Майя Кучерская - «Сглотнула рыба их…» Беседы о счастье
Как же удалось такого достичь? Можно сказать, что вся система воспитания в этом райском месте основана на ненасилии. Когда девушек принимают на работу, им говорят: «Вы не обязаны любить детей, вы просто должны делать то, что положено. И если вы ударите их хотя бы раз, вы будете тут же уволены». А дальше они получают подробные инструкции, как им действовать. Например, как кормить грудничков, приучая есть из ложечки. Все просто – кормить надо так, как это делает любящая мать или бабушка. Не спеша. Ласково приговаривая. Дожидаясь, пока кашка будет проглочена и ротик откроется, чтобы получить новую порцию. Не надо тыкать ложкой, заставляя ребенка открыть рот. Пусть он съест столько, сколько захочет, нет цели впихнуть в него всё и побыстрей. Кормить надо так, как будто это единственный ребенок на их попечении. А как же другие дети? Ведь накормить надо всех! Но не все хотят есть одновременно. И когда дойдет их очередь, они получат свою порцию внимания и заботы.
Почему я про это вспомнила? Да потому что создательнице этой системы воспитания удалось вычленить из поведения по-настоящему любящих матерей те элементы, которые позволяют детям ощущать себя любимыми, и описать их в виде инструкций. А когда молодые, неопытные девушки-воспитательницы начинали эти инструкции выполнять, они проникались заложенной в их основу любовью – внимательным, добрым отношением к малышам. И вот что интересно – эта система отношений на пользу не только детишкам. Она позволяет воспитательницам делать свою работу с удовольствием, наслаждаясь контактом с ребенком. Так что овладение понятным для тех, кто нам дорог, языком любви и есть один из путей овладения искусством любви.
М. К. Что же, звучит оптимистично, наконец. В царство трезвости пришло утешение под самый занавес.
Можно полюбить, я тоже так думаю, к языку внешних жестов и установок подключается и сердце, и заложенное в него умение любить. В честь такого светлого окончания главы на такую непростую тему – рассказик.
Тренировки по плаванию
Своего мужа я полюбила на шестнадцатом году совместной жизни. Почему? Ванечка вырос. Начал бриться, а когда долго не брился – обрастал по подбородку мхом – такими кусточками темными, кудрявыми. Я вдруг увидела: красивый. Не потому что сын мой, а правда.
Девушка Ванечки, Алена, его не любила. В эти-то годы что они умеют! Но даже и щенячье, на что они способны, Алена к нему не испытывала. Однако и от себя не гнала, придерживала. Он ей создавал хорошую репутацию в классе. Девочка при мальчике совсем не то что без. Вот и держала на привязи. Но Ванечка все чувствовал и страдал. Он-то был по уши.
И вот впервые за много лет я пригляделась к своему Гене и как прозрела – оценила его в первый раз. Хотя ведь что я в Ванечкины-то годы говорила: «Вот что угодно, девочки, но за человека по имени Геннадий замуж не выйду ни за что! И за Вениамина, одно и то же». Как в воду глядела, только наоборот.
А вышло вот как.
Гена спас меня, так получилось, но благодарности к нему я никогда не испытывала. Любовь у меня главная до него случилась, и какая. Сначала я влюблялась во всех подряд. Как окошко какое было внутри распахнуто, и каждый, кто посимпатичней мимо проходил: одноклассники, однокурсники потом, преподаватель, один знаменитый актер даже – меня зачаровывал. Но это как ветерки были: полюблю-полюблю денечек, другой, неделю, один раз почти месяц продержалась, но выдувало, проехали, дальше мчимся. А тут – началось.
Тренером он был моим, у меня по плаванию разряд еще со школы, но в десятом классе я плавание забросила, стала готовиться в институт, и потом как-то всё не до того было, а в конце института вдруг вспомнилось, и опять начала ходить в бассейн, больше, конечно, для себя. Сначала сама ходила, а потом записалась в секцию. Получилось, как раз к нему. Высокий такой, мышцы под футболкой, как шары бильярдные, лицо – кровь с молоком, но главное – глаза! синевы необыкновенной. А иногда вдруг раз! – и просто серые. Я запала. Хотя секция была так себе, всего три человека в ней на тот момент оказалось. Два парня-первокурсника, салажата, да я. И вот показывает наш тренер, как вдыхать, а сам прямо-прямо смотрит, и не в глаза – в душу глядит. Я стала думать, может, он не тренер, а экстрасенс? Приворожил меня, это точно. Но что-то не хочется вспоминать, скажу только, что любовь у нас была с картинками, с купаньями ночными, и с по крышам гуляньем, один раз даже с мордобоем – приревновал он меня сильно, зато когда понял, что не прав, на коленях стоял, босоножки мне целовал и все по очереди пальчики.
Встречались мы полтора года, пока он не отвалил в Америку, причем молча.
Как я его искала! Везде! Милицию на ноги подняла, но уже и узнав, что случилось, поверить не могла: как так? как можно было взять и исчезнуть. В субботу сходили в парк культуры, на колесе обозрения катались, как дети малые, смеялись, как всегда, а в воскресенье он к телефону уже не подходил. В понедельник тоже. Во вторник я к нему в общежитие поехала – так меня там даже на порог не пустили. Потом-то я выяснила, его уже и не было там, он в понедельник улетел, накануне вечером. То есть мы же даже не попрощались.
Так я и попала в психушку, на нервной почве, ничего, выкарабкалась, Гене как раз благодаря. Но пока таблетки глотала, всю эту историю постаралась выжечь, и выжгла. Почти. Только помню как нес меня до метро на руках, когда дождь лил, воды по колено, а мне нужно было быстрей на экзамен по философии, там преподша злючка была! Он подхватил меня и понес, сильный был очень человек – несет, я держу над ним свой, в цветной горошек зонтик, но что-то мало помогает, заливает со всех сторон! Я в одном сарафане, с утра жара была, мерзну жутко, смеюсь от стеснительности, а он сжимает меня крепко-крепко, хочет согреть и не улыбается, только в глаза глядит, как всегда прямо, ровно, и так чисто, ясно – вот это забыть не могла, и каждый раз казалось: как я могла, нужно было получше разобраться тогда, в чем дело, и все-таки найти его, даже в Америку за ним поехать. Тогда всё, всё бы могло бы сложиться по-другому!
Гена приходил в психушку к матери, соседке моей по палате, она была у него с сильным приветом, но довольно тихая. Мне что, я хоть и в отключке полной, но матери его помогала – она есть не хотела и ходила у него еле-еле, я ее каждый раз уговаривала и водила то на обед, то на ужин, то в туалет. Гена за мать сильно меня благодарил, так и познакомились, а как вышла я на волю, начали встречаться. Правда, был он меня на восемь лет старше. Институт свой я так и не закончила, мне всё руки на себя наложить хотелось, а он меня утешал и очень поддерживал – натренировался уже на маме-то. И более-менее я успокоилась. Потом и замуж позвал. Для бедной Тани все были жребии равны, как в школе мы учили, – я согласилась.
Родили мы вскоре Ванечку. Сынок был похож не на Гену, а на того… тренера! Такие ж глаза – серое с ярко-голубым намешано, и также цвет меняют от освещения – иногда синие-синие, как небо летом, а то – сталь. Это притом, что и у меня, и у Гены глаза темно-карие. Не только глаза, ушки той же формы у Ванечки были – чуть лопоухие, отогнутые сверху, даже форма черепа! И какой высокий, стройный потом вымахал, хотя мы с Геной оба низкие. Но есть, говорят, такое явление, телегония. С научной точки зрения это, конечно, бред, я не спорю, но ведь – факт. И факт этот – мой Ванечка. Только смуглый он вышел в Генку – там вся их родня по отцу из Молдавии.
Рос Ваня добрым мальчиком, рисовал очень хорошо, собирался стать дизайнером, и надо ж, напасть. Влюбился в эту Алену, да так, как только в пятнадцать лет бывает. Спать перестал, все чего-то рисует да эсэмэски ей эсэмэсит. И нет бы отшила его, так и не отшивает, но особенно и не откликается, а он вот буквально! худеет на глазах. Жаль до слез, а как поможешь? Тут звонит его классная руководительница, ваш сын три недели не был в школе, все в порядке? Как не был? Каждое утро уходил, с рюкзаком, учебниками, вот только, оказывается, не в школу. Призвала я Ваню, а он на все вопросы отмалчивается, на контакт не идет и смотрит до того… странно! Отсутствующе так. Уговорила его сходить к психологу, но большого толку от этого не получилось, точнее, совет ее был – куда-нибудь переехать, в новое место, в новую обстановку. Но куда переедешь, осталось-то год в этой школе домучиться, и потом, какая разница – все равно и по интернету, и по телефону все друг с другом сейчас связаны. И я надеялась, что как-нибудь постепенно пройдет.
Папа наш вечно на работе, в автосалоне своем, начну ему вечером жаловаться, хочу посоветоваться – молчит; а однажды как сказанет: «Ну, а что ты хочешь, Надь, наследственность. Мать моя из депрессий не вылезала, и с тобой мы где познакомились, помнишь?» Вдруг вскакивает, и к Ваньке в комнату – раз, я – следом бегу! Берет его за грудки, мрачно так, и говорит: «Будешь мать расстраивать, не будешь в школу ходить, ты мне не сын. Дома можешь не появляться!» Ванечка на это смолчал, а потом, как мы с отцом вернулись на кухню, тихо-тихо собрал вещички и вышел. Ночевать не вернулся, на мобильный не отвечал.
