Валида Будакиду - Пасынки отца народов. Квадрология. Книга вторая. Мне спустит шлюпку капитан
У папы было много книг по биологии. Там главы с картинками, как именно надо делать разрез, чтоб «вычленить» тушку голубя из кожи и не «повредить» её, в смысле, кожу; как заштопать, если всё-таки плохо «отпрепарировал» и «эпидермис от натяжения лопнул». Аделаида не знала точно, что означает «отпрепарировал» и «эпидермис», но поняла, что это скорее всего – отделения кожи от мяса. Как прекрасно! Как ей раньше могло не понравиться там, в лесу, где вешали на дерево «жертвенного» барана?! Потом в книге было подробно описано, чем обрабатывать шкурку, чтоб она осталась «мягкой и эластичной», чтоб сделать «высококачественное» чучело, чтоб из него не лезла шерсть и оно не воняло. Чем его надо набивать, откуда начинать, чтоб правильно распределить «начинку», какую предпочтительно сделать подставку и так далее.
Какие смешные и наивные девчонки в классе! Они тайком читают стихи о любви и перебрасываются с мальчишками всякими записками. И что? Им такое нравится?! Но ничто вообще не будит так сильно воображение, как когда кого-то ранят в кино, или убивают. Тогда щекотится всё внутри!
Она готова была часами читать о правилах вскрытия птиц и животных, о «послабляющих разрезах». Она получала физическое удовольствие от этих книг, и расслаблялась, и чувствовала, как кровь стучит в висках одновременно. С тех пор, как она стала представлять себе такие картины, Аделаида перестала обращать внимание на мелкие житейские неприятности. Даже вопли мамы теперь казались ей тише и горячую воду для ног она стала подливать менее охотно. Теперь у неё было о чём мечтать! Она стала мечтать, как поймает голубя, или хотя бы воробья, чтоб сделать по всем правилам своё первое замечательное чучело! Она завела себе большую картонную коробку от торта и сделала из неё «силок». Силок делался, конечно, не из коробки от торта, но суть конструкции была одна: плоское донышко выбрасываешь, берёшь эту самую круглую вместительную крышку, подставляешь под неё палку, к которой привязана верёвка, и сыплешь туда крошки. Сам сидишь тут же рядом, спрятавшись за куст. Как только прилетает голубь или воробей и начинает есть, ты дёргаешь за верёвку, палка выскакивает, крышка от торта падает и накрывает собой птицу. Дальше уже дело, наверное, техники: засовываешь руку и хватаешь её. Она трепыхается, конечно, клюёт тебе пальцы, царапается, ну да чего не сделаешь ради науки! Потом всё, как сказано в книге, – умерщвляешь – тут уже много разных способов, поднимаешь дохлой птице голову вверх и делаешь острым скальпелем тонкий разрез вдоль шеи, грудки, живота, в лаборатории тишина… только пахнет спиртом, как у них в детской поликлинике… в общем – сказка!
Но, как Аделаида не гонялась за голубями, как не заманивала их, ни один не полез под крышку от торта есть крошки… Тогда она решила перейти на кошек. Тем более – у Лидиванны их было целых две. Зачем ей столько?! У неё и так дома воняет! Аделаида подумала, что сперва их нужно «прикормить», то есть – приручить к себе, а дальше – какая попадётся первой, ту и хватать. Это ж как замечательно: она эту кошку потом возьмёт на руки, будет поглаживать, та заурчит, ничего не подозревая… Где точно она будет производить умерщвление кошки, где производить вскрытие и эту самую чучелизацию, Аделаида пока не решила. Скорее всего – дома на кухне, когда мама будет на работе. «А ещё, – мечтала Аделаида, – потом, когда я стану взрослее, можно начать делать человеческие чучела!» У неё даже появился и первый человеческий претендент.
В «абонементную» группу на бассейн с ней ходил один, как его называл тренер, «Гиичка». Почему он плавал с женщинами, никто не знал. То ли он не мог плавать по другим дням потому, что все знали, что к нему домой ходит учительница английского языка, то ли ещё там что. Он всегда ходил по женским дням, и всё. Офицерские жёны его любили и хвалили всё время, как он «ножками делает», какой он «настоящий мужчина». Гиичка хоть и был немного младше Аделаиды, но совсем не тоньше. Но его почему-то не дразнили. Это было жирненькое, рыхлое создание с висячими сисями и ярко-красным пухлым ртом, похожим на присоску. Он ни с кем не разговаривал, старательно плавал вдоль пластмассовых дорожек, и ему разрешалось прыгать с полутораметрового трамплина. Он поднимал целый фонтан брызг, вылезал по лестнице на бортик, подтягивая на заду сполшие плавки в цветочек, и, громко отфыркиваясь, снова карабкался на трамплин.
Аделаиде с трамплина прыгать тренер не разрешал никогда. На бассейне вообще нельзя было прыгать никому. Только Гиичке.
Аделаида знала, что её не берут в «спортивную» группу за полнейшей непригодностью. Тот же самый замдиректора с бородавкой ей сказал открыто и цинично:
Пахудэи на двацать килаграмм – пасмотру.
Гиичку тоже не брали в «спортивную» группу. Хотя, судя по всему, его это и не беспокоило. Он спокойно рассекал между бабушками и «офицерскими жёнами» в «горках» и пудре, только изредка противным басом спрашивал:
– Можно прыгнуть?
Как из этого рта-присоски выходил такой бас? Причём, букву «р» Гиичка не выговаривал, от чего получалось ещё противней:
– Можно пигуть?
Очевидно, именно это и умиляло всех вокруг и тренера. Он с ласковой улыбкой уточнял:
– Прыгнуть хочешь?
– Да-а-а! – U Гиичкин бас перекрывал даже плеск бассейна.
Аделаида тоже как-то попыталась начать картавить. У неё не вышло. Она то забывала мять букву «р», то ещё чего. Тем не менее – даже когда у неё получалось, никто ею не умилялся и к трамплину не подпускал.
Так они ходили, ходили в абонементную группу, плавали подальше друг от друга. гиичка делал вид, что в упор не замечает Аделаиду, что у него свои «мужские» дела и цели. Аделаида старалась на него не смотреть, потому что очень боялась, что не сможет сдержаться и просто даст ему по морде. Гиичка никогда не здоровался.
Вдруг Гичка пропал. Раз он не пришёл «поплавать» с бабушками, два не пришёл. Так сказать – бесследно исчез! Ходил, ходил, прыгал, прыгал и исчез!
Аделаида страшно забеспокоилась – куда он мог подеваться? Не то, чтобы ей без него было скучно, или нравилось на него смотреть, просто надо же знать, куда он делся?! Может, «бросил»? На плаванье с огромными очередями записался весь город, всё равно некоторые потом «бросили»! Чего ему-то «бросать»? Ему как раз лучше всех и было. И потом это стало в Городе верхом престижа при разговоре щегольнуть фразой:
– Я, мой сын, моя дочь, мой муж ходим на плаванье…
– Это было аристократично!
Стало быть – если к ним ходит англичанка на дом, бросить он не мог! И болеть две недели тоже не мог. Тогда бы он просто умер. Аделаида ломала голову и терялась в догадках. Точнее – эти гадкие и мерзкие догадки её глодали и не давали спокойно жить. Даже любимые мечты о чучеле стали меньше её утешать. Плюс ко всему – как-то она забыла силок во дворе, пошёл сильный дождь и белая, круглая коробка от торта превратилась в грязное месиво. Она больше не была пригодна к употреблению. Ещё и кошки Лидиванны обе куда-то запропастились… На вопрос: «А куда же подевались кошечки?» Лидиванна с гордостью ответила, что «пошли жениться!», стало быть – это оказались коты. Пошли жениться… и неизвестно когда вернутся.
Вот и Гиичка пропал. Жирный, со сползающими на заднице плавками в розовый цветочек. Так бы вот и подошла и как дала бы ему пинка по этому самому мокрому цветочку! «Не могли же его перевести в спортивную группу?! – мучалась, никак не засыпая, Аделаида. – Хотя, почему, собственно, „не могли“?! Он так нравился тренеру! Вот так вот – тоже жирный, а ведь нравился! Вдруг всё-таки перевели?!»
От страшного подозрения сон пропал напрочь! Насовсем! О чём только не старалась Аделаида думать, чтоб отвлечься, ничего не помогало! В голову лез Гиичка с красным ртом. Жить в диких сомнениях невозможно! Надо было решать – или так, или вот так! «Неизвестность хуже всего на свете, – убеждалась она во много раз слышанной от мамы фразе, – завтра, чтоб разобраться во всём, я что-нибудь должна придумать!.. А! Придумала! Просто, когда пойду домой, „забуду“ в раздевалке один сланец! Оба нельзя, потому как их точно украдут. А один можно! Кому он один нужен?»
В школе она еле отсидела положенные шесть уроков. Ничего не видела и не слышала. Она отплавала с бабушками и офицерскими жёнами, ни разу ни на кого не брызнув и не попросившись «прыгнуть хоть с маленького». Время до вечера тянулось бесконечно. Без пяти семь, когда начиналась тренировка «спортивной группы», Аделаида, тупо глядя в учебник истории, вдруг «вспомнила»:
– Ой, мама, я забыла один тапочек в раздевалке! Я быстро сбегаю и вернусь, ладно?
Мама на счастье пребывала в неплохом духе. Она не стала говорить, что Аделаида только и ищет повода, чтоб «отвлечься и не делать уроки». Она равнодушно сказала:
– Совсем дебильная! Рассеянный с улицы Бассейной! О чём только ты думаешь, хотела бы я знать? Ветер у тебя в голове, что ли? Иди, давай, быстро!
