Татьяна Соломатина - Роддом. Сериал. Кадры 14–26
Ну понятно. Раз объёмных пакетов нет, значит, на сей раз ювелирные изделия.
Сегодня дежурила не старушка, имени которой не помнила Мальцева, а простоватый парень Саша сильно среднего возраста. Он, как и все отечественные «дормены», считал крепкий сон на посту вариантом нормы. И потому сильно не любил дежурств в праздники.
– О! Здрасьте, Татьяна Георгиевна! Хорошо, что вы меня застали! Я уже собирался снова обратно в каптёрку спать ложиться. Никакого покоя сегодня. Ходят и ходят в гости! Делать им нечего! Уже бы напились наконец и спали! Вот меня тут как раз минут пятнадцать назад дёрнули, так я чайку решил выпить. С праздником вас, Татьяна Георгиевна. Тут вам какой-то мужик ещё вечером припёр веник и плюшевого медведя. Забирайте… И вам здрасьте! – слегка насмешливо кивнул он Панину, как умеют кивать простоватые парни сильно среднего возраста серьёзным умным дядям такого же возраста в случае особо подходящего повода.
– И кто это тебя плюшевыми медведями одаривает, как малолетнюю? – язвительно осведомился Семён Ильич, когда за ними закрылись двери лифта.
– Не знаю.
– Я, кстати, твоего интерна по телефону разыскивал. Хотел его на удаление септической матки взять, чтобы учился. Начмед интерна разыскивал, охуеть! Да не через санитарок, а через старшую акушерку отделения, к которому интерн приписан. И знаешь, что мне сказала Марго? Что он на часок отлучился! Охуеть два раза! Ты не находишь?
– Сёма, прекрати! – сказала Татьяна Георгиевна, тиская плюшевого медведя. Хорошо хоть Панин так увлечён своим раздражением по поводу своей же собственной ревности, что не замечает её слишком довольного выражения лица. – У нас впереди праздничная ночь. Давай потратим её не на выяснение отношений, а на что-то более конструктивное!
В квартире Панин, как обычно, стремительно снял ботинки и пальто, развернувшись задом к портрету Матвея, и пронёсся в кухню. Пока Татьяна Георгиевна устраивала в больших вазах цветы, он сварил кофе и налил им по порции виски в её любимые толстостенные стаканы. Затем вытащил из своего букета один лиловый ирис и воткнув его в тоненькую стеклянную высокую рюмку, поставил в центр стола.
– О, сегодня кофе повышенной торжественности? – старательно подавляя иронию, поинтересовалась Мальцева.
– Да. Ты сегодня особенно прекрасна! Кстати, откуда у тебя эта юбка, я такую не помню…
– Ты с большей частью моего гардероба не знаком. В последнее время мы видимся всё чаще в униформе.
– Вот именно. Я хочу познакомиться со всем твоим гардеробом. Я прошу тебя, не язви. Потому что я хочу сделать тебе предложение. Сядь, пожалуйста, и молча пей свой кофе и своё виски. А я буду… – Панин выскочил из кухни в коридор и тут же внёсся обратно. – Вот, в кармане пальто забыл… Таня, я прошу тебя стать моей женой!
Семён Ильич в лучших мелодраматических традициях припал перед Татьяной Георгиевной на одно колено и протянул ей раскрытую коробочку с колечком.
И как на такое реагировать? Заржать в голос, в очередной раз оскорбляя человека если не в лучших, то уж во всяком случае не в самых худших чувствах? Строго сказать: «Прекратите клоунаду, Семён Ильич!» Или ехидно: «А Варенька в курсе, что её законный супружник своей полюбовнице предложение делать изволят?»
– Ладно, – сказала Мальцева, пригубив виски, прикурив сигарету и приняв у Панина из рук коробочку.
– Что значит «ладно»? – Он сел напротив и тоже приложился к стакану. С тоской глянув на сигареты – попытка бросить номер триста тридцать три.
– «Ладно» означает «поладили». Я согласна, Сёма, стать твоей женой.
– Правда?! – радостно воскликнул он.
– Правда! Рождение первой внучки – отличный повод порвать с женщиной, которой ты всю жизнь изменял.
– Тань, ну при чём здесь!.. Если бы ты раньше согласилась, то… – Он кивнул головой в сторону коридора.
– Я согласилась сейчас, – сказала Мальцева и надела на безымянный палец правой руки изящное золотое колечко с вполне приличным бриллиантом. Из тех, что «Сумки Биркин» ласково именуют «каратничек». – Когда ко мне переезжаешь?
– Мы будем жить у тебя? – недоумённо спросил Панин.
– А ты предлагаешь нам жить у вас? У Вари, конечно же, широкая юбка. Всем места хватит, но как-то это немного неудобно, ты не находишь?
У Семёна Ильича стало такое лицо, как у того самого простоватого отечественного дормена Саши, коему с какого-то перепугу предложили расшифровать абзац из учебника теоретической физики.
– Ну нет! – отмахнулся он спустя полминуты, и даже рассмеялся. – Мы сперва снимем квартиру, а потом и купим. Ещё лучше – построим дом. Наш дом.
– А чем тебя моя квартира не устраивает, пока суд да дело?
– Всем устраивает. Если ты снимешь со стены этот огромный портрет Матвея. Фотографии в рамочках можешь оставить.
– А чем тебе мешает этот портрет?
– Тань… Я всё прекрасно понимаю. Я уважал Матвея. Я уважал и уважаю твою любовь к нему. Но пока он тут, я буду чувствовать себя… Короче, трёхспальная кровать типа «Ленин с нами» – это, знаешь ли…
– Вы, Семён Ильич, порой кажетесь мне несколько непоследовательным. Вроде как уже давно должен был привыкнуть. Нас всё время трое. Ты, я и Варя. С той разницей, что Варя, в отличие от Матвея, вполне себе из плоти и крови, а вовсе не портрет. И супружеский долг ты пару раз в год наверняка исполняешь до сих пор… Как минимум из чувства, прости за тавтологию, долга. Я живу с живой Варей. Ты будешь жить с изображением давно покойного Матвея. В чём проблема-то?
– Ну что ты сравниваешь!
– Я не сравниваю, Панин. Я наглядно демонстрирую, насколько я уступчивее тебя. И что основное препятствие к нашему с тобой браку вовсе не портрет покойного Матвея или живая Варя, а то, Сёма, что ты так и не научился быть чуточку терпеливее, чуточку мудрее и любишь ты не столько меня, сколько свою любовь ко мне. Матвей любил меня. Я хочу выйти замуж за человека, который будет любить меня со всеми моими дермоидами! Со всеми моими портретами, со всей моей язвительностью и со всей моей любовью к плюшевым медведям от малолеток и со всеми моими юбками! – последнее она чуть не прокричала и по щекам у неё покатились слёзы…
Панин подошёл к ней, присел на корточки и, взяв за щиколотки своими крепкими большими ручищами, тихо и нежно сказал:
– Именно на этом месте нас сегодня прервали… Кстати, о юбках. Тань, как ни прекрасна твоя юбка, может быть, ты сейчас не будешь за ней прятаться?
Кадр двадцать третий
Осознание очищенного кишечника и выскакивающее тельце малыша
В понедельник в завершение пятиминутки Панин сказал собравшимся:
– Вы прекрасно знаете, коллеги, что в настоящий момент ратующие за право рожать без врачей, продвигают лицензирование деятельности домашних акушерок. Сегодня у них начинается конференция. Мне позвонили из Минсоцздрава рано утром и попросили, чтобы кто-то из врачей и акушерок нашего родильного дома присутствовал на этой конференции и написал некоторые… Ну, не знаю. Заключения. Что-нибудь вроде рекомендаций. На основании услышанного и увиденного. Положительных рекомендаций!
– Угу, а комсомольские значки не начистить? – буркнул про себя Ельский.
– У них что, конференция с демонстрацией будет?! – подал реплику Родин.
– Безусловно, Сергей Станиславович! – совершенно серьёзно парировал Панин. – В видеозаписи. Желаете участвовать, доктор Родин?
– Свят-свят-свят! У меня дел по горло!
– Очень хорошо. Вот ими и занимайтесь. От акушерской службы поедут Мальцева и Шрамко. От неонатологов – прошу Владимира Сергеевича командировать кого-нибудь.
– Сам поеду! – чуть громче пробурчал Ельский.
– Татьяна Георгиевна, перестаньте делать мне страшные глаза. Если вы с Маргаритой Андреевной пару часов проведёте на конференции, ваше отделение не развалится. Тем более я сегодня целый день на работе. Так что никаких возражений слышать не желаю. Поедете, послушаете, посмотрите и напишете. Вы – как врач. Маргарита Андреевна – как опытная высококвалифицированная акушерка. И напишете что-нибудь – подчёркиваю! – позитивное. Если Минсоцздрав лицензирует домашних акушерок – нам же с вами легче будет. Тогда за их ляпы будем отвечать не мы. Хотя, – Панин вздохнул, – с последствиями этих ляпов бороться, как и прежде, нам. Но в случае материнской и младенческой смертности в родах на дому, с нас уже не будут срывать погоны, отдавать под суд и ставить к стенке.
– Ага, хотелось бы верить! – саркастично усмехнулся Родин.
– За работу! Татьяна Георгиевна, зайдите прямо сейчас ко мне, получите адрес и отправляйтесь. Маргарите Андреевне я ещё до пятиминутки позвонил, она вас ждёт уже одетая.
– А почему это ты без кольца? – спросил Панин, как только они оказались у него в кабинете.
– Потому что я на службе. Кто на нашей работе кольца носит? Я уже давно не ношу, если ты не заметил. Раньше всё на доверии было: акушерки и операционные сёстры найдут забытое в ящике стола – принесут. А теперь у нас тут кто только не бродит.
