Александр Шорин - Литература ONLINE (сборник)
Поначалу, когда я со всеми знакомился, к нему я тоже подошёл и сообщил запросто:
– Меня Коля зовут.
Реакции – ноль. Я улыбаюсь во все тридцать два… пардон, у меня их тридцать один… в общем, улыбаюсь и говорю громче:
– Я – Коля, ваш новый коллега!
И тут на меня медленно-медленно, будто дуло танка, поднимаются бесконечно спокойные, пустые глаза и начинают на меня смотреть.
Честное слово: мне чуть дурно не сделалось! И вот когда я уже хотел отойти к своему столу – от греха подальше, его губы разомкнулись и произнесли внятно:
– Иван… Николаевич.
От этих, таких простых, слов я стоял почему-то абсолютно ошеломлённый.
А между тем эта машина из плоти и крови, видимо посчитавшая, что её разговорная функция выполнена, потеряла ко мне всякий интерес.
И с этого момента я начал за ним наблюдать в любую свободную минутку: благо мой стол стоял почти напротив.
Занятие оказалось небезынтересным: Иван Николаевич действительно оказался уникумом. Он за своим столом восседал, как языческий идол: глаза оловянные, сосредоточенные где-то на внутри себя, в позе – абсолютная неподвижность. Если к нему кто-то подходил с вопросом, то было абсолютное впечатление, что перед тем как ответить он мысленно считает… до десяти примерно. Иногда до двадцати. Видевшие его впервые – типа меня при знакомстве – поначалу пугались: он отвечал именно в тот момент, когда вопрошающий уже терял всякое терпение.
Коллеги о нём отзывались просто: «флегма», а вот начальник отдела – старый хитрый лис, очень ценил и использовал в своих целях его уникальные достоинства. Дело в том, что к нам в министерство, как и во многие конторы, иногда приходят всякие сумасшедшие скандалисты, от которых никак не отвязаться. Все уже знали: таких надо отправлять к Николаичу. Наблюдать за их реакцией было удовольствием чистейшей воды: чем говорливее был такой маньяк, тем меньше у него было шансов добиться от Николаича хоть какой-нибудь реакции. Обыкновенно эта схватка происходила так: посетитель, брызжа слюной и всё более себя распаляя, выливал на него грязные словесные потоки, пока в паузе между ними не получал абсолютно спокойный ответ:
– Ну и что вы от меня хотите?
Поговаривают, что одного такого потом вывозили на «скорой»…. А вот более стойких он мог слушать часами, нисколько не утомляясь.
Не менее интересным бывало его общение по телефону. Брал его Иван Николаевич обычно гудка с седьмого, после чего с минуту примерно подносил к уху трубку, а потом произносил туда сакраментальное:
– Да.
После чего снова надолго замолкал.
Дальше разговор мог варьироваться, но обычно сводился к рубленым, взвешенным фразам: «Нет», «Не знаю», «Зайдите завтра» и т. д.
Бумаги на столе Ивана Николаевича всегда были в идеальном порядке: слева – стопка входящих, справа – исходящих. Изучал он их медленно, но дотошно.
Ещё его очень любили отправлять на заседания или на ковёр к начальству: он не тушевался нигде – во время самых отчаянных криков в начальственном кабинете он ничуть не менялся. Кончалось обычно тем, что коньячком отпаивали начальника. Я ж говорю – уникум!
…Как я уже говорил, на работу я обычно опаздываю. Когда появляюсь – Николаич всегда уже тут, когда ухожу – он до сих пор на своем кресле, как на троне. У меня одно время даже сложилось мнение, что он сидит здесь сутками напролёт. Решив это проверить, я сначала попытался хотя бы разок задержаться на работе, чтобы подсмотреть его уход, но выдержки у меня не хватило. Тогда я решил прийти пораньше, чтоб лицезреть, как он заходит по утрам. Пришёл раньше на полчаса: сидит. Напрягся и пришёл раньше на сорок минут: сидит. Специально встал ни свет ни заря и припёрся на работу за полтора часа… и был вознаграждён: это был заезд тяжёлого танка в гараж. Ме-е-едленно в кабинет вошёл человек в длинном пальто, ме-е-едленно его снял, повесил на вешалку… Процедура длилась минут двадцать. Наблюдая за ним, я невольно подумал: дома по вечерам он вот так же ме-е-едленно раздевается и залезает к жене под бок, а потом ме-е-едленно… В общем, жуть!
Больше всего мне хотелось увидеть его в какой-нибудь неформальной обстановке. Но это оказалось почти нереальным: на все корпоративные пьянки и дни рождения деньги он сдавал аккуратно, но так же аккуратно их не посещал. А если на банкет его посылали по долгу службы, то он заползал куда-нибудь в угол и там торчал с рюмкой в руке…
Вообще моё любопытство заставило бы меня рано или поздно проследить путь этого человека домой и узнать, наконец, где и с кем живут такие уникумы. Но я всегда был ленив, поэтому действиям предпочитал размышления. Я представлял, например, что, приходя домой, Николаич немедленно садится в позу лотоса и так застывает. Ест тонкими китайскими палочками тонкий китайский рис и предается размышлениям о бренности нашей жизни. На крайний случай занимается дыхательными упражнениями по Бутейко или чем-нибудь в этом духе… Гуру восточных практик…К сожалению, выяснить это так и не удалось: к концу года меня попёрли из этого министерства, я занялся продажей компьютеров и, в общем, про Николаича уже почти никогда и не вспоминал. Так бы и остался он для меня на веки вечные человеком-загадкой, если бы не один случай.
Как-то мы с ребятами поехали с ночёвкой на озеро: водка, удочки, палатка и никаких баб… В общем, нормальная русская рыбалка.
С вечера, уже порядком накачавшись, мы обратили внимание на весёлую компанию по соседству: оттуда-то и дело доносился смех. Основательно накатив, мы пошли знакомиться. И были вознаграждены: там у костра сидели несколько мужчин и женщин, оживлённо болтая и смеясь. Душа компании, весёлый мужичок, у костра развлекал всех анекдотами и с удивительным искусством рассказываемыми историями. Мы посидели часок, посмеялись, а потом ушли восвояси и легли спать.
Но мне что-то не спалось… Что-то глодало меня.
Не выдержав, я встал и пошёл назад к соседскому костру. Там компания уже поредела, но рассказчик всё ещё был на месте. Я подсел поближе, присмотрелся… и ахнул:
– Николаич?!
Тот посмотрел на меня. Узнал. И стал как-то очень смущённо улыбаться.
Аккуратно – так и этак, чтоб не обидеть – я завёл разговор о том, каков он на работе.
Смущения в нём только добавилось, но запираться не стал.
– Понимаешь, Коль, – сказал он мне, – я только в компании друзей такой заводной, а вообще – очень скромный. Жену люблю, детей… А вот всяких неприятностей не люблю. Я смущаюсь очень. Поэтому перед выходом на работу очень волнуюсь и каждое утро опрокидываю в себя немножко валерьяночки… И сразу становлюсь спокойным и сосредоточенным…… К себе в палатку я вернулся почему-то уже совсем трезвым. И до утра размышлял о странностях нашего бытия…
Милана и инсталляции
Мы – то, что сообщаем о себе.
Пауло Коэльо. «Ведьма с Портобелло»
До этой лекции Милане всегда казалось, что на философском факультете ко всему можно быть готовым и студентов ничем невозможно удивить. Но тут случилась такая лекция, которая ей особенно запала в память…
В расписании появился новый предмет. Дело это обыденное и никаких особенных вопросов никогда не вызывает. Лекцию поставили под вечер, последней парой, поэтому группа, как всегда неорганизованная, пришла далеко не вся. Но на этом все «обычности» закончились. А вот необычности начались сразу же, как в аудиторию зашёл преподаватель. Был он из тех, у кого возраст не угадаешь: то ли ему 25, то ли все 50. Никому не знаком, фамилии в расписании не было – только название предмета. К тому же он, против обыкновения, войдя, не представился и вообще – огорошил тем, что занятия будут в другом помещении. Впрочем, нас таким заявлением сильно не огорошишь: пертурбации в расписании – дело обыденное, почти ежедневное. Скорее, огорошенность наступила не тогда, а чуть позже, когда он привёл всех… в спортзал.
Потом Милане показалось, что это всё было продумано заранее: у него был ключ от этого помещения, а там на полу уже лежали маты, где он и предложил расположиться.
Несмотря на некоторую усталость к концу учебного дня, это вызвало в группе смешки и возгласы удивления, на что преподаватель, впрочем, никак не прореагировал. Он спокойно дождался, когда последний зайдет в дверь и расположится на матах, а затем запер её на ключ. Это было очень необычно, но все стерпели: к причудам здесь всегда относились толерантно.
Следующее его действие было ещё необычнее: он достал из сумки очень толстую свечу, зажёг её и поставил прямо на пол, а потом пошёл и щелкнул рубильником. Зал погрузился в полную темноту, если не считать круга света от свечи. В этот момент все уже были донельзя заинтригованы.
Он вошёл в этот круг света и уселся на пол, сложив под собой крест-накрест ноги. А потом начал говорить таким тихим голосом, что все были вынуждены прекратить перешептывания, чтобы его услышать.
– Всё, что вы видите, – начал он, – сделано для того, чтобы сконцентрировать ваше внимание и отвлечь от записывания в тетрадях. Мне захотелось просто поговорить с вами.
