Татьяна Трубникова - Знаки перемен (сборник)
Эта квартира так и осталась писательской. По наследству она перешла Галине Арбузовой, приемной дочери Паустовского. Родной – драматурга Алексея Арбузова и Татьяны Евтеевой, актрисы театра им. Мейерхольда, второй и самой сильной любви Паустовского.
Муж Галины Арбузовой – известный писатель, кинодраматург, основатель киностудии «Глобус» Владимир Карпович Железников. Большинству читателей и зрителей он знаком повестью «Чучело» и одноименным фильмом, снятым по ней.
Владимир Карпович и рассказал мне историю про этот самый шкафчик, когда я была у него в офисе киностудии, на Чистых прудах.
Я сидела тогда напротив него, маститого мэтра, слушала и рассматривала его лицо, руки, весь спокойный, вдумчивый облик. Аристократ духа. Человек, умеющий думать. А это очень, очень много в наши дни, когда люди отучились это делать. Зачем? Все решено за них. Для них. Так элементарна связь между людьми… и так тонка… Так цементно неизменны разговоры, действия, отношения… штампы, штампы, штампы… будто шаблоны SMS: «я скоро буду», «Поздравляю!», «Сможете подождать?», «Привет!», «Счастливого пути!», «Когда встретимся?»…
Сидела и смотрела. Ему восемьдесят. Бледное лицо уставшего от жизни человека, не ждущего от нее новостей, но держащего себя натянутой струной… Вдумчивый, внимательный взгляд. Тонкий. Проникновенный. Доброжелательный.
Тихий неторопливый голос. Таким голосом можно рассказывать сказки.
…Почему Константин Георгиевич купил этот шкафчик? Может быть потому, что он был простой. Скромный черный шкафчик. Удобный. Книг немного – все войдут. Пожалуй, уже тогда, в пятидесятые, его можно было считать антикварным. Ведь все, что перешло рубеж 1917 года и выжило, сохранилось, было словно с иной планеты. Было оттуда, из-за революции, из-за ее Рубикона… Шкафчик этот выжил.
…Был момент в жизни писателя, когда ему могли бы дать Нобелевскую премию. Не дали. Хотя он, именно он, как никто, был достоин ее. Стоит открыть любую его книгу и прочитать несколько строк, как понимаешь: такого истинного знания русского языка – поискать – не найдешь. Он вчувствовался в исконный смысл слов. Его проза – на самом деле поэзия…
Нобелевскую премию дали Шолохову за «Тихий Дон». Так власти было надо.
Зато в Москву приезжала Марлен Дитрих и на коленях, перед огромным залом, изрядно смутив Паустовского, благодарила его за творчество…
На Западе его звали Доктор Пауст. Почти Фауст?
…Что мы знаем о нем? То, что нас учили в школе любить Родину его глазами?
А что знает о нем новое поколение? Да и вообще читает ли? Они иные. Те, кому сейчас десять. Они отличаются даже от тех, кому тринадцать. Потому что родились сразу с иными мозгами. Они сразу подключаются на 220 В. Мозги – сразу в розетку. В пять лет ребенок запоминает путь в компьютере, как войти в Интернет и найти нужный сайт. Цифры изучает, исключительно держа в руках сотовый телефон. Читать? Только с экрана. Зачем нужна книжная пыль? Да и печатать на клавиатуре выучиваются быстрее, чем водить древней ручкой по бумаге. Потому что водить ручкой, выписывая крендели – сложнее. Малыш объясняет папе, каким образом дешевле скачать музыку на телефон. Родитель понимает не всегда.
Был случай у моих знакомых, когда отец семейства открывал нужный, важный файл. И лишь войдя в него, заметил пятилетнего сына, тихонько и настороженно стоящего позади него. «Все», – понял отец. «Путь он уже знает». Потому что они запоминают его с первого раза, увидев лишь однажды. У них иные мозги. Это не плохо и не хорошо. Просто иначе.
Один мальчик переключает каналы телевизора без дистанционного пульта, лишь щелкая пальцами…
Весна техногенной цивилизации. Юная весна. Осень культуры. Константин Паустовский знал другую осень. И был счастлив.
«…Странный свет – неяркий и неподвижный – был непохож на солнечный. Это светили осенние листья. За ветреную и долгую ночь сад сбросил сухую листву, она лежала шумными грудами на земле и распространяла тусклое сияние. От этого сияния лица людей казались загорелыми, а страницы книг на столе как будто покрылись слоем воска…»
Галина Арбузова хорошо помнит Паустовского. Помнит его манеру сидеть, думать, писать… Он любил ее, как родную дочь.
А еще он любил уединение. Утреннюю росистость беседки на даче под Тарусой. Часто уходил по утрам туда. Писать. Смотреть на рассвет… Галина Арбузова говорила, что в его прозе много выдумки. Он обожал выдумывать. Но писал так убедительно и просто, что всему веришь, всему, всему… будто видишь своими глазами.
…Хатидже – по-русски Екатерина – была его первой любовью. Его первой женой, с которой он венчался в маленькой сельской церкви где-то под Рязанью. Это о ней он писал в «Романтиках»:
«…Она засмеялась и поцеловала меня сильно: как юная женщина.
Я шел домой. Я заблудился. Я шел с непокрытой головой, лицо у меня горело, сердце билось жадно и гулко, губы были соленые, будто в крови… Я прислонялся к мокрым акациям. Земля качалась, и золотой каруселью неслось вокруг меня, позванивая и вздрагивая, небо.
– Я пьян!..
…Я позвал в ночь, ветер и море: „Хатидже!“… горький ветер обдул воспаленное лицо…»
Разве можно прочувствовать первое опьянение от любви лучше?
А вы пьянели одной лишь любовью?
…С помощью компьютера сейчас можно рисовать картины, изменять реальность человеческого лица, любого изображения, передавать и создавать скульптурные копии, конструировать, моделировать архитектурные проекты, и, конечно, писать, писать… Давно известны все законы драматургии. Как вызвать ту или иную эмоцию. Как накалить сюжет до предела. Так, чтоб читатель и оторваться не мог. А прочел… О чем? Уже забыл. Сразу. Едва перевернув последнюю страницу. Стандартные страсти. Стандарты. Шаблоны.
…Где же он, тот старый мир, в котором любил и тосковал Лермонтов, хулиганил Есенин, дышал воздухом Мещеры Паустовский? Где он, мир антикварного шкафчика для книг?
Такого простого, обыкновенного, истинного… Какой была проза Паустовского…
…Тарусская дача Паустовского, в которой по полгода живут Галина Алексеевна Арбузова и Владимир Карпович Железников, сохранила дух великого писателя. В нескольких комнатах осталась та же простецкая, почти казарменная обстановка, которая была при нем. Сюда Паустовский не взял книг. Гораздо больше ему могла рассказать тропинка в лесу, старый омут, склоненные ветлы… Писал он в беседке или у открытого в сад окна, вдыхая фиолетовый аромат стучащей в ставни сирени…
Похоронили Константина Георгиевича тут же, на местном кладбище.
Владимир Карпович как-то сказал мне:
– А знаешь, ведь Таруса – это «Та Русь».
Больно было Паустовскому, очень больно. В своем письме-завещании он писал: «…Мы жили на этой земле. Не давайте ее в руки опустошителей, пошляков и невежд. Мы потомки Пушкина, и с нас за это спросится».
Так же больно было Сергею Есенину, когда однажды, глядя в окно поезда, он вдруг увидел глупого жеребенка, который пытался обогнать железного коня… Эта боль воплотилась в поэме «Сорокоуст». В «красногривом» жеребенке, «милом, смешном дуралее», Есенин увидел образ всего живого, истинного, образ Руси, навсегда побежденный мощью техники.
…Паустовский ушел, сбросил с себя роскошные каменные одежды сталинской высотки. Променял их на серебряные струи ив Ильинского омута под Тарусой, про который писал, что «такие места наполняют нас душевной легкостью перед красотой своей земли, перед русской красотой».
Он был болен. Давно болен. Для человека, стоящего перед вечностью, идущего в вечность поступью великого писателя и поступью смертного, не имеет значения антикварная мебель. Даже книги. Он и не взял их в Тарусу. Его книги были – повести-рассказы живущих рядом людей, заячьи следы, ветер в березах, роса в его беседке ранним, прохладным утром, цветок, кивающий головкой из-под куста… Небо – вместо шпиля в Московскую хмарь, луга, поля и кромка леса вдалеке – вместо каменных стен. Болезнь и талант гнали его прочь, к земле…
Константин Георгиевич много путешествовал в своей жизни. Кольский полуостров, Мещера и Кавказ, Украина, Волга, Дон и Средняя Азия, Крым, Алтай и Сибирь. Европа и Средиземное море. Но сердце свое отдал неброской красоте наших лесов средней полосы России. Силой ее прозрачного, чистого воздуха он жил. Он и людей и все события видел через этот воздух. Это им дышишь, когда читаешь его строки. Он вдохнул его в них. Нам не хватает этого воздуха. Мы задыхаемся, но не знаем об этом…
…О самом себе Паустовский писал, что «с годами я ушел от экзотики, от ее нарядности, пряности, приподнятости и безразличия к простому незаметному человеку. Но еще долго в моих повестях и рассказах попадались ее застрявшие невзначай золоченые нити». Он стал прост в своем видении и в манере письма. Именно простота отличает истинный талант. Читаешь: ничего особенного, но почему ком в горле?
