Дмитрий Вощинин - Зарисовки на запотевшем стекле (сборник)
– Казалось, что время остановилось. До вечера Галя несколько раз входила в палату и как бы невзначай смотрела на меня… от этого взгляда я начинал краснеть и тупеть… Дождавшись, наконец, когда почти все уснули, я вошел в ординаторскую… Галя закрыла дверь на ключ, подошла и сама положила мои руки себе на плечи… Меня как молнией поразило – я понял, что под халатом было только ее тело… меня как будто парализовало, я просто не знал, что делать… Вдруг ощутил ее руку на том месте, которое должно было подыматься, но от нервного перенапряжения этого не случилось… Галя сама, нежными прикосновениями руки заставила меня почувствовать себя мужчиной. При этом поцеловала меня крепко в губы и стала клониться к дивану, увлекая меня за собой… Не помня себя, я неловко оперся на нее, прижал к себе и мгновенно ощутил полное блаженство… забывшись… не сдержал вырвавшееся семя… Галя продолжала целовать и прижимать к себе…но почувствовав мокрое липкое пятно, слегка отстранилась, подбежала к раковине и начала протирать водой верхнюю часть ноги… мое неумение превратило восторг в холод неуверенности и безысходности… Несмотря на все попытки ее и мои… ничего не выходило…
…Через некоторое время она еле заметно раздраженная поцеловала меня и, сославшись на головную боль, отвела к двери, посоветовав лечь спать… Заснуть смог только к утру… Ее уже не было, дежурство закончилось, – резко оборвал он себя, отрешенно глядя вдаль.
После этого Игорь в любое свободное время все рвался в санчасть. Но потом как-то успокоился и остыл. Тимофей вспомнил, как однажды они стояли у Дома офицеров, а Галя, прогуливаясь с каким-то мичманом, даже не посмотрела в их сторону. Внешне Игорь спокойно переживал все это, но Тимофей чувствовал, что его душевная травма, как заноза лишь затаилась и могла в любой момент загноиться.
Правда, когда они собирались вместе с ребятами, у Игоря вдруг появлялся прилив положительных эмоций, которые раскрывали его характер и яркое восприятие окружающего. Тимофея всегда поражали его необычные неординарные суждения и искрометный юмор, лишенный пошлости. В то время жизнь заставила их жить бок о бок с разными по характеру людьми. И волей-неволей приходилось обмениваться мнениями в их оценке. Игорю очень нравились типажи из «Мертвых душ». Многих он называл либо Ноздревыми, либо Собакевичами или Плюшкиными. Порой было весело от таких сравнений. Но однажды он уверенно сказал – «Все персонажи „Мертвых душ“ – один и тот же человек, но в разные периоды жизни.
Мы сейчас с вами, Володька уж точно, Маниловы. Ноздревыми, возможно, будут немногие из нас и, наверняка, короткое время. А уж как мне интересно через несколько лет посмотреть на вас Собакевичей», – почти серьезно с усмешкой уверенно говорил он.
«Ну, а Коробочка», – со смехом возражали ребята.
«Коробочка – это то, что сделали из женщины нищие духом окружающие мужчины. Самой главной женщины вы в этой поэме и не увидели… это жена Манилова. Кротость, чуткость, восхищение и обожание своего избранника – вот настоящая изюминка женского сердца, достойная истинного восхищения и преклонения со стороны мужчины. А все остальное… это не женское… То же самое и в материнских чувствах…»
Глубоко остались в памяти его странные сравнения, что тундра при всей ее скромности ему кажется «мажорной», а солнце здесь всегда «в миноре». Или его шутки вроде «камерные политзанятия», «казарменные мессы» или «клозетные фуги».
Иногда Игорь показывал Тимофею свои только что написанные стихи. Они всегда были короткие, насыщенные природными ощущениями и никогда не касались темы окружающей их армейской службы. Случайно на конверте старого армейского письма Тимофей нашел четверостишье, написанное рукой Игоря:
«Не горько… просто скука,Когда сидишь в раздумье у окна,Гудит свирепо вьюга.Противно – хочется тепла».
Тот, кто был в армии, знает, как важно получать письма, думать, что о тебе помнят, баловать себя воспоминаниями, отвлекаться от повседневной сухой солдатской жизни и иногда мечтать о будущих встречах, строить планы. Многим мечтам, как и безвозвратно утерянным письмам не суждено было остаться в действительной жизни. Володя отличался большим количеством корреспонденции, Евгений получал писем значительно меньше. Тимофею писали отдельно каждый из родителей, ребята из класса и брат. Он также знал, что Игорь получал письма только от матери и не выказывал при этом ярких эмоций или радости, как другие, а наоборот еще больше замыкался. Он однажды признался Тимофею, что получил письмо от знакомой девушки, но не хочет отвечать. Тимофей отнесся к этому, как ему казалось тогда, «по-мужски» безучастно, но потом глубоко жалел, что не понял и даже не захотел понять истинной причины его решения.
Закончился период учебной подготовки, все ребята были распределены и находились в войсках. Тимофей попал в летную часть, Евгений и Володя оказались в техническом подразделении, обслуживающим аэродром.
Вглядываясь с высоты прожитых лет в этот период воинской службы, теперь кажется, что она прошла для них довольно быстро, закалила и оставила свой положительный след на всю оставшуюся жизнь. На «дембельской» фотографии Евгений уже в форме главстаршины, Володя тоже ушел на «гражданку» старшиной второй статьи. Судьба Игоря оказалась трагичной.
Он, как и предчувствовал, попал в роту охраны. Это означало: через один – два дня и ночью, и днем стоять в карауле у самолетов, на «точках» у важных объектов. Один против снега, ветра и темноты. Наверно, можно было смириться, особенно на первых порах, и привыкнуть. Многие прекрасно окончили службу в этом качестве и повзрослевшими и возмужавшими благополучно вернулись домой. В армии главное – коллектив, он лечит от ошибок и промахов, заставляет тянуться и не отставать от своих сверстников, у него какой-то свой неведомый критерий оценки, раскрывать, выделять и обращать на кого-либо свое внимание. Но замкнутость и особенно высокомерие ему не сродни.
Тимофей всегда помнит ротного старшину той части, где он провел остаток службы. Стройный, подтянутый, строгий и предельно справедливый, с неординарным юмором отбивался он иногда от очень талантливых и ехидных вопросов ребят по воинскому уставу и распорядку. Если выяснялось, что он кого-то наказал ошибочно, а такое бывало: особенно на первых порах многие в сложных ситуациях пытаются спрятаться за чужую спину, он всегда находил способ шуткой перед строем признать свою неправоту. При этом обрушивался на истинного виновника, правда, всегда быстро отходил и долго зла не держал. Не имел любимчиков или отпетых нарушителей и всегда радовался успехам своих подчиненных, особенно когда эти успехи доставались с трудом. И можно было догадаться, что эта искренняя радость ведома ему лишь потому, что он все это когда-то преодолел сам. В беге, на перекладине, в лыжной гонке или в обращении с оружием никто никогда не мог с ним сравниться, и в этом он был непререкаемым авторитетом. Когда в начале зимы он приказал выходить к умывальнику без тельняшек с открытым торсом, многие сначала возмущались, но потом были благодарны. Тимофей не помнил случая, чтобы во время службы простудился.
Где-то в конце декабря – самое темное время полярной ночи, по гарнизону пошли слухи, что кто-то из молодых военнослужащих на посту то ли застрелился, то ли это был несчастный случай смертельного ранения от случайного выстрела рикошетом. Когда слух дошел до ребят, Тимофей с испугом подумал о Игоре, но потом отогнал эту мысль. К несчастью, это оказалось на самом деле правдой.
Никто тогда отчетливо не понял и не представлял, что произошло в действительности. Похорон в поселке не было, тело Игоря никому не показали и отправили самолетом по месту жительства.
Тимофей, Евгений и Володя были искренне поражены и подавлены этим трагическим событием, и как то ближе стали друг к другу, но смысл происшедшего остался загадкой и неопределенностью. Ребята, продолжая встречаться, никогда не воспроизводили слова и рассказы Игоря о себе, как бы боясь затронуть что-то святое.
Тимофей втайне всегда чувствовал свою ответственность за этот роковой случай. Пытаясь оправдать себя, он все больше убеждался, что в этом стечении обстоятельств и событий участвовала, сама таинственно суровая природа Крайнего Севера, особенно ощущаемая тогда, в первый год службы.
Уже в начале ноября начинается полярная ночь с ее длительной чередой сумрачных тревожных дней, которые, кажется, нарочно вытаскивают из души все сомнения, навивают одиночество, внутренние терзания и неудовлетворенность собой. И, видимо, не случайно у жителей Севера самый по-настоящему счастливый праздник в конце января – день появления Солнца.
Северное сияние – время магии и волшебного таинства полярной ночи – завораживает, притягивает взгляды и мысли. Оно очень редко бывает ярко-цветным, чаще представляет собой облачное светло-зеленое мерцание волокнистых лучей с редкими чуть заметными цветными блесками на фоне темного неба и наводит на печальные и суровые мысли: пожалуй, этим оно по-своему хранит свою какую-то строгую тайну. Его слабое мерцание чем-то напоминает морской коралл. Когда любуешься его причудливыми узорами и необычными линиями, неожиданно приходит в голову мысль о том, сколько маленьких жизней ушло на создание этого чуда природы.
