Николай Семченко - Одиночество шамана
В квартире идиотик сразу облюбовал любимое кресло Уфименко и забрался в него с ногами. Взрослые тем временем быстро приготовили закуску: Марго нарезала помидоров с огурцами, накрошила в них зелени, сбрызнула постным маслом – получился салат, а Сергей Васильевич сноровисто отбил специальным молоточком несколько кусочков свинины и кинул их на сковородку.
Он терпеть не мог, когда на его кухне хозяйничал кто-то посторонний – привык всё делать сам, но, к его удивлению, Марго повела себя как-то очень просто и привычно, будто уже сто раз помогала ему готовить обед. Уфименко решил: свои люди, очевидно, свои даже там, где посторонние вызывают одно лишь глухое или явное раздражение.
Отбивные вышли на редкость удачными, а вино и в самом деле оказалось настоящим сухим, да и салатик, приготовленный Марго, тоже был вполне по вкусу Сергея Васильевича, которому вечно то соли не хватало, то с зеленью перебарщивали: он не любил, когда хозяйки, желая угодить, не жалели сдабривать закуски кинзой, сельдереем, базиликом и другими слишком пряными травами. Найдёныш тоже с удовольствием поел, и, насытившись, снова забрался в кресло.
Сергей Васильевич рассказывал Марго о своих поисках и находках, а та, округлив глаза, полушепотом выкладывала ему свои соображения о трёх солнцах, единстве времени, неких тайных знаниях, которые, быть может, хранятся где-то в поземных лабиринтах. Обоим было весело и бесшабашно. Какие бы невероятные вещи они ни говорили друг другу, это воспринималось ими невероятной, но всё-таки вполне реальной обыденностью. Мир намного удивительнее, чем это представляется так называемым нормальным людям. Лошадь в шорах тоже, наверное, считает: она видит, но на самом-то деле то, что сбоку от неё, ускользает и остаётся незамеченным. А лошадка резво бежит вперёд, цок-цок-цок, гордая и уверенная в себе, пыль столбом, но даже пыли коняга не видит и, следовательно, она для неё не существует. «Вот так же и люди, – вздохнула Марго. – Как это ни банально, мы находимся в плену каких-то представлений, навязанных стереотипов, шаблонов поведения, и порой нам просто не хочется задумываться над теми вещами, которые не имеют отношения ни к нам лично, ни к нашим близким, ни к привычному ходу событий. Если мы даже и любопытны, то лень всё равно пересиливает тягу к незнаемому: зачем ломать голову, мучиться дурацкими вопросами, что-то доказывать, если без всего этого можно жить спокойно и даже счастливо. Незнание – это иногда счастье. Знание – мука и сплошная печаль…»
Сергею Васильевичу эти рассуждения Марго казались тривиальными, но он молчал, не желая обидеть её. Наконец, дело дошло до карты, которую Уфименко вытащил из письменного стола.
Карта представляла из себя обыкновенный лист ватмана. На него был схематически и весьма условно нанесён план города Ха, привольно раскинувшийся вдоль берега Амура. Даже беглый взгляд сразу выхватывал главное: неподалёку от знаменитого Муравьёвского утёса была ложбинка – там шла улица Шевченко, утыкаясь в переулок Арсеньева: на их стыке Уфименко изобразил большое синее пятно. От него в сторону Соборной площади тянулась тонкая линия того же цвета. Под площадью тоже было нарисовано синее пятно, и от него также отходило несколько линий. Они переплетались с другими линиями и пятнами, некоторые из которых Сергей Васильевич закрасил розовым цветом: он вычислил, что в этих местах температура земли выше, чем на других участках города. Между прочим, свои наблюдения он подкрепил данными тепловизионных исследований геодезистов: их ему дал знакомый землеустроитель.
Цепочки синих и розовых линий соединялись на рисунке в большой круг, в центре которого чёрным фломастером Сергей Васильевич начертил квадрат. От него наискосок по всей карте шла прямая чёрная линия. Она выходила за пределы города и обрывалась у закорючек, напоминавших половинки буквы «О». Оказывается, они символизировали сопки и возвышения у села Сакачи-Алян, которое Уфименко, не мудрствуя лукаво, представил в виде по-детски нарисованных домишек с дымящимися трубами. Рядом с селом протекал Амур, и на его берегу Сергей Васильевич начертил замысловатую ленточку нанайского орнамента: она изображала знаменитые писаницы на камнях.
– А теперь закончим карту, – торжественно произнёс Сергей Васильевич и, взяв черный фломастер, решительно довёл черную линию до сопок-закорючек. Удовлетворённо вздохнув, он поменял фломастер на синий и, приложив к ватману линейку, прочертил по ней пунктиры в сторону писаниц.
– Вы не уверены, что тоннель связан с комплексом петроглифов? – спросила Марго. Она была явно взволнована.
– Наверняка сказать не могу, – признался Сергей Васильевич. – Это всего лишь моя догадка. Надо съездить на место, поговорить с тамошними старожилами, обследовать местность – тогда всё станет ясно.
– А мне было видение, – начала было говорить Марго, но её вдруг перебил найдёныш. Вместо привычного дадакания он затянул на одной ноте:
– Аааааааааааааааа!
Взрослые, увлечённые картой, даже не заметили, когда малыш слез с кресла и каким образом сумел пододвинуть к столу стул, на котором стоял с гордым видом. Коротким толстым пальчиком он тыкал в пунктиры и недоуменно тянул своё «аааааааааа!»
– Что это с ним? – переполошилась Марго, сразу забыв про все свои видения. – Может он, извиняюсь, какать хочет? Говорят, именно так дети просятся на горшок.
Своих детей у Марго не было, но зато они имелись у её приятельниц, и кое-что о детской жизни она от них всё-таки знала.
Сергей Васильевич задумчиво смотрел, как идиотик тычет пальчиком в пунктиры. Ему показалось: малыш это делает вполне осознанно – ему определенно не нравилась недосказанность карты.
– Нет, он хочет сказать нам нечто другое, – предположил Уфименко. – Устами ребёнка, как говорится, глаголет истина. А ну-ка, возьми фломастер…
Малыш собрал короткие толстые пальчики в щепотку и ухватил фломастер, после чего, склонившись над ватманом, принялся старательно соединять пунктиры в одну линию. При этом он сопел, пыхтел и пускал с уголков губ пузыри. Цветом они напоминали жемчужно-белые облака, и в них, казалось, переливалась радуга.
11
Несколько дней подряд повторялось одно и то же: внезапно затылок будто охватывала чья-то тяжелая крепкая ладонь, сжимала череп и, ощупывая его, давила толстыми пальцами – голова мгновенно отзывалась тупой болью, в висках начинало ломить, и веки наполнялись свинцом: Андрей закрывал глаза, но в кромешном мраке где-то далеко зажигались красные огоньки и стремительно приближались к нему, разбрызгивая холодные искры. Мерцающие точки кружились, мельтешили и, соединяясь друг с другом, образовывали самые разнообразные геометрические фигуры, которые, впрочем, тут же рассыпались, чтобы с калейдоскопической быстротой слиться в невообразимые абстракции. От всего этого голова шла кругом, и он открывал глаза.
Но лучше бы Андрей этого не делал. Потому что в глазах сразу темнело: словно с яркого летнего солнца он вошёл в тусклый и узкий подъезд. Тупая боль в затылке усиливалась, и к горлу подступала дурнота. Он уже знал, что следующим этапом будет головокружение и неожиданная слабость охватит всё тело, до онемения в пальцах рук и ног. Медленно, очень медленно его плоть полегчает, и, невесомый, как ребёнок, Андрей качнётся вперёд-назад, разведёт руки и оттолкнётся от пола.
Вообще-то, ему можно было не махать руками как крыльями – его тело и без того держалось в воздухе: он зависал над полом, кружил по комнате или, оседлав у форточки тёплую струю свежего ветерка, покачивался на ней. Его это не удивляло. Ведь и другие люди особо не изумляются, если им снится сон, в котором они летают: это как бы само собой разумеющаяся способность человека. Просто в обычной жизни она никак не проявляется, а если проявляется, то как-то странно. Некоторые люди не переносят, например, высоту: боятся стоять на балконе, избегают смотровых площадок, ни за что не пойдут на какой-нибудь утёс или сопку – открывающийся перед ними простор вызывает панический страх. Других, напротив, так и тянет на крыши многоэтажек, колёса обозрения или к краю пропасти: их зачаровывает сияющее пространство, радость вольного ветра, лёгкий волшебный воздух – и появляется невыносимое желание соскользнуть с кромки выступа, расправить руки и окунуться в этот прекрасный свободный мир.
Андрей, скорее всего, относился как раз к таким людям, в подсознании которых есть тяга к полёту. Возмжно, это не что иное, как желание преодолеть ограниченные возможности человека, расширить их и доказать хотя бы самому себе: ты можешь быть выше и лучше, чем есть на самом деле.
– Хотя зачем что-то доказывать себе? – думал Андрей, поднимаясь к потолку. – Никому ничего доказывать не стоит, в первую очередь – самому себе. Нужно брать – и делать. Только и всего.
