они и в современном гербе Мексики: орёл держит в когтях змею. И поэтому не разбираться нужно, подходит ли мне этот абсолютно чуждый южный мир, а не задумываясь, решить, что все эти штучки не для меня. Я возвращаюсь в привычный мир. Жизнь моя теперь ограничена кромкой моря, не погружаясь в море и не углубляясь в сушу, а я на её кромке, среди людей. Безъязыковый Робинзон Крузо.
Впереди уже ряды наших жёлтых лежаков, и показался наш крайний корпус, тоже жёлтый, смотрящий в море. В утреннем солнце он выглядит с моря наблюдательным пунктом, развернутым фронтом к враждебной стихии, обманчиво ласковой утром, с которой, как нам известно, следует быть настороже.
6Я лежу под травяным грибком рядом с бассейном. Высоко в небе в прозрачной голубизне парит надо мной эта странная птица, называемая мною по-разному, в зависимости от настроения: «абракадаброй» или «ангелом смерти» за ломаный профиль, зигзагом рисующийся высоко над землёй. Что чертит она на распахнутом полотне неба? Её контуры не похожи ни на что. Живая она или искусственная – поди пойми. Может, это очередной анонимный наблюдатель системного аналитика судеб? Не знаю я, что будет дальше, что записано в моей учётной книге жизни, и сколько в ней страниц? Ничего об этом не знаю я наверняка и имею лишь предположения.
Надо мной шикарная пальмовая ветвь, что видна с моего места, из-под травянистого грибка, с лежака у бассейна. Она врезана в голубое небо. Пальмы здесь кругом: у бассейна и на острове, и только рядом с нашими лежаками возле многоствольного гигантского дерева, по обе его стороны торчат иглистые лапы кактусов. Однако пальма на острове бросается в глаза, она совершенство, одна из всех кажется нерукотворным чудом. Она блестит небрежно ветвями, повернутыми к солнцу, четко вырисовываясь на фоне небесной синевы. И место у неё необычное: посреди бассейна на островке.
Красива она, нет слов! При ветре она чуть шевелится и блестит тонкими листьями, а противоположные солнцу ветви, оставаясь в тени, рисуются четким профилем. В отличие от ветви Лезона, она живая. И пожалуй, это моя единственная наградная пальмовая ветвь. Она мне дорога, как и её золотой аналог выдающимся художникам моды, ещё и оттого, что я отчётливо понимаю, что это – единственно возможная моя наградная ветвь, которой награжу я себя, если заслужу. Она естественная и единственная для меня в мере вещей, хотя другим на неё наплевать.
Я здесь всего лишь прибрежный пляжный философ, рассуждающий на лежаке. Проходят девушки в форме, предлагая заказать коктейли, физкультурники, массажистки, фотографы предлагают свои услуги. Например, сняться, держа в руках игуану или какаду. Празднично-яркого попугая. Я ассоциирую себя с его перьями.
По сути своей я пиарщик и всегда пиарщиком был, раскрашивая всё в привлекающие цвета. Не дело моё говорило за себя, а сам я о деле. Так видится не птица, а её яркие перья. А я, как это ни печально, попугай. Всю жизнь завлекающе бил в барабан, заглушая всех.
Яркий наряд попугаев удивляет. Он вопреки всему. Не понимаю, как попугаи выжили. Живое в природе, как правило, маскируется. А какаду, словно в насмешку, разряжен, как на маскараде, и это загадочно. Выживают неприметные, а яркость – предупреждающая, и ничего хорошего, как правило, не сулит. Ярчайшей окраски, например, ядовитые лягушки, которых выучились поедать индейцы. Яркие осы и пчёлы призваны пугать. А чем пугает попугай? Простите за тавтологию.
Я думаю, они прячутся в роскошной тропической листве и обитают в природе на верхних этажах сельвы, где мало противников и можно позволить себе яркий наряд. К верхушкам огромных деревьев в джунглях не добраться с земли, а роскошная листва тропического леса маскирует их сверху от крылатой нечисти. И из этого конкретный практический вывод: выбирай себе место, где безопаснее для тебя. И не нужно скрываться и прятаться, а просто селиться в спокойных районах, хотя всё на глазах меняется, и пригодное вчера сегодня небезопасно, нестатусно, и следуют новые поиски.
Если стать богобоязненным, нужно забыть про море и купаться на людях в бассейне, хотя это и обидно, когда рядом море, солёная вода, волны, словом, стихия, и если идти по нисходящей, то можно скатиться к водным процедурам в душе номера.
7По сторонам наших лежаков сплошной интернационал. Справа от меня – пара из Германии, слева – итальянский дуэт.
Европейцы в Мексике для меня загадка. Что их погнало сюда, через океан? Американцев на завтраке ищи у кувшинов со свежевыжатым апельсиновым соком. Они любители стандартов и усвоили, что самый-самый – апельсиновый сок. Бесспорно, сок сам по себе неплох.
«Сок из свежих апельсинов,Что растут под небом синим».
Но и на солнце есть пятна, а в апельсинах – повышенная кислотность и избыток сахара. У европейцев с этим погибче. Предпочитают зелёный сок, кажется, из кактусов. А немцы тяготеют к супам. Супы их страсть.
Я их поэтому еще во время ужина отличил среди снующих с тарелками. Они обрадовались, обнаружив на углу, на изломе зала, керамические кувшины с супом: овощным и грибным, пастообразным. Что их завлекло сюда, по эту сторону океана, вместо близкого им Лазурного берега, Монако, Канарских островов, которые для них почти что рядом, у Геркулесовых столбов? Правда, здесь в канун Кристмаса и смены года потеплее. А может, их манит пиратская слава здешних мест или азарт первооткрывателей островов Бразил и женщин, хотя это теперь весьма спокойный курорт, совсем не для молодых и ближе к раю для пенсионеров. Возможно, первопричиной – немецкая тяга к познанию и упорядоченности. Она сорвала их с насиженных мест, чтобы своими глазами увидеть, узнать, посетить.
Они приходят несколько позже, как бы опровергая наивность моей привычки занимать лежаки спозаранку и, обозначив присутствие вещами, отправляются в цивильное месиво, где пьют коктейли, играют в волейбол, участвуют в аттракционах, плавают в море и катаются на лодках и на парашютах за катером и прочее, и прочее. Не знаю конкретно, чем они увлекаются, я за ними не следил. А позже возвращаются и плавают в бассейне, читают лёжа и прыгают с бортика в воду. Он высокий, большой, широкоплечий. Она мне напоминает большую, чисто вымытую самку кенгуру.
В бассейне я не плаваю. Моё отношение к бассейну похоже на презрение птиц к копошащимся у берега и к сухопутным водоплавающих. Вода бассейна чиста. Она меняется. В центре его огромной ванны непрерывно бьет струей фонтан из развёрзнутой каменной змеиной пасти. Вода играет бликами на голубом кафеле дна. Снимки её привлекают интернет-пользователей в стоковых агентствах, как фон, универсальный и несколько загадочный.
У меня есть опыт международного общения, поработал я и с американцами, и с европейцами. И из них я бы выделил немцев. Они были, пожалуй, наиболее эрудированны, точны в сведениях и скромны.
