Мария Метлицкая - Женский день
Женя всего этого, слава богу, не видела и не слышала. Она по-прежнему лежала у себя в комнате, игнорируя звонки мобильного, на котором высвечивалось: «Мама».
Аля налила себе еще виски, отхлебнула большой глоток и сказала:
– А теперь моя очередь.
Натали с тревогой глянула на подругу. Глянула и промолчала. А про себя подумала: «Да что там у тебя. Смешно, ей-богу! Ну, скажет эта стерва про Лидку – да и бог с ней. Оглянитесь по сторонам – у десятков звезд проблемные дети. Одна засадила свое чадо в психушку. У другого наследничек пьет. У третьей – дочь-наркоманка. У четвертой сыночек откинулся с зоны. У знаменитого певуна сынуля ворюга. Поймали в Париже, в «Галери Лафайет». И сделали «красивый» репортажик. И что? Ну поноют, покаются или будут горестно качать головами и рассуждать, «что я сделал не так?». Кому и какое до этого дело? А здесь – вообще ерунда. Ну, осталась девица с отцом. Мать от нее никогда не отказывалась. Приезжала, звонила. Не пила, под забором не валялась. Да, ушла к другому – подумаешь, какое дело! Сколько таких историй? Да море! Девка выросла нормальная, адекватная. Интервью про мамашу-кукушку не раздает, прилюдно родительницу не проклинает. Бедности не знала, папаша над ней трясся и трясется поныне. И в чем цимус? Да бросьте! Нечего Альке бояться. Накирялась просто и дергается».
Вероника с трудом встала на ноги. Вера Матвеевна оторвалась от экрана и с ужасом глядела на невестку.
– Как же так, Никуша? – тихо спросила она. – И зачем?
Вероника метнулась из комнаты, сорвала с вешалки пальто, схватила сумочку и выскочила за дверь.
Она выбежала на улицу, так отчаянно пахшую весной, и на секунду растерянно остановилась – куда? Куда ей бежать? К кому? К Вадиму? Невозможно. Подруг у нее нет. Родни – тем более. Позвонить знакомым? Коллегам? Какая глупость, господи! И еще – какой стыд. Невыносимый стыд. Отчаянный. Мимо проносились машины, и ветер распахивал полы пальто.
«Интересно, – подумала она, – а как это – одним разом? Махом одним? Раз – и ее нет. И вместе с ней нет боли, страха, обмана. Нет больше стыда. Вот самое главное!»
Она тряхнула головой и подняла руку – идиотка. Есть же Данька! Как она могла ТАКОЕ подумать? Есть все то, чего у нее никогда раньше не было. Есть семья и есть Вадик.
Или уже всего этого нет?
Вера Матвеевна сидела в кресле, уставившись в одну точку. Из оцепенения ее вывел настойчивый звонок телефона.
– Мама! – громко кричал ее сын. – Где Ника? Ты меня слышишь?
– Ушла, – задумчиво ответила мать и почувствовала горячую боль в сердце.
– Мама! – закричал сын. – Как ты могла?
Во время очередного рекламного блока Аля поднялась и пошла в ванную комнату. Поглядела на себя в зеркало и усмехнулась:
– Ну, милочка, держись! Третий акт марлезонского балета. Сейчас на сцену выходишь ты. Что, испугалась? Трясешься? Боишься, что твои скелеты посыплются из шкафов? Ну-ну. На сцену, деточка! Тебе ж не впервой! Блистать, так сказать. Вот и блещи. Твою мать. Бенефис!
Реклама закончилась. Снова лицо Тобольчиной. Усталое, надо сказать, лицо. Вылезли так тщательно загримированные морщинки, усталые глаза. Устала возить «героинь» лицом по асфальту? Ничего, соберись. Профессионализм, это ведь такое дело!
Собралась. Снова грусть в прекрасных очах. Снова боль в хорошо поставленном голосе.
– И третья героиня нашего рассказа. Александра Ольшанская. Любимица многих. Что, кстати, вполне понятно. Умница, красавица. Внучка известного актера, кумира Северной столицы, да и всей нашей страны, Бориса Самсоновича Ольшанского. Прекрасная актриса, завладевшая сердцами тысяч и тысяч наших с вами соотечественников. Короче, звезда. Казалось бы, – Тобольчина чуть нахмурила брови, – жизнь Александры, ее родственники, ее детство, готовили ее только к огромному счастью. Прекрасная семья, куча родни, огромная квартира на Петроградской стороне, где бывали знаковые люди эпохи. Бонна, гуляющая с маленькой Сашей в Летнем саду. Все предусмотрено и расписано загодя. Но так не бывает. Ни в одной человеческой, даже самой счастливой судьбе. Увы! Смерть младшего брата и матери. Огромное горе семьи. Но Сашенька не сломалась! Поступление в театральный вуз, первые успехи в кино. Удачный брак с замечательным человеком. Рождение дочери. И тут – очередная каверза судьбы. Александра влюбляется и уходит от мужа. Казалось бы, что тут такого? Да ровным счетом – ничего. Любовь оправдывает все. Но есть одно маленькое «но» в этой истории. Ребенок. Девочка. Дочка Александры Ольшанской, Лидочка. Она остается с отцом. Почему, спросите вы? Да потому, что ей там было лучше. Потому, что в новом браке матери… Ну, как бы сказать… Все получилось «не очень».
Нет, дело совсем не в ней, в Александре. Она-то, как всегда, безупречна. Дело в нем, в ее новом супруге. Талантливом операторе Викторе Роговом. Он пил. Пил страшно, запойно. Как пьют многие люди из творческой среды. Почему? Нереализованность гения? Возможно. Но факт остается фактом. Они развелись довольно скоро. И опять – но… Дочь так и не смогла простить мать. Девушка отказалась с нею общаться. Такая беда… Что должно быть на сердце у матери? Какая невообразимая боль раздирает ее душу поныне? Никто не узнает. Потому что Александра Ольшанская про свои беды не говорит. А их было множество… Повторюсь – как в любой человеческой жизни. И еще… – Тобольчина снова вздохнула и опустила на долю секунды глаза. Потом подняла их, широко распахнула и продолжила: – Но это еще не все. Судьба продолжает испытывать человека. Наверное, до самого конца жизни. И Александра Ольшанская приняла еще один удар судьбы. Приняла достойно, без истерик и слез.
Лицо Тобольчиной исчезает, и на экране появляется высокий забор, а за забором чуть виден большой красивый дом с черепичной крышей. Калитка открывается, и на пороге появляется молодая женщина с длинной пшеничной косой, держащая за руку хорошенького, лет трех, мальчика. Женщина медленно идет по красивой ухоженной улице, беседуя со своим ребенком.
– Прелестный малыш, не правда ли? – почти поет ведущая. – Чудный, ни в чем не повинный малыш. Не понимающий, в какой переплет он попал. Малыш – сын Сергея Герасимова. Мужа – да-да! – мужа нашей героини. Я не ошиблась – Александры Ольшанской. А мать малыша зовут Ангелина. Такое в жизни бывает, не правда ли? Все мы грешим, ошибаемся. Врем. Не будем ханжами. Но дело не в этом. А дело в том, что Александра смогла понять и принять ситуацию. И еще простить. Простить своего неверного мужа. И тем самым сохранить семью. Согласитесь, есть ради чего. А то, что все мы живые, так это понятно. И сама Александра хорошо знает, что такое любовь и что такое ошибки. Ведь высшая мудрость женщины – не только простить, но и принять ситуацию. Не героиня – скажете вы? Подумаешь, не построила отношения с дочерью. Закрыла глаза на измену супруга. Нет, героиня! – отвечу вам я. Не раскиснуть, не впасть в истерику. Не терять надежды на лучшее. На то, что все образуется. Не героизм? Не скатиться в драму, в депрессию? Не героизм? Пытаться жить в новых условиях и оставаться собой. Не героизм? Нет ли в этом трагизма? Да, безусловно, есть! Но ударам судьбы она противопоставила терпение, силу духа и мудрейшее сердце. Я думаю, так.
Аля сидела молча. Только застыли руки. Неподвижные, словно мертвые, холодные руки.
– Ты знала? – тихо спросила Наталья.
– Да какая разница! – отмахнулась Аля. – Зато теперь знают все. Все, понимаешь? И он в том числе. Не поняла?
Натали растерянно покачала головой.
– Эх! – крякнула Аля и встала с кресла. – Он теперь знает. Что знаю я. А это значит, что надо менять жизнь. Ты понимаешь? Выяснять отношения. Разводиться, делить имущество. И снова обретать статус разведенной и неудачливой женщины. Теперь ясно? Ведь я не должна промолчать!
Натали пожала плечами.
Аля подошла к окну, раздвинула тяжелые шторы и, не поворачиваясь, сказала:
– А у меня… совсем нету сил. И желания, кстати, тоже.
* * *– Куда? – повторил водитель, с удивлением глядя на странную пассажирку на заднем сиденье.
Вероника вздрогнула и пришла в себя.
– Я… даже не знаю. Простите. Может быть, прямо? – залепетала она.
– В смысле? – жестко уточнил он. – Прямо в каком это смысле?
Странная пассажирка вдруг расплакалась, словно школьница перед классной доской.
– Я… Мне все равно, куда ехать. Вы… понимаете?
– Лично я – нет! – отрезал водитель. – Ну, если прямо, так прямо. Мне все равно.
Насчет денег он не волновался – дамочка не бедная, это видно. Странная – да, но не из бедных. Сумочка такая… Неслабая. Пальтишко оттуда же. Из бутика – как сейчас говорят. Очки, кстати. Вот очки точно потянут на пару штук баксов. Откуда он знает? Да из жизни. Из жизни богатеньких, вот откуда! Возил одного хрена, было дело. Так вот баба его, хрена этого, тоже слепошарая оказалась. Заказывала окуляры – а потом хвасталась. Дура. Почему дура? Да потому что так и ушла от сожителя в очочках и сумочке. А в сумочке – хрен с маслом.
