Наталья Труш - Четыре подковы белого мерина
Лада подозревала, конечно, что Димка прихватил с собой что-то на юг. В один из дней, когда они уже жили в сарае со сливовой веткой, Лада заметила излишнюю суету и спросила Димку прямо в лоб:
– Ты что, через границу что-то протащил?
Димка вспыхнул и ответил ей грубо:
– Ты в своем уме?! И вообще, что тебе все мерещится?! Знаешь ли ты, что такие мысли плохие как раз и ведут к плохому?!
Это красноречие выдавало его с потрохами. Когда не в чем оправдываться, слова находятся другие. Добрые. И спокойные.
Лада до вечера пролежала в этом убогом сарае, лежала и плакала. Димка ушел, сильно хлопнув дверью, наплевав на нее сто раз. Он бросил ей на прощание, что завтра уедет домой, на поезде, а она пусть проводит отпуск одна!
Ему плевать было на то, что она устроила этот крымский отдых для него, отдавая долги…
А в соседнем дворе дотемна распевались в караоке отдыхающие, пьяные от солнца, моря и крымского вина. Счастливые… Если б еще они орали не так громко, и чаще попадали бы в ноты, и репертуар бы им другой… Господи! Ну за что это караоке?! И за что дети, которые могут наступить на мать, как на лягушку, и не заметить – только грязь останется…
Под караоке и мысли о раздавленной лягушке Лада все-таки задремала и проснулась в кромешной темноте и тишине, когда щелкнула вдалеке калитка. Сквозь дырявую стену сарая она увидела, как серая тень скользнула вдоль забора.
Лада подняла голову от подушки. Знакомые легкие шаги, знакомое покашливание курильщика. Отдернулась тюлевая шторка на распахнутой двери сарая, и сын возник в дверном проеме.
– Прости меня, мама, – выдохнул.
И больше ничего не нужно было говорить.
Все можно понять и простить. Все можно исправить. Все. Кроме смерти.
Есть вещи поправимые. Можно исправить прогнившие отношения, вырезав из них то, что более для жизни не годится. Можно хлопнуть дверью и бежать к стучащей вдалеке колесами электричке, и вдруг затормозить, увидев синее небо и в нем облака, и сказать себе: ты что, с ума сошла?! Можно извиниться и без стыда просить прощения на коленях. Какой стыд, когда есть раскаяние?!
Еще проще купить новые брюки взамен тех, на которых образовалась дыра. Можно поступить в университет на будущий год, если в этом не повезло. Можно исправить все, кроме смерти. Только она непоправима. Только она уносит с собой тех, кого продолжаешь любить. И сделать с этим ничего нельзя. Сделать нужно до того, когда обратного хода уже не будет.
Лада оставила Димкин жест у костра без комментариев. Зачем слова? Их сказано было так много – правильных, умных, лечащих душу. Лада знала, как легко их затоптать, забросать другими – злыми, колкими, ранящими сердце.
Домой возвращались в кромешной темноте, и если бы не луна, светившая, словно прожектор на стройке, Лада с Димкой обязательно скатились бы с каменистой тропы в густые заросли колючей ежевики. На самом верху остановились, чтобы еще раз посмотреть на «Артек». В этот самый миг где-то внизу хрипло прокашлялся горн, попробовал легкие горнист, и потекло над побережьем, проникая через границы лагерей «Артека», знакомое и немного печальное: «День завершен, близится сон. Лес опустел, в тишину погружен. Ветер устал кипарисам шептать: «Спать, спать, спать…»
– Спокойной ночи! Спокойной ночи! Спокойной ночи, родной «Артек»! – тихонько допела знакомую строчку припева Лада. – Димка, как хорошо и грустно, а?..
– Не грусти, маманя! Жизнь продолжается! Ох и напылила ты сегодня! Ну, в том смысле, что память свою перетряхнула капитально! Не, ты не подумай, что я издеваюсь. Мне тоже приятно было посмотреть и послушать. И вообще… Сегодня все было, как когда-то в моем детстве, когда мы с тобой каждый выходной куда-нибудь ездили. Я часто это вспоминаю. Вот и получается, что все самое хорошее у меня было в детстве, с тобой. А потом еще с Белкой…
А дома их ждал сюрприз от блудного папаши – Сережи Долинина. Письмо. Вернее, открытка. Сувенирная, двойного сложения, на которой были изображены два тощих сурка, держащихся за лапы, и надпись: «Мы с тобой вдвоем навеки!»
– Это что? – едва не подавилась Лада, рассмотрев надпись. – Это с кем он вдвоем навеки? Со мной? Или с тобой? Или с каким это братским праздником он нас так поздравляет, а?
– Ма, да не парься! Я думаю, что он с таким же успехом мог написать нам письмо на свадебном приглашении. Наверное, завалился в гости, а нас нет, вот он добежал до киоска и купил, что было!
Сережа в свойственной ему манере выпендрежника рассказывал о том, что жизнь ему улыбнулась: женился на «заочнице», пока отбывал наказание за мошенничество, думал, что все потерял, оказалось – все нашел. Заочница была «не хухры-мухры, а богатая бизнес-леди», и теперь он сам «владелец заводов, газет, пароходов». Живет во Владивостоке, где у него и квартира, и дача, и яхта, а теперь вот и жена, и почет с уважением. Вполне серьезно Сережа писал, что мечтает о депутатском мандате или о кресле мэра. В самом конце письма – стрелочка, указывающая на то, что читать далее надо не по горизонтали, а по вертикали по самому краю страницы.
«Как там вы-то с Димасом живете? Надеюсь, что нормалек, и желаю счастья».
Лада дочитала послание, сложила открытку, с которой ей улыбались два сурка, и сама улыбнулась. «Вот ведь перекати-поле, а не мужик! – беззлобно подумала про Сережу Долинина. – Сына не воспитывал, копейкой никогда не помог. Нет, вру! Что-то посылал пару раз. Но ни разу не спросил, чем живет его сын. Надеется, что «нормалек»! Хорошо устроился бывший муженек!»
– Ма, тебя как будто что-то удивляет! – Димка порой словно мысли ее читал. – Ну какой он мне отец-то? Отец – это ведь не тот, кто ботинки покупает и ремнем дерет. Он что, не знал, что у меня проблема? Знал! Так какой, на фиг, «нормалек»?! А он спросил хоть раз: сын, что делать будем и как тебе помочь?! Да ни разу! А помочь мог. И не деньгами. Я не он, на деньги все не меряю. У него друзей – воз и тележка. Могли бы в подвале меня спрятать, в деревню вывезти за сто верст и все лесом, в монастырь определить, не спрашивая, желаю или нет. Много чего могли сделать… А он ни разу не спросил у меня про это…
Димка не перекладывал с себя вину, просто он действительно не понимал, почему отец ни разу не поинтересовался, чем он живет, не спросил, чем помочь можно. Как будто был он ему посторонним, будто у него не один сын, а трое детей, двое из которых – просто ангелы, и по этой причине на третьего можно рукой махнуть.
– Мам, я часто думаю о том, что тоже хочу быть как ты – Стрелецким, а не Долининым, и отчество поменял бы… Потому что отец мой – Глеб, и, если бы он был жив, у меня в жизни все сложилось бы иначе.
* * *Лада куталась в шаль с кистями: дома было холодно и неуютно. Питер – не Крым, лето не радовало: то дождь, то ветер. В парнике на даче загибались от сырых прохладных ночей августа огурцы, а помидоры даже не думали краснеть. Как будто сорт такой, вечнозеленый!
Зато уродились кабачки, цветная капуста и зелень. В таком количестве уродились, что Лада, собрав «бивни мамонта» – так называл ее кабачки дядя Толя Комар, развезла свой урожай по родственникам. Заглянула к матери Сережи Долинина – Ольге Андреевне.
– Ой, Лада! Ну куда же столько-то?! – причитала она, пристраивая «бивни» на балконе.
– Ешьте на здоровье! – Лада разгрузила на кухне пакет с капустой и достала большой веник зелени. – Ольга Андреевна! Сережа приезжал?
– Приезжал, оглоед! – Бывшая свекровь загремела чашками и ложками. – Залетел на три дня, виделись за все время двадцать минут. Носился по городу, как ведьма на помеле! Все такой же! Лад, рот не закрывается. И как не устанет трепать языком. Все-то у него кучеряво, машина не машина, квартира не квартира, а когда я заикнулась, что мне нужны деньги на операцию, – глаз, Ладка, ведь совсем не видит! – так он сделал вид, что не услышал. Я – слепая, он – глухой! Вот на том все и закончилось. Сказал мимоходом, что ездил к вам, но дома никого не застал. Вроде соседи доложили, что в отпуске вы…
Ольга Андреевна куталась в старенький шарф. У нее дома было тоже не жарко.
– Лада, а как Дима? – спросила она осторожно.
– Спасибо, Ольга Андреевна. Ничего. Он старается.
– Дай Бог… Дай Бог…
Глава 6
«Бог, дай моему сыну, заблудному и болящему, здоровья душевного и телесного, и сил, чтоб справился он с недугом своим…» – повторяла она всю дорогу слова, помня о том, что материнская молитва со дна моря поднимает.
– …Так вот, там без грамотного подхода вас просто со дна моря поднимет, поэтому, Лада, даю урок плавания: ни в коем случае не нырять и не ложиться на воду! Только садиться, как в кресло! И то очень аккуратно, без излишних всплесков! В противном случае центр тяжести перевесит, и вы перевернетесь в воде!
Они ехали на экскурсию на Мертвое море, и Павел Гронский инструктировал Ладу перед не простым, а лечебным купанием в соленой-соленой воде. О том, что там можно полулежа читать газету, она и сама знала. А еще Вероничка рассказала ей, что там можно купить классную натуральную косметику с солью Мертвого моря. Без подделок!
