Вацлав Михальский - Собрание сочинений в десяти томах. Том седьмой. Храм согласия
– Драпают, – согласилась Ульяна, – но здесь, в Тунизии, попробуют закрепиться. Роют землю от Хамамета и дальше вверх, к полуострову. Я слышала от моих туарегов, что немцы пригнали с собой из Ливии тысячи русских рабов для земляных и прочих работ…
– Вот это новость!
– Не новость. Русские давно у Роммеля. Люди нашего племени раньше не работали ни у итальянцев, ни у немцев, а сейчас я их послала.
– Молодец!
– Извини, что не посоветовалась, – смущенно сказала Ульяна.
– А чего время терять? – Знакомый холодок пробежал в груди Марии, он всегда предвещал важнейшие решения в ее жизни. – Чего тут советоваться? Молодец! Надо действовать, действовать, действовать! Как можно больше наших должно бежать из плена! Сейчас такая неразбериха – самое время! Завтра же начну наводить справки через петеновскую администрацию, они как бы в дружбе с немцами, хотя я давно вижу по их лицам, что чувствуют себя в дураках, это нам поможет! – Мария воодушевилась, разрумянилась. Она была человек действия, как и многие русские, «долго запрягала, да быстро ехала». – Уля, а ты сегодня же возвращайся к себе на стоянку, посылай гонцов к тем, что уже при немцах, и я жду доклада: где? Сколько? Какие возможности? В общем, ты меня поняла? Твоя охрана во флигеле, верблюды – на конюшне. Переговори с мужем. Поняла?
– Поняла, – послушно поднимаясь с мягкого кресла, отвечала Уля. – Мои уверяют, что и раньше туареги уже помогли сбежать многим русским из Ливии и приютили их на своих стоянках как равных[37].
– Со второй партией отправь на фронт Колю-туарега. А сейчас не забудь его скрипочку, – велела Мария.
– Скрипочку возьму, а Колю я отправила сразу… Он давно на месте.
Мария не нашлась, что сказать, только крепко обняла Улю на прощание и перекрестила:
– С Богом!
XXXVIСлава богу, еще не задул хамсин, но жара стояла изнуряющая. Белесое марево зноя с утра колыхалось над горами Берегового Атласа, где все еще бродили последние недобитки из печально прославленной теперь на весь мир армейской группы Роммеля «Африка». Сам фельдмаршал давно уже был в Германии, а его фактический победитель английский генерал Монтгомери воевал в Италии. Как это нередко бывает – бьются насмерть одни, а победные парады принимают другие.
20 мая 1943 года Айк, как звали его когда-то в кругу семьи и ребятишки на улице, а теперь дружелюбно называли солдаты, он же Дуайт Эйзенхауэр, возвышаясь на том самом бетонном постаменте у губернаторской канцелярии, где не так давно стоял гроб с телом генерала Шарля, принимал парад победы в Тунисе. Всю осень прошлого года, всю зиму и весну года текущего газеты мира бросались заголовками вроде «Сталинград и Эль-Аламейн»; репортажами о несметном количестве военнопленных немцев в Тунисе («несравненно большем, чем было пленено русскими под Сталинградом»); аналитическими статьями военных историков, в которых разгром группы Роммеля «Африка» оценивался едва ли не выше, чем все совокупные усилия Советской Армии; статьями, в которых назывались цифры в 240–250 тысяч только плененных в Тунисе роммелевцев[38].
Те, кто готовил и режиссировал военный парад в Тунисе, собирались начать его с утра пораньше, до большого солнца. Но из-за того, что действо было многонациональное, этого не получилось: пойди собери и построй американцев, англичан, шотландцев, ирландцев, алжирцев, марокканцев, южноафриканцев, австралийцев, французов деголлевского генерала Леклерка, бедуинов в белых бурнусах, арабов в красных плащах и с саблями наголо, туарегов в намотанных вокруг головы легких синих покрывалах на одногорбых верблюдах – три последних отряда были набраны исключительно ради украшения парада, придания ему еще и местной специфики. Одним словом, собрать эти разномастные когорты было так нелегко, что упустили время и начали ближе к полудню.
Вокруг постамента, на котором принимал парад Эйзенхауэр, собралась его свита из генералов и старших офицеров всех трех союзнических армий и их сателлитов. Под стенами канцелярии расположились еще человек сто из местной знати. Среди последних, разумеется, нашлось место и для Марии Александровны.
А вот банкир Хаджибек приглашения в этот узкий круг не получил, что было для него весьма прискорбно. Мария Александровна среди прочих была приглашена и на торжественный ужин в губернаторский дворец, так что сейчас она пришла только для того, чтобы отметиться, поулыбаться, обменяться обычными в таких случаях шутками или комплиментами. Доктор Франсуа в мундире полковника медицинской службы также был среди гостей. Как обойтись без человека, знающего не только европейские, но и местные языки?! В отличие от Марии он владел даже английским, который в те времена еще не являлся языком международного общения.
Под бой барабанов и звонкий лязг литавр, под звуки духового оркестра, игравшего поочередно то американский гимн, то английский – «Боже, храни королеву», то «Марсельезу», шла нескончаемая вереница разноплеменных войск. Пыль на дороге, запах конского навоза, бряцание оружия, громкие команды возглавлявших колонны офицеров, топот многих сотен ног, особенно рьяно отбивавших шаг напротив стоявшего на постаменте и беспрерывно козырявшего Главнокомандующего, и зной, нестерпимый зной в стоячем воздухе, зной надо вся и всем.
Постояв минут тридцать, Мария Александровна тихонько ретировалась за канцелярию, а там села в свое авто и укатила готовиться к ужину, подготовка ее ждала серьезная.
Ноги командующего затекли, голова гудела от жары и шума, а тут еще перед носом стала кружить маленькая зеленая металлически блестящая муха. Генерал вспомнил детство, вспомнил, как в такую же жару в Арканзасе он однажды принес отцу обед на железнодорожные пути и, пока отец со своим напарником обедали, лежал под кустом орешника в полосе отчуждения и читал какую-то тонкую книжечку про муху цеце – очень опасную муху, смертельно опасную. В те времена он читал все, что попадалось под руку. И сейчас ему вдруг показалось, что вот эта гадкая зеленая муха и есть муха цеце. Сядет на нос, куснет – и гуд бай, Америка, и его победная операция «Торч», и все планы на будущее! Чтобы отвлечься, он прикрыл глаза, хотя солнце слепило, казалось, даже сквозь веки, и стал вспоминать о прохладных, вкусно пахнувших известкой свежевыбеленных жилищах троглодитов. Боже мой, как он завидовал сейчас троглодитам! Их он видел недавно в Матмате, том городке, через который прорвались англоамериканские войска в тыл немцам. В Матмате он побывал в пещерах троглодитов, вырубленных в известняковых склонах. Раньше он думал, что троглодиты – это какие-то звери, а оказалось, обыкновенные люди, да к тому же белые, одно из берберских племен, просто приноровившихся жить в пещерах. Особенно ему запомнился рассказ о том, что среди троглодитов выше всего ценятся белокожие и пышнотелые невесты. Чтобы преуспеть в этом, за месяц до свадьбы невесту натирают медом, глиной, запирают в абсолютно темном помещении и кормят с утра до ночи, потом купают и опять натирают медом и глиной и кормят, кормят, кормят… Берберы утверждают, что результаты этих экзекуций бывают очень хорошие. Невеста получается белая, полная, нежная… Интересный обычай… А какая прохлада в пещерах троглодитов даже в такой, как сейчас, зной! Эх, к троглодитам бы, а не стоять из последних сил на жаре, не видеть эту проклятую муху…
Проехал отряд всадников на белых лошадях, в красных плащах с саблями наголо – так называемых спаги, придворной конной кавалерии наиболее крупных царьков-землевладельцев, которым было положено иметь такой отряд еще со времен Османской империи. Наверное, в другое, прохладное время это зрелище и понравилось бы Эйзенхауэру, а сейчас оно было ему отвратительно: эти красные плащи, этот невыносимый блеск обнаженных сабель… Эх, хорошо сейчас в пещерах у троглодитов!
А победители все шли и шли, и не было им ни конца, ни края… Кто-то попытался подставить генералу кресло, но он гневно оттолкнул его, – парад так парад, на войне как на войне… Хотя в глазах рябило, да еще эта проклятая муха. Цеце? Или не цеце?.. Пока не укусит, не узнаешь… А если цеце, то все планы побоку! Хотя, говоря правду, планы забрезжили у него не так давно… Меньше, чем три года тому назад, когда ему исполнилось пятьдесят, в кругу близких Айк грустно и искренне сказал: «Все, ребята, мой поезд ушел». Происходя из бедной семьи и будучи третьим среди семерых детей, после школы он был путевым рабочим на железной дороге, работал на маслобойне, как потом его отец, и был профессиональным футболистом, пока наконец в двадцать три года чудом не выиграл номинацию в Вест-Пойнт. Окончив эту лучшую из офицерских школ США, он долгие годы мыкался по штабам в качестве хотя и прилежного, но бесперспективного офицера. В пятьдесят лет он еще не был даже полковником. А в пятьдесят два фортуна вдруг повернулась к нему лицом. В неполных пятьдесят три Эйзенхауэр уже стал Главнокомандующим союзническими войсками в Северной Африке, а в пятьдесят четыре – всеми объединенными союзническими войсками в Европе, всемирно известным генералом Дуайтом Эйзенхауэром, как оказалось впоследствии, только начинавшим свой путь к верховной власти в США, а значит, фактически и далеко за ее пределами. Май 1943 года в Тунисе и этот парад были как бы перекидным мостиком к его будущим грандиозным успехам.
