Олег Радзинский - Иванова свобода (сборник)
Женщина с азиатскими глазами пропала, и теперь весь монитор занимала большая ракета. Камера отъехала, ракета уменьшилась, и стало видно людей в скафандрах. Люди шли к ракете. Это был космический корабль. Лиза стала слушать и слышать.
Невидимый мужской голос сообщил, что сегодня с российского космодрома Байконур запущен орбитальный космический корабль. Голос перечислил имена космонавтов на борту. Их состояние было отличное.
Пока голос называл космонавтов, показали их фотографии. Рядом с каждой, внизу, стояло имя. Лизе понравился космонавт с длинным лицом. У него были веселые наглые глаза. Она запомнила имя: Роман Одинцов.
В студии снова появилась раскосая женщина, которая теперь сидела в левом верхнем углу экрана, очень маленькая. Женщина говорила с мужчиной, стоявшим на фоне пустого космодрома с микрофоном в руках. Он занимал все оставшееся пространство плоского монитора. За его спиной ходили озабоченные космосом люди. Рядом с ним глядел в камеру кто-то невыспавшийся, с расстегнутым воротом, грузный. Было очевидно, что он знает о космосе все.
Ему стали задавать вопросы, и он объяснил, что космонавтам предстоит выполнить важную миссию, но какую именно, Лиза не поняла; было ясно, однако, что полет предстоит долгий и они будут жить на космической станции, вдали от семей. Корреспондент начал спрашивать невыспавшегося грузного о новых правительственных ассигнованиях на космическую программу, и Лиза выключила телевизор: пора начинать туристический день.
Она купила билет на экскурсионный автобус в маленькой будке около Охотного Ряда, старательно коверкая родные слова. Она ведь только приехала в Москву и еле-еле говорила по-русски. Где я ходийт на автобус? В слове “автобус” Лиза – для иностранности – делала ударение на последний слог.
Она не успела придумать, из какой она страны, но никто и не спрашивал: туристка и туристка. Лиза была довольна: это оставляло пространство отчужденности между нею и городом за окном. Она могла быть кем угодно – и откуда угодно, и была.
Последний раз Лиза ездила на экскурсию в Авиньон, вместе с мужем. Тьерри хотел показать ей юг Франции. Они остановились в отеле “Клоатр Сен Луи”, недалеко от Папского дворца. Отель, рассказал Тьерри, был построен в xvi веке для семинарии ордена иезуитов и позже стал военным госпиталем. Лизе там нравилось, хотя она и жалела, что здесь больше нет монахов.
Рано утром, до завтрака, пока Тьерри брился, Лиза вышла на рю дю Порталь Бокиер и быстро потеряла себя на мощенных крупным камнем улицах города. Все было закрыто, и только двери маленьких булочных светились изнутри, приглашая войти. Солнце медленно растворяло ранний воздух, заполняя его особым провансальским светом, что умел делать прозрачное одновременно и розовым и голубым.
Вскоре Лиза совсем заблудилась и захотела есть. Она не взяла сумку и оставила телефон в отеле. “Тьерри никогда не сможет меня найти”, – подумала Лиза. Она умрет на мостовых Авиньона или станет городской сумасшедшей, и добрые французские люди станут подавать ей милостыню, и в благодарность Лиза будет петь им русские песни. Калинка-малинка, калинка моя. Она увидела просвет в высокой арке в стене, окружавшей город, и вышла к реке. Здесь, чуть наискосок от арки, Лиза увидела разрушенный мост.
Мост тянулся в реку на четыре пролета и, не дойдя до середины Роны, заканчивался ничем. Словно мост обрезали или просто решили дальше не строить, потеряв интерес к соединению берегов. Мост был как ее жизнь, думала Лиза: она никогда не могла соединиться с другими людьми. Каждый раз все в ее жизни рушилось, не дойдя до середины, как этот мост. Оттого она больше и не хотела ничего строить заново.Лиза стояла и смотрела на мост. Здесь через два часа ее и нашел взволнованный Тьерри.
Она не стала слушать его объяснения про построившего мост святого Бенезира и как река через пятьсот лет разрушила сваи. Лиза просто хотела зайти на мост и там остаться.
Тьерри нежно ее поругал и пошел покупать билеты. Они поднялись на Понт д’Авиньон по узкой лестнице, и Лиза, не остановившись у маленькой капеллы еще одного святого, похороненного на втором пилоне (Ch é rie, это важно, святой Николай был последним антипапой…), быстро пошла на дальний край разрушенного моста. Она стояла у перил заграждения, вглядываясь в другой берег, на который теперь было никогда не сойти. Ей хотелось увидеть, что же все-таки потеряли авиньонцы.
Тьерри был рядом, наполняя теплый речной ветер именами и датами. Лиза не слушала; она и так все знала про этот мост.
Они пробыли в Авиньоне еще два дня, и Лиза приходила на мост каждое утро, оставаясь там до полудня. Потом она возвращалась в отель и обедала с Тьерри.
После обеда Лиза спала, пока ее не будили теплые губы мужа и его быстрый ищущий язык. Лиза вжималась в подушку, пока Тьерри ее медленно ласкал, терпеливо доводя до оргазма. Каждый оргазм жены он воспринимал как свою победу. Лиза лежала с закрытыми глазами, представляя на его месте других мужчин. Она пыталась представить и женщин тоже, но ей мешала его небритость, коловшая ее нежную кожу на внутренней стороне бедер.
Тьерри нравилось заниматься любовью днем: он считал, что это нарушает семейную рутину. Особенно во время отпуска.
Лиза любила мужа: он был заботлив и ничем не мешал. Кроме того, он был француз, что Лиза считала дополнительным преимуществом, хотя и не могла объяснить почему. С годами она убедила себя, что всегда хотела выйти замуж за француза.
Ей нравилась их кочевая жизнь: они часто переезжали, меняя страны, и нигде не старались прижиться. Тьерри не верил в жизнь на одном месте: он считал, что это приводит к конформизму. Постепенно, объяснял Тьерри, человек начинает приспосабливаться к окружающему укладу, мимикрировать, стараться стать своим. Стать своим – означало стать как другие. Так мы теряем себя, говорил Тьерри. Отчего-то он был уверен, что главное – не потерять себя.
Лиза не спорила, но и не соглашалась. Иногда, после долгих вечерних разговоров, она уходила в одну из дальних комнат, где сидела в темноте и думала о том, почему так важно не потерять себя. Лиза не видела в себе особой ценности; она даже не знала, какая она. Что она потеряет, когда потеряет себя? Свои фантазии? Желания? Потребности? Способность везде быть чужой? Словно она окутана льдом, который не растопить. Ей нравилось ощущение отдельности от происходящей вокруг жизни, но иногда Лизе хотелось смешаться с окружающим чужим миром, стать его частью, стать своей. Она не боялась потерять себя, оттого что не знала, что тогда потеряет.
– Chérie , – улыбался Тьерри (он когда-то решил, что Лизе нравится это грассирующее Шер и ), – ты – сильнее меня, потому и не боишься. В тебе больше самости.
Он ей льстил и думал, что Лиза в это поверит. Тьерри часто пытался ее убедить, что она лучше всех, самая-пересамая. Он думал, что ей это важно. Или что ей это нужно. Лиза же просто хотела знать, что случится, если растает окружающий ее защитный слой льда.
Лизе стало тревожно: ей захотелось увидеть Тьерри или хотя бы ему позвонить. Она достала из сумки телефон и начала искать его номер. Странно, но номера не было, словно он растворился в телефонной памяти, исчез за ненадобностью. Лиза не помнила номер наизусть, и ей стало еще тревожнее: что, если она никогда не найдет мужа и останется в Москве? Как ей попасть в свою иную жизнь, где были Тьерри, Азиз Мансури и небо Африки? Нужно обязательно отыскать путь обратно, подумала Лиза. Мне нужно обязательно вернуться в чужое, оттого что здесь я дома и могу себя потерять.
Как подтверждение страхов, внешний мир проник внутрь Лизы размеренным голосом женщины-гида: ее слова очертили пространство вокруг и дали ему название.
– Перед нами Кузнецкий Мост, – сказала гид. – В конце пятнадцатого века Иван Третий основал в этом районе на берегу Неглинки слободу кузнецов, работавших для Пушечного двора. Через Неглинку был перекинут мост и назван Кузнецким.
Лиза посмотрела на Кузнецкий Мост; он был не похож на мост – обыкновенная улица: под ним не было реки. Она вспомнила мост в Авиньоне, который стоял посреди воды и никуда не вел. Тьерри часто спрашивал, отчего ей так нравится мост, который никуда не ведет. Лиза не знала ответа. “Должно быть, – думала Лиза, – оттого что я никуда и не стремлюсь”.
Когда они вернулись в Париж, где жили в ту пору, Тьерри предложил ей сделать Понт д’Авиньон местом их встречи, если они потеряют друг друга. “Предположим, мы потерялись и никак не можем связаться, – говорил Тьерри. – Ты не знаешь, где я, a я не знаю, где ты. Тогда мы едем в Авиньон и каждый день приходим на мост ровно в одиннадцать часов утра. Так мы найдем друг друга”.
Он не объяснил, почему в одиннадцать, но Лиза и не спрашивала: главное – она теперь знала, как его найти. Она решила взглянуть на часы – время ли бежать на Авиньонский мост, чтобы встретить мужа.
