Тамара Кандала - Такой нежный покойник
Он жил теперь, просто волоча свой организм из одного дня в другой, глухой ко всему, включая саму жизнь.
Единственное, в чём он проявил решительность, это категорический отказ общаться с тестем. Тёща иногда заглядывала поворковать с дочерью и внучкой, но к Лёше относилась как к неодушевлённому предмету, что его вполне устраивало.
Кора говорила, что человек живёт в сторону либо самоутраты, либо самообретения. Его случай был первым. С момента выписки из клиники ему стало казаться, что он особым внутренним слухом слушает чтение приговора себе. Постоянно, даже во сне.
И ещё он теперь знал абсолютно твёрдо: есть время объективное, а есть субъективное, которое ты носишь на внутренней стороне запястья – там, где пульс. И твоё собственное, то есть истинное, время измеряется твоими отношениями с памятью.
Месяца через три, когда он понял, что голова немножко просветлела, он опять взялся за книгу. Но не за «Хроники», для которых требовались душевные силы, а за заброшенную книгу фольклора – для неё достаточно было послушать рассказы дочери о школе, её переговоры с подругами по телефону (они называли это «перетереть новости»). И конечно же неиссякаемым источником была Сеть – он часами сидел за компьютером, рылся в Интернете, где он находил порой захватывающие дух перлы…
«…В столичных борделях в последнее время даже появилась мода на беременных проституток. Беременные проститутки – настоящий хит последнего сезона. Вы можете смело заниматься с ними сексом без „резинки“, они сами позволят вам это сделать. Беременная путана – это очень красиво и сексуально, великолепный круглый живот, к которому так приятно прикасаться, ещё больше увеличит ваше возбуждение, а беременные проститутки оставят вам незабываемые эмоции от секса. Цены на их услуги превышают обычные на тридцать – пятьдесят процентов…»
Непросто было понять, куда эдакий перл отнести, к хронике или к фольклору.
И ещё он теперь часто размышлял о смерти – буднично, спокойно, можно даже сказать, рационально и, уж конечно, без всякого страха. Как о чём-то очень конкретном и неизбежном. Как о возможном новом опыте в пробирке с другим составом. О возможных новых измерениях. О том, что ТАМ может оказаться ВСЁ ЧТО УГОДНО. А может не оказаться совсем НИЧЕГО. Ему даже было любопытно.
Так он и жил.
Пока не умер.
3. Встреча
Кора расплатилась с такси и направилась к церкви.
Снаружи, прислонившись к ограде, на грязном ящике из-под овощей пристроился бомж. Тот самый, плясавший в церкви. Под его когда-то шикарным пальто верблюжьей шерсти, распахнутым настежь, красовались опереточного вида лохмотья, на макушке чудом держалась видавшая виды вязаная шапчонка неопределённого цвета. («Это, в такую-то жару!» – автоматически отметила Кора.) Одна рука была обмотана белым атласным шарфом, сквозь который проступали бурые пятна, похожие на засохшую кровь. («Совсем как у Лёшки тогда в гостинице, в Ялте, когда он голыми руками на нож бросился», – пронеслось в голове Коры.)
Над головой клошара лупил по глазам намалёванный от руки лозунг, прикрученный проволокой к ограде:
«ПРОСНИСЬ, НАРОД! ТЕБЯ ЕБУТ, А ТЫ НЕ ЧУЕШЬ С ПОХМЕЛЬЯ».
Странный персонаж внимательно наблюдал за приближением Коры.
– Эй, бабец, – обратился к ней попрошайка, как только она с ним поравнялась, – печень чешется, пора выпить, подкинь на благородное дело. Всё равно страну проебли.
Логика была железной.
Кора, порывшись в сумке, протянула ему купюру в десять евро.
– Благодарствую. – Он, не глядя, сунул деньгу в карман пальто и растянул рот в клоунской улыбке. – А туда лучше не ходи, – ткнул он заскорузлым пальцем в сторону церкви. – Там нехристя хоронят. Типа, отделением зёрен души от плевел бренного тела занимаются, хе…хе…
– А ты откуда знаешь? – Коре хорош был любой повод, чтобы потянуть время – вступив за ограду, она вступала в мир, где больше не было Лёшки. Тут с самим чёртом в беседу ввяжешься.
– Носом чую… Сам такой же. – Он даже приподнялся со своего ящика и протянул руку с явным намерением ухватить её за рукав. – Не ходи, говорю, жива останешься. Повсюду кровь и экскременты.
– Ишь, ты! – увернулась Кора. – Предсказатель нашёлся. Ну и кому я нужна живая?
– Знаем, знаем… Типа, жизнь – это место, где жить нельзя, – передразнил он кого-то с пафосом. – И ещё затяжной прыжок из одного, пардоньте, лона в другое. Из вагинального, типа, в астральное. Короче, из пизды – в могилу. Афоризм, увы, не мой. А жаль – уж больно хорош.
– Ух ты-ы… – протянула Кора. – Фило-о-ософ…
– Ну уж нет! Философы – это говнюки, которые высасывают всякую метафизическую хуйню-муйню из своего мизинца. Потом им же в ухе ковыряют. Мизинцем. У них в головах даже не каша, а какаша. И всё для того, чтобы разродиться какой-нибудь «гениальной» фразочкой, вроде того, что человеческая натура дурна, нах… Подумаешь, бином Ньютона! Нет, чтобы объяснить, зачем Хозяину было создавать такую резвую гадость, да ещё «по Своему образу и подобию».
– Может, ты знаешь?
– Если б знал, тут бы не сидел. Ответы – это для пидарасов-консультантов. У меня сплошные вопросы.
– Да, как говорил один мой знакомый, прежде чем не знать, лучше и не говорить. – Кора готова была поддержать самый дурацкий разговор, только бы не идти туда.
– Зато у меня есть одно предложение, – произнёс клошар с важностью премьер-министра. – Канонизировать Вована Лубянского.
– Зачем это?
– А чтоб знали… мастурбаторы безрукие! А то много бога – мало нала, а тут в самый раз будет. Ёптыть, они ж помазанники!
* * *Логика по-прежнему была «безупречной».
– Какой «нал»? Чьи «помазанники»? – совсем запуталась Кора.
– Чьи, чьи – мои, конечно. Я и назначил.
– А сам-то ты кто будешь, чтоб назначать? Чего тут расселся? Из нацболов, что ли?
– Да не-е… Я из народа, того самого, который быдлом кличут. Или биомассой. Короче, население я. Сижу тут, наблюдаю человеческую комедию, листовочки распространяю – на ночлег зарабатываю, – неопределённо отозвался бродяжка. – Да ещё оболваненных подсчитываю – самое удобное место… Конкретно – чёртов статистик.
– Ну, и много насчитал?
– Так много, что со счёту сбился. – Он опять полез в свой бездонный карман и вынул оттуда аккуратно сложенный листок, развернул его бережно и протянул Коре: – На-ка, почитай листовочку – чисто сионистская пропаганда, бля, мол, все подлые, завистливые, каины проклятые.
«У всех есть мафии, но такой, как у нас, которая имеет свою армию плюс ядерное оружие и, не в обиду будет сказано, 145 000 000 рабов, – такой нету нигде!»
Кора, едва взглянув, засунула листок в сумку:
– Потом изучу, сейчас с головой плохо. Да и вообще о душе пора подумать, а не пропагандой интересоваться.
– О душе?! – пафосно вознёс руки к небу наглый скоморох. – У голозадых, безмозглых и криворуких всегда любимая тема – о душе. А сами детей на помойку выкидывают.
Кора присмотрелась к нему внимательней:
– А ты откуда про такое знаешь? И что тебе вообще от меня надо?
– Мне-то от тебя – ничего. А вот на твоём месте я бы прислушался. – Он засунул руку под шапчонку и поскрёб голову. – Рога чешутся, зы-ы-ы, – осклабил он полный рот золотых зубов.
– Ты не на моём месте. Ты на своём. Оставь меня в покое. Мне нужно туда, – махнула она рукой в сторону церкви.
– Нечего тебе там делать. У тебя вид нездешний, все сразу поймут, откуда ты и куда… Хотя что они могут понять, приматы, понаехали тут незнамо откуда, до сих пор жопу камнем подтирают, а всё туда же, ди-ма-кра-а-тия. Вот и бумажка моя про то же. И покойник твой, говорят, книжку про это писал… только не дописал – на анекдоты скурвился, типа фольклор.
– Ладно врать-то – ему не до книжек было… Дай-ка пройти, – оттолкнула его Кора легонько, пытаясь сделать шаг в нужном направлении.
– Некуда тебе спешить, там тебя никто не ждёт, – соврал бомжак и ухватил её за полу юбки. – Вы, бабы, лукавое племя, самые хитрые умеют слабыми представиться, тут-то наш брат крючок и заглатывает. Ты не из таких – никем не прикидываешься, слишком гордая. А гордые за бесстыжих расплачиваются. Сильные – за слабых. Ce sont les gens authentiques qui payent pour les faux-culs, n,est-ce pas?[3] – заговорил он вдруг на чистом, без малейшего акцента французском.
– Так ты и языки знаешь! – удивилась Кора. – Скажите пожалуйста…
– Да как же мне их не знать! Это всё равно как если бы Пифагор таблицу умножения не выучил, – хитро прищурился типок. – Останься со мной, поговори, а то сидишь тут дурак-дураком, за целый день слова не с кем вымолвить. А то и пройтицца могём. А?! Так-то и сама целее будешь.
– А то мне что-то грозит?
– Сама же знаешь. Твоё чрево беременно пламенем. А сердце утыкано гвоздями. Тебе к ним нельзя.
