Владимир Орлов - Останкинские истории (сборник)
Нечего было гадать без толку, следовало ждать, что с ним произведут. Постановление вышло, исполнители назначены, что будет, то будет.
Но успокоиться он не мог. Он был взволнован и растерян. И томление, похоже, не изошло из него.
Он представил, каким увидел его три дня назад Илларион. Он стоял на коленях. Он и на самом деле молился? Он жаждал тогда единения с мирозданием и любви. Он не желал быть покинутым. Он и теперь был готов молить о том, чтобы его никогда не покинули. Не столь важно было, продолжится ли его существование или нет, главное, чтобы он не оказался покинутым и чтобы ему не отказали в способности к любви. Смеялся ли Илларион, обнаружив его на коленях, не имело значения. Да, он пил, но в те минуты он был трезв.
Тем временем движение мотоцикла прекратилось. Городские звуки вокруг не слышались. Похоже, никаких звуков вообще не было. Но не было и тишины. Сильные руки подняли Шеврикуку и опустили на землю. Оковы его движений были устранены. Стекла же очков не просветлели.
Поддерживая Шеврикуку под руку и направляя, его повели. Поначалу ступенями лестницы шли вверх, потом по ровному месту, затем безмолвно предложили Шеврикуке ступать лестницей, и крутой, вниз. Спуск вышел куда более длительным, нежели путь начальный. К удивлению своему, Шеврикука ощутил, что успокоился, свободен от волнений и страхов. Его усадили на нечто твердое и холодное.
– Оставьте нас, – услышал Шеврикука. А через минуту прозвучало: – Можете снять очки.
Тьма не исчезла. Шеврикука подумал, что если ему и вернули зрение, то вернули малость его. Но потом он понял, что комната ли, камера ли, пещера ли плохо освещена, горели лишь две лучины. Шеврикука сидел на каменной лавке. Против себя у стены в полумраке он увидел Колюню-Убогого.
– Это не камера, и вы не узник, – сказал Колюня-Убогий. – О действиях Отродий вам сообщили. И это ваш пост.
Собеседник Шеврикуки действительно был похож на Колюню-Убогого, но о скудоумии, о слабоволии или жалкости его предполагать было бы ошибочно. И слова он произносил как личность значительная.
– Да, я был известен вам как Колюня-Убогий, – сказал собеседник. – Но я пребывал в Останкине в ином, декоративном, назовем так, состоянии.
– А кто вы?
– Посчитаем, что я из тех двадцати старцев, не скованных и не связанных, о которых вы дискутировали с Петром Арсеньевичем на Звездном бульваре. Хотя это обозначение, как вы сами понимаете, фольклорно-сказочное, а потому и условное.
– А кто я?
– Вы сами знаете, кто вы.
– И вы мне доверяете?
– Если вы имеете в виду свои общения с Отродьями, то суть их нам известна. Как известна она и самим Отродьям. Вы попытались стать воином-одиночкой способами ребяческими. Отродья сразу же раскусили вас. Но не уничтожили, потому что поняли: и от общений с вами, разъясненным, можно извлечь пользу. Мы же сознавали, что вы действуете в соответствии с натурой нынешнего Шеврикуки, тридцатипятилетнего. Шеврикуки – частичного. А мы имеем в виду Шеврикуку цельного. И мы не отделяем вас от себя. Вы один из нас.
– Спасибо.
– Кстати, Отродьям неведомо, что с вами и где вы сейчас. Их маячок, затычка для правого уха, естественно, изъят, а вокруг вас установлены экраны защиты.
– И что это за пост? – спросил Шеврикука.
– Это важный пост, – сказал собеседник. – Там, за стеной, – указующий взмах руки, – наше сословное достояние. Наше Сокровище, о котором вы также беседовали с Петром Арсеньевичем. Чаша, какая привиделась вам в Обиталище Чинов, в кабинете Увещевателя. И позже вы всматривались в нее. Чаша, а если сказать с долей условности, то и Братина. Достояние наше жаждут завоевать Отродья ради укрепления собственной начальной мифологии и жизненных обустройств. Чаша-Братина – цель для них промежуточная. Главное для них – подчинение себе человека. Вам предстоит оберегать ее. Возможно, Отродья сюда и не доберутся. Но не исключается и худшее. Но оберегать Братину вам придется не кочергой, пусть и серебряной, а своей сутью…
– Но не помешала бы и серебряная шпага, – сказал Шеврикука.
– Может, вы ее и получите, – задумался собеседник.
– Меня толкали в одиночество, – сказал Шеврикука. – В необходимость быть одиноким охотником. Почему?
– Вас проверяли. Вас и силу ваших приобретенных значений. Ожидания оправданны. Вы многое открыли и многого добились самостоятельно. И это ценно. И в доме на Покровке вы одолели крепости, другим недоступные.
– Однако там меня замуровали.
– После того как вы нарушили требования «Возложения Забот».
– И я мог остаться лежать замурованным навсегда…
– И это вышло проверкой. Жестокой, согласен, проверкой. Но вот вы передо мной живой, а не замурованный. А потому вам и доверен этот пост. Петр Арсеньевич имел замечательные свойства и заслуги, но, видимо, воин в нем устал. Оттого Петр Арсеньевич и погиб. Но чутье ему осталось верным, раз возложение забот он произвел на вас.
– Кстати, – поинтересовался Шеврикука, – а Любохвату и Продольному где доверены посты?
– О Любохвате и Продольном разговор особый, – сказал бывший Колюня-Убогий.
– А отчего вы доставили меня сюда со слепыми глазами?
– Таковы традиции и правила. Далеко не все тайны и мне открыты.
Было очевидно, что экс-Колюня-Убогий торопится куда-то. Напоследок он объявил Шеврикуке, что о ходе боевых действий его будут ставить в известность, а ход этот пока тяжкий и есть потери. Прозвучали и технологические наказы воину поста. Как и что предпринимать в случае нападения или вылазок Отродий, какую линию в направлении Чаши-Братины не переходить самому и уж тем более не допускать за эту линию злыдней и воров. Кроме Шеврикуки, в круговом порядке и на разных уровнях высоты оборону занимали и другие бойцы, но пост Шеврикуки чуть ли не самый решающий. Было подчеркнуто: находиться все время в напряжении, в обостренном состоянии всех чувств и свойств, проникновения Отродий могут оказаться не только хитроумными, но вообще такими, какие воображение домовых неспособно предвидеть. Тут уж только чутье…
– Нелинейными, – кивнул Шеврикука. – Или пульсирующими. Или еще какими. Распорядитесь, пожалуйста, доставить сюда из Землескреба мои бархатные банты, черный, желтый и фиолетовый.
– Зачем? – удивился экс-Колюня-Убогий.
– Не знаю. Не знаю. Я и сам не знаю, – нервно сказал Шеврикука. – Так. На всякий случай. Возможно, это пустая блажь. Но может быть, это подсказывает как раз чутье. Или аналогия.
Через час банты ему доставили.
Шеврикука проверил крепость узлов, вспоминал при этом свой поднебесный разговор с так называемым Бордюром, старания Бордюра развязать черный бант и радость его, когда узел распустился. Шеврикука даже понюхал банты, не пахнут ли они фронтовой останкинской гарью? Не пахли. И тут он смутился. Он всегда стеснялся собственного увлечения бархатом, а банты прятал. И теперь он представил, какие мысли вызвала у исполнителей его просьба. И что он, отправляясь на свидание с Бордюром, поддался блажи – повязал бант? И почему бант так смутил влиятельного из Отродий? Он так тогда и не понял…
Ну, банты ладно. Пусть где-нибудь пока поваляются. А вот о том, что он ничего не вызнал о Пэрсте-Капсуле, просто забыл спросить о нем у экс-Колюни-Убогого, старца, не скованного и не связанного, одного из тех, кому, по легенде, доверено сторожить камень Алатырь, Шеврикука теперь досадовал. Кто Пэрст-Капсула в нынешних обстоятельствах? Кто и с кем он? Или против кого? Или он сам по себе? И как быть с ним, если он вдруг объявится вблизи поста Шеврикуки? То, что такое может случиться, Шеврикука не исключал.
А пока он решил произвести осмотр отведенного ему пространства, разглядеть все, что было доступно разглядеть. Поверхность стены, на какую указывал экс-Колюня и за какой в Чаше-Братине сберегалось Сокровище-достояние сословия, показалась ему выпуклой. Если же принять во внимание слова экс-Колюни о круговых постах, можно было предположить, что Чаша-Братина размещена внутри некоего цилиндра. Стена виделась черной, но это зрительное ощущение Шеврикуки могло оказаться и ошибочным. Разглядел Шеврикука и внешнюю стену, похоже, тоже цилиндрическую. Где, в каком месте Москвы было устроено хранилище достояния домовых? Никаких подсказок разъяснению этого Шеврикука не обнаружил.
А не устраивают ли ему, явилось Шеврикуке соображение, еще одну проверку? Не разыгрывают ли его? И не начали никакой штурм Отродья, и нет нигде вокруг иных постов. Вряд ли, решил Шеврикука. Уж слишком неуклюже-громоздкой вышла бы такая проверка. К тому же он мог испытать на проверяющих силы своих новых значений. Но посчитал, что обойдется без этих испытаний.
Побродив метрах в тридцати от лучин и каменных лавок, Шеврикука обнаружил стенд на двух металлических жердях, сбитый из некрашеных досок. Стенд походил на пожарный. И орудия покоились на нем для рук пожарных. Две лопаты, совковая и штыковая, багор, кирка, лом, ведро, топоры. А с ними кочерга и ухват. По предположениям Шеврикуки, в Чаше-Братине находились вовсе не какие-либо сыпучие вещества или жидкости, в особенности способные воспламеняться, тем более что в первейшие обязанности сословия вменялось сбережение дома и домашнего очага. А потому оставалось думать, что орудия на стенде предназначались не для тушения пожаров, а для целей оборонительных. «Будем иметь в виду», – сказал себе Шеврикука.