Дмитрий Липскеров - Леонид обязательно умрет
С этим решением Леонид заснул крепким сном…
Главный психиатр Паничкин собрал компетентную комиссию, на которой решалась судьба некоторых детей, пошедших на поправку.
Из девяти представленных соискателей на свободу восьмерых отправили долечиваться пожизненно как неперспективных для выздоровления.
Паничкин специально подобрал такую компанию убогих для Северцева, чтобы на контрасте выиграть у злобных коллег. Уж очень ему не хотелось, чтобы этот феномен оставался в стенах его учреждения, терзая душу главного психиатра постоянным беспокойством и страхом. Готов был пойти на все, лишь бы мальчишку убрали с глаз долой.
Леонида ввели в демонстрационный зал за руку – покорного, светлого взглядом, кудрявоголового – ангелочек, да и только.
Но компетентная комиссия отлично знала, что именно в таких ангельской внешности существах скрываются самые тяжелые психические недуги. Поэтому разглядывали Северцева недружелюбно, заранее определяя приговор.
– Твои имя и фамилия, мальчик? – задала вопрос тетка с черным шиньоном, большим размером, чем ее голова.
Он поднял волоокие глаза на вопрошающую и содрогнулся душой от неожиданности. На него смотрела, скривив губы в кислейшей улыбке, Будёна Матвеевна Чигирь. Только теперь под ее напудренным носом не росли командирские усы, так, несколько волосков в остатке.
– Мы слушаем! – подогнала Будёна.
– Северцев Леонид, – чуть слышно произнес мальчик.
Так не должно случаться, чтобы в самые ответственные моменты твоей жизни появлялась эта страшная тетка и решала твою судьбу! Какая отчаянная несправедливость!
В душе Леонида кипело раскаленным металлом, сердце стучало разрушительным молотом. Но мальчик старался, чтобы вся эта огромная высвободившаяся энергия не отразилась в его глазах. «Ох, пронеси!..»
Казалось, что Будёна Матвеевна не признала в этом семилетнем ребенке того младенца, который когда-то возмутил спокойствие вверенного ей в попечительство учреждения. Она разглядывала его внимательно, но безо всякого мстительного энтузиазма.
– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовалась она.
– Спасибо, хорошо.
– Замечательно, – улыбнулась комиссии Будёна Матвеевна, предоставив дальнейшее специалистам.
Маленькая женщина в роговых очочках продолжила:
– Нравится ли тебе здесь, Леонид?
– Нет, – честно ответил мальчик.
– Почему же?
– Нормальные люди должны жить с нормальными.
Те, кому было до этого скучно от ежедневного однообразия, сейчас напрягли свое внимание. Особенно психиатры-мужчины. И тут посыпались вопросы, словно картошка из дырявого мешка.
– А ты себя считаешь нормальным?
– Да.
– А что такое ненормальность?
– Это когда по нужде ходят под себя и не в состоянии отвечать на вопросы впопад.
– А ты не ходишь под себя?
Здесь вступил Паничкин:
– Физиология у ребенка Северцева абсолютно нормальная. Он адекватно соображает, где находится, какое сейчас время и кто вокруг него.
– А кто вокруг тебя? – задал вопрос профессор Абрикосов.
– Ненормальные.
– О ком ты сейчас говоришь? Не о нас ли?
– Вы же врачи!.. Я говорю о тех, кто окружает меня в отделении.
– Кто же это такие?
– Дауны, дебилы, имбецилы и прочие.
– Ишь, – удивился кто-то, – силен в терминологии!
– Это что! – подбодрил комиссию Паничкин. – Умен не по годам!
Тут вопросы посыпались в еще большем количестве.
Какой сейчас год, спрашивали. Кто такие октябрята и пионеры? Откуда берется молоко?.. Как нужно относиться к девочкам?.. Любит ли он колбасу и т. д. и т. п.
Леонид старался отвечать коротко и не переборщить с отображением в ответах собственного интеллекта.
Почитал стишок про корову и молоко собственного сочинения, сказал, что очень хочет быть октябренком, а потом пионером и, если посчастливится, членом партии, которая помогла ему выздороветь!..
– А колбасу я не пробовал…
Последним ответом он возбудил в некоторых чувство сопричастности и умеренной жалости. Особенно у женщин. Многие отбросили подозрительную уверенность, что в ангельском облике обычно прячется черт. А очкастая даже подумала о том, что если мальчика забракуют, то она сама сходит в гастроном и купит ему двести граммов любительской колбасы… Так вкусно из розовых кругляшков выковыривать жиринки!
– Пожалуйста, – попросил напоследок мальчик, – меня очень мучает завхоз Берегивода!
– Каким образом? – напрягся профессор Абрикосов.
– Он просит, чтобы я называл товарища Брежнева всякими нехорошими словами! – Этим самым заявлением Леонид расплатился с главным психиатром, добавив: – По ночам!
– Какими словами?
– Давайте больше не будем мучить мальчика, коллеги! – предложил профессор Паничкин. – Надеюсь, далее мы сами разберемся!.. Завхоз Берегивода действительно был замечен в некотором странном поведении…
– Да-да, – согласилось большинство. – Отпустим и сами разберемся!
И Леонида отправили обратно в палату дожидаться решения высокой комиссии…
Он вновь лежал на пружинном матраце и думал о муках сознания, которому по-прежнему было тесно в физиологических рамках человеческого мозга. Еще его сознание немножко трусило своей старой знакомой Чигирь, уверенное, что та не забыла о Северцеве и обязательно еще нагадит директриса в мальчишескую судьбу.
– С завхозом мы, конечно, разберемся, – произнесла Будёна Матвеевна с металлом в голосе. – Но мне кажется, что этому… больному… нужно еще немного пожить под наблюдением в стационаре!
– На каких основаниях вы сделали такой вывод, уважаемая товарищ Чигирь? – удивился Паничкин. – Разве вы психиатр?
– Я – третий секретарь райкома партии! – напомнила Будёна Матвеевна, под столом потирая пальцы, отлично помнящие укус острых детских зубов. – А еще я председатель детского попечительского совета города! И у меня самой огромный воспитательный опыт!
– Да-да! Мы все должны чтить заслуги Будёны Матвеевны! – чересчур рьяно поддержал профессор Абрикосов.
– Поддержать что? – поинтересовался кто-то из независимых. – Какой диагноз?
Очкастой докторше уже не хотелось идти в гастроном за колбасой, так как за окном хлестал дождь, смешанный со снегом. А потому она мечтала поскорее оказаться дома, чтобы приласкать своего персидского кота, прозванного странным именем Шлема.
– Шизофрения, – произнесла очкастая устало.
– Неприкрытая! – командным голосом добавила Будёна.
– Может быть, может! – кивнул профессор Абрикосов.
– Да вы что, товарищи! – встал со своего места из заднего ряда тридцатилетний психиатр Бехтерев из НИИ психиатрии. – Вы что?! На каком основании такой диагноз? Это волюнтаризм какой-то! Если мы позволим ставить психиатрические диагнозы людям даже без врачебного диплома, пусть и ответственным товарищам, тогда это не психиатрия, а какая-то карательная структура!.. Я, например, не вижу никакой шизофрении у ребенка!.. Да и по анамнезу этого не видно! Вот! – Он потряс больничным делом Северцева. – Ничего, ровным счетом ничего не указывает на болезнь! Практически здоров!.. Здесь и вывод профессора Паничкина соответствует моему выводу! А уж кому, как не ему, знать своего пациента!
– Позвольте! – властно осекла молодого Чигирь. – Вы нас здесь учить будете!
– Не грех и поучиться! – не побоялся нападения Бехтерев.
Его лишь недавно назначили в экспертную комиссию, и он еще готов был активно включаться в работу. К тому же фамилия обязывала.
– Да как вы смеете! – прошипела Будёна Матвеевна. – Меня, члена партии…
– Я тоже член партии! – не сдавался Бехтерев. – Наша с вами партийность к психиатрии не относится!
С этим выводом многие готовы были согласиться, но лишь на Страшном суде.
– А я еще и доктор наук, позвольте заметить! – продолжил молодой психиатр. – Так сказать, с вашего позволения, специалист!
– Он что, – оборотилась ко всем Будёна, ища поддержки, – сомневается в моей компетенции?
– Наглость! – высказался профессор Абрикосов.
– Хороший мальчик! – неожиданно произнесла очкастая. Эта похвала скорее относилась к ее коту Шлеме, нежели к Леониду, а тем более Бехтереву, она даже испугалась того, что сказала вслух, но отступать было поздно. Не объяснять же про кота. – Поддержу молодого коллегу! Здоровый мальчик!
Еще трое, самых индифферентных в комиссии, высказались настолько обтекаемо, что даже мыльный пузырь бы позавидовал такому изяществу оказаться ни при чем, если что.
– Так, по-вашему, я некомпетентна?!! – грозно рыкнула Чигирь.
– Вы не то что некомпетентны! – презрительно улыбнулся психиатр Бехтерев. – Вы, товарищ, в нашем деле – никто!
Профессор Абрикосов про себя поставил крест на дальнейшей карьере молодого коллеги.
Будёна глядела на наглеца, придумывая ему особо мучительный конец.
Но пока Бехтерев был на коне и продолжал несколько высокомерно:
